– Семь! Семь, чтоб меня! – завопил Приам.
Прочорос схватился за голову и вскочил с места.
Можно было все отдать, чтобы еще раз увидеть их опешившие взгляды. В этих глазах сияли зависть, восторг и каннибализм. Приаму так и показалось: они словно готовы были его съесть.
– Господа, – обернувшись, сказал Прочорос, параллельно с этим ослабляя воротник. – Зашла ставка ва-банк, тридцать пять к одному.
Несколько человек с двух ближайших столов повернулись в креслах и замерли. На видном месте сидел щекастый мужчина, с трудом вытянувший едва заметную шею с несколькими блестящими складками.
– Сколько? – спросил он.
– Пятьсот, – ответил Саймон.
Толстощекий равнодушно фыркнул и повернулся обратно к своему столу.
– Хорошая игра, – безвольно заключил крупье. – Ваш выигрыш – семнадцать тысяч пятьсот евро.
Приам почувствовал, как от счастья, гордости и беспокойства ему распирает грудь. Он бросил на разгоряченную Анни нахальный взгляд и попросил у крупье счет.
Анни была слишком хороша для Прочороса, как и выигрыш, который был слишком хорош для Приама.
Глава 2
– Иди-ка, послушай, – обернувшись к другу, сказал Приам. – Скоро и мы останемся без работы. Чертовы бюрократы проели все съедобное и несъедобное.
– Тебе ли жаловаться, золотой мальчик? – прозвучал ответ.
С оплетенной виноградом веранды, вылив на высушенную солнцем землю черный кофейный осадок, вышел Александрос. Крепкий-малый, он был ростом ниже среднего, но имел внешность атлета; не обладая особым складом ума и при относительной привлекательности, умел правильно себя подать в любой обстановке, к тому же, он был настоящим трудягой – его грубые, мозолистые руки явно привыкли к тяжестям. Еще мальчишкой он в одних трусах щеголял по оливковым рощам, помогая отцу аккуратно собирать плоды в корзину, а по полудню слонялся на рынке, привлекая своей харизмой прохожих дам к небогатому прилавку. Его отец был стар, и когда он умер, сын, неплохо зная свое дело, пытался сохранить лавку, но грубые взрослые совсем не собирались поддаваться ему: они не дали подростку шанса выиграть в сложной финансовой игре. Александрос хорошо знал ее правила, но не подозревал, что для победы взрослые готовы их нарушать. Прошло время, он пытался писать картины и лепить скульптуры, но их никто не покупал. Уже юношей стал заниматься спортом, выступал с переменным успехом – денег это ему не принесло. Тогда он открыл ненадолго свой тир, но для кишащих туристами Афин это было подобно плевку в океан. Сумма аренды победила сумму арендатора: Александрос с трудом покрыл долги и устроился в маленькую строительную фирму, которая теперь была на волоске от разорения.
– Слышишь? – опять окликнул его Приам.
– Ну что?
– На границе столпотворение. Никто уже не верит, что жизнь наладится, все бегут, как крысы.
– Их можно понять, у них семьи, дети. Я могу представить, на что готов отец ради своих детей. В том году мы с Лачезис думали, что у нас будет ребенок.
– Алекс, брось рассказывать мне свою личную жизнь, особенно такие подробности, – смутился Приам.
– Да нет, нет, послушай! Меня в тот момент обдало жаром! А потом, спустя несколько минут, я успокоился и, знаешь, почувствовал себя настоящим героем. Я представил, как иду через ветер, огонь, держу в руках своего сына, защищаю от беды. Я полюбил Лачезис еще сильней. Конечно, мы с ней потом обрадовались, когда узнали, что она не…
– Говорю же, хватит! Свое личное надо держать при себе! К тому же, ты ее бросил.
– Бросил, потому что люблю.
– Искусный лжец. Даже себя смог в этом убедить.
– Если и лжец, то самых честных правил.
– Я запишу это, – чуть слышно сказал Приам. – Голова раскалывается.
– Говорил же, сколько за виски не заплати, результат будет один, – ответил Александрос, крутя в руке стакан с водой. – Только деньги перевели.
– Ладно, ладно, ты глянь сюда, – Приам кивнул в сторону телеведущей. – Она же настоящая модель! И дурак к экрану прилипнет. Вещает про огромный финансовый долг и про то, с чем нам всем придется смириться, а сама говорит так спокойно, что сразу понятно: ее это не коснется. По ту сторону экрана все лгут.
– А я по эту сторону. И про Лачезис я не врал. Я бросил ее только на время, потому что она решила быть из нас двоих главной.
– Опять ты со своей психологией.
– Теперь, когда я ушел, – продолжал Александрос, – она осознает, что манипулировать не выйдет и вернется, когда поймет, что в наших отношениях есть только один мужчина. Потом будет держаться за меня, как утопающий за проплывающий мимо спасательный круг.
– Бревно? – Приам почесал блестевшую, как шпинель, черную бороду. – Ты – самовлюбленный прагматик.
– Я просто вижу их насквозь, – ответ Александроса прозвучал так буднично, будто он зевнул.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Во всяком случае, твоя уверенность заразительна, – признался Приам.
– Уверенность – это единственное, что отличает нас от баб.
– Эти рамки давно стерты. Хотя, возможно, ты прав.
Для себя он заметил, что рамки эти стерты только для тех, кто недостаточно хорош, чтобы считаться мужиком, и для тех, кто слишком туп, чтобы заметить разницу между мужчинами и женщинами. Приам выключил телевизор и встал.
– Нам как будто больше не о чем поговорить. Давай пройдемся до Йоса. У него мать болела, купим гостинцев.
– Я с собой не взял денег, да и посмотри на мой вид, – потянув за край рубашки, сказал Александрос. – Надо идти домой, меня наверно обыскались.
– Уверен?
Александрос заметался: – Да, они ж забудут мое лицо.
– Иди, иди, и обязательно передай от меня приветы кириэ Филоменесу и кирии Агати.
– Да уж. От твоей официальности еще не вешаются студенты? Нэаре![4 - Молодой человек!] Дэспинис![5 - Девушка!], будьте так добры, прошу вас к доске, – Александрос самодовольно рассмеялся.
– Все эллины знают правила приличия, но следуют им только спартанцы, – как бы невзначай сказал Приам.
– Тоже мне, спартанец. Слушай, а когда ты навестишь своих родителей?
Тут Приам чуть не закипел, но его охладила внезапная головная боль.
– Они в Серре.
– Я знаю, где они.
– В Серре им хорошо.
– Наверняка.
– Я не вижу проблем, если у них все хорошо.
– Думаешь, твой приезд доставит им проблемы?
– Скорее наоборот, этим приездом я доставлю проблемы себе. Они не просто так уехали. В душе они оба еще молоды, у них большие планы.
– Отправишь им долю с выигрыша?
– Я решу, – ответил Приам, меряя его сердитым взглядом.
– Ладно, не хочу лезть. Ты от меня тоже передай привет Йосу. И нечего так трястись по поводу кризиса. Не бери кредиты – и будешь спать спокойно. По большей части, кризисов стоит бояться должникам. А ты вон как вчера поднялся – на целых десять тысяч… десять штук! Такие деньги на дороге не валяются.
Приам мысленно извинился за то, что солгал ему, назвав не всю сумму. Потом успокоил себя тем, что не обязан ставить всех и вся в известность о своих финансах.
Они пожали друг другу руки. Деловито приподняв подбородок, Александрос пошел вниз по улице. Проводив друга, Приам проверил счет на карте. Семнадцать с половиной. Неужто не сон?.. От недосказанности, если не сказать лжи, все внутри него горело. Это чувство влекло за собой тревогу и страх.
Механическая память заставила его взяться за пульт и включить телевизор на секунду раньше, чем рассудок успел себе в этом отказать. Картина не изменилась. Те же графики, та же ведущая.
Он вдруг понял, что наличие денег не принесло ему счастья. Радость была мгновенна, едва ощутима, а теперь ее будто нет совсем. Секунда успеха стала равносильна внезапной бренности. Азарт породил мысль, что вчерашняя победа не сделает его вновь победителем на рассвете нового дня. Он почувствовал, будто за спиной кто-то беззвучно над ним смеется, но, обернувшись, никого не увидел.
Илиадис вспомнил, что не прошло и суток с тех пор, как в кармане звенели последние монеты. Он тяжко вздохнул, затем резко потянулся к телевизору и выдернул шнур из розетки. Дом наполнился тишиной, а когда звон в ушах затих, за окном послышалось пение птиц. Он вспомнил: нельзя сидеть без дела, иначе сойдешь с ума от вездесущей духоты. В полдень, переодевшись в классические брюки и белую рубашку, он вышел из дому.
С помутившейся от смешанных чувств головой Приам добрался до входной двери Йоса, уже дважды постучал и только потом понял, что забыл купить для его матери фруктов. Было совсем не до апельсинов, когда он в полудреме бился за свое будущее, борясь с призраком, подавляющим волю.
Безликие толпы шли мимо одной угрюмой полосой: люди бурно обсуждали серость своих дел, стояли в очередях и топтались у стоянок, докуривая остаток жизни. Совсем недавно все было хорошо: он окреп, возмужал и всерьез стал думать о том, чтобы найти себе спутницу.
По пути, он вспомнил слова кириэ Полиэна, одного из своих преподавателей: «Когда Древо жизни зеленеет, люди не задумываются о том, что осенью его листья опадут». Теперь он понял, о чем размышлял всю дорогу и почему забыл купить апельсины.
Стало неудобно перед Даной Мораитис, но теперь обратно пришлось бы идти не меньше десяти минут. Он потянулся к двери, чтобы постучать в третий раз, но в ту же секунду она открылась.
Перед ним был Йос. Настолько худой, что нос, губы, глаза и брови казались приделанными к узкому детскому лицу. Он все время носил черные неглаженые футболки, вероятно думая, что черный цвет измятым не бывает. Плечи до самых краев были завалены целыми сугробами перхоти. Любому собеседнику хотелось ее стряхнуть, пока от тяжести не рухнула тонкая конструкция его воробьиных ключиц.
– Привет, Прими.
Приам ненавидел, когда Йос его так называл. Он был единственным, кто называл его так с тех пор, как они начали заводить первых подружек. «Чтобы на тебя обратили внимание девчонки, – объяснял старший брат Александроса, – надо сначала забыть о своих побрякушках и идиотских прозвищах». К совету прислушались все, кроме Йо. Он продолжал себя так представлять, что неминуемо обрекало его на одиночество и безответную любовь к компьютерным играм.
– Йос, привет, – раздраженно улыбаясь, ответил Приам. – Как мама? Все еще болеет?
– Иди, сам глянь, – он подвинулся и пригласил Приама в дом.
Приам вошел и сразу же справа от себя, на кухне, встретил смешно переступающую с ноги на ногу под музыку Дану Мораитис. Она обернулась и заметила гостя только тогда, когда ее золото, ее драгоценный сын Йос, выключил музыку. Кисти рук у нее были в муке, фартук перекосился на бок, взгляд был одновременно умный и наивный, как у школьных старост, которых назначили только за то, что они тряслись от ответственности. Ее волосы всегда были собраны в пучок, а краешек носа постоянно был красным – и создавалось впечатление, будто она пять минут назад плакала.
Увидев ее, Приам вспомнил одну девчонку в школе. Каждый раз подходя к учителю она начинала плакать, еще не успев произнести ни слова. Даже когда ей просто надо было передать справку от врача или задать вопрос, волнение выплескивалось из нее искорками слез. «Разрази меня!.. – подумал Приам. – Одно лицо».
– Здравствуйте, кириа Дана, как ваше здоровье? – Приам уже знал, что она оправилась от болезни, но этот вопрос необходимо было задать хотя бы из вежливости.
– О, ты очень вовремя зашел, Приам! – Она весело шагнула в сторону, открыв вид на «шведский стол», на котором пирамидами была сложена еда – хлеб, овощи, мясо. – Как считаешь, к чему это я так готовлюсь? – она смешно трясла головой и вертела пальцами под нескладную музыку, которая звучала только в ее собственной голове. Дана Мораитис широко улыбалась и ждала реакции, но не дождавшись, выдала то, что сын оттягивал вот уже несколько месяцев. – Наш малыш Йос сделал предложение малышке Анисии.
Губы Приама вывалились вперед, он поджал их и, обернувшись к Йосу, ненаигранно закашлялся.
– И ты молчал, да? – с дружеским упреком спросил Приам. – Куда ж тебя… погоди-погоди… Анисия?.. – он отвернулся от матери Йоса, еще крепче сжал губы и закрыл глаза.
В этот момент Йос скрестил руки за спиной и зашмыгал носом.
– Пошли, Прими, покажу тебе кое-что.
Приам, поглаживая затылок, пошел за ним. Иногда он ловил себя на том, что уже давно не друг, а старший брат, взявший на себя бремя его взросления.
Комната Йоса была по всем углам обклеена светодиодными лентами. На каждой стене для поглощения звука были установлены по четыре квадрата из китайского поролона. На столе был дорогой игровой компьютер, на который Йос потратил трехмесячную зарплату официанта в кафе «Диагор».
– Смотри! – тягомотно сказал Йос. – Какой микрофон купил! Теперь нельзя чавкать на стримах: он записывает даже работу желудка.
– Вы меня не разыгрываете? Ты серьезно собрался жениться на Анисии? – спросил Приам, сменив тему с неинтересной на удручающую.
– А что такого? Она классная! – протирая компьютерные очки, сказал Йос. – Теперь он взял в руки беспроводную мышь, немного поковырял, потом, сбросив с табурета джинсы, поставил его к гардеробу, поднялся, взял из коробки запасную батарейку. – А? Ну, че скажешь? Буду зарабатывать на стримах, этого хватит на жизнь, даже с запасом. Вечером с Ани будем смотреть киношку, можем даже позволить себе пару бокалов вина.
Приам уже хотел влепить ему сухую затрещину, но, подальше от греха, убрал руку в карман. В начале декабря, примерно восемь лет назад, Александрос перестал встречаться с Анисией Левидис. Видя ее легкомысленный характер, он немедля ее бросил, не допустив наступления поры привыкания, обид и сожалений. Потом Анисия крутилась вокруг Приама, но так ничего и не добилась. Спустя два-три месяца после этого он заметил, как Анисия открыто намекает Йосу о своей симпатии, но и тому было не до нее: он копил на свой первый компьютер, собирал коллекции игрушечных моделей пассажирских самолетов и каждому встречному пересказывал западные комиксы. Все, что могла в нем найти Анисия, – это утешение или месть.
Что могло двигать ею теперь, спустя столько лет? – спрашивал себя Приам. – И почему она решила после длинного ряда разношерстных отношений вернуться к самому слабому игроку этой бескомпромиссной партии? Может, она просто устала бегать за красивыми мальчиками и решила позволить себя любить тому, кто долго об этом мечтал? Если в жизни есть справедливость, тогда Анисия должна хорошо обжечься, ошибочно думая, что к людям можно приходить и уходить при любом удобном случае. Но есть ли в жизни справедливость? Есть она или нет… а Йос теперь помолвлен.
– Хочешь анекдот? – спросил Йос, заранее начав свой безжалостный смех.
– Да, только сначала расскажу я, а потом ты.
– Ну давай.
– Мышь Йос-Йос решил жениться.
– Да-да, смешно.
– Вот и я думаю, так себе анекдот.
– Да пошел ты, Прими.
