Рекреона Качелинск "Печальник"

Печальник
Рекреона Качелинск

В Березняках стряслось лихо. Вначале распотрошили корову, следом пропала девочка. Местный Полицмейстер на пару с истерическим Следчим идут за советом к местной Ворожке. Зинаида советует чиновникам Призвать таинственную сущность, именуемую Печальником, что водится в местных непроходимых лесах.

Рекреона Качелинск

Печальник

Зиновий вскочил, услыхав надрывный вой бабы. В чём был, выскочил он в осеннее тёмное утро и припустил к хлеву, где надрывалась его жёнка. Ворвавшись в помещение, мужик встал как вкопанный, его глазам предстала жуткая картина:

Первородку Звёздочку убили. Да не просто убили, а выпотрошили, развесив кишки по балкам хлева жуткой белёсой гирляндой. Четыре сте?льных коровы, которые тоже жили в том хлеву, жались к деревянным стенам, а под копытами у них валялись извергнутые плоды. Жёнка верещала и выла от ужаса. Зиновий не нашелся как успокоить её, кроме мощной пощёчины от которой Вера выплюнула пару подгнивших зубов.

*

Ефросиний-дьяк махал кадилом, попивая из чарки первачок, когда его буквально за шкирку схватили и приволокли в хлев. Зиновий бормотал что-то несвязное и показывал на забрызганные кровью стены, а под потолком на балках висели коровьи кишки. Тут же лежала и выпотрошенная тёлка с выпученными от ужаса остекленевшими глазами.

– Окропи-окропи,– бормотал побледневший Зиновий .– Не иначе сам Сатана тут порезвился.

Вообще-то Ефросиний не был слишком уж верующим священослужителем. Так уж совпало, что либо на Кавказ, либо в монастырь. А тут ещё Божьей волей – не иначе, забросило его в Березняки в качестве настоятеля местного храма. Приятным добавлением были красные крутобокие девки, что приходили причащаться. Глупые да красивые, которым легко было внушить, что по Божьему велению непременно нужно разделить ложе с Ефросиньем-дьяком, да родичам о том не говорить.

Березняки был городок тихий, всё шло ладно до того страшного утра. Ефросиний перекрестился.

– Страх какой,– промолвил он тихо. – Не звал ли ты ещё полицмейстера?

– Какой полицмейстер?!– схватился Зиновий за голову. – Тут же явно бесы чудили.

Он заплакал по-мужицки неумеючи и упал на колени, читая молитву. Дьяк подумал и сказал:

– Первое дело – выяснить, не человек ли смущает нас, и вводит в заблуждение,– он поднял вверх палец. – Потому, совершенно необходимо позвать полицмейстера.

На том и порешили. Сказал так Ефросиний, дабы скорее убраться из пропахшего кровью хлева, потому как не здоров был он с вечера, а первач его остался в храме.

Полицмейстер тоже был не здоров, но по-другому. Игнат Миронович страдал срамной болезнью, которая мешала справить мужчине малую нужду, причиняя страшные рези в районе уд. Когда в его избу постучали, полицмейстер как раз собирался в отхожее место. Пошевелив нервно усами, он ответил:

– Войдите!

Дверь открылась и на пороге возник худой паренёк с едва наметившейся щетиной. Полицмейстер его сразу узнал – то был меньшой брат Зиновия. Паренёк стянул с головы шапку и нерешительно сообщил, что Ефросиний-дьякон велел ему позвать к ним в хлев полицмейстера, и про какую-то беду с тёлкой.

Скот в Березняках воровали редко, да метко. Крайний раз увели отару овец у купца Бородищева, но пропажа обнаружилась быстро, и виновные давно уже пребывали на каторге. Игнат Миронович тяжело вздохнул. Зиновия он не любил, так как особо люто поучал тот свою жёнку кулаком и, некогда красивая, дородная, была она часто синей от побоев. Все мужики в Березняках били своих жен, но ни про кого не судачили в местной рюмочной кроме как про Зиновия.

Полицмейстер пообещал прибыть на место через полчаса, как только уладит дела. Юноша ушел, а Игнат побежал в ну?жник, где и пробыл две трети от оговоренного времени.

*

Шлёпая по грязи позднего сентября, шел Игнат Миронович к Зиновию в хлев. Его сопровождал юркий и тощий как шнурок суеверный следчий, которого на кой-то ляд прикомандировали с полгода назад из Петербурга якобы на подмогу полицмейстеру. Да только вреда от Василия Петровича было куда больше, чем помощи. Василий Петрович был болтлив. Там, где нужно было бы помолчать, он стрекотал как сорока, переминаясь с ноги на ногу и заламывая руки-веточки. Следчий был человеком пренеприятнейшим. Мало того, что не вид он напоминал палку, так и вёл себя как заноза в известном месте. Везде сунет свой нос. Хотя такое качество для следчего может и похвально, но в небольшом городке, где все на виду и всё всем известно излишнее внимание “столичного” было у всех в печёнках.

– Как думаете, кто украл? – спросил Василий Петрович у сосредоточенного на дороге Игната. – Я всё грешу на соседа. И мотив имеется и возможность....

– Василий Петрович, – устало ответил полицмейстер. – Мы ещё не знаем кража ли там…

– Дык, а что же ещё,– округлил свои голубые водянистые глаза Следчий.

– Увидим,– коротко ответил Игнат, давая тем самым понять, что не намерен заниматься гаданием на кофейной гуще.

У хлева уже толпились соседи. Они стояли на некоем отдалении, будто боясь приблизиться. Особенно чувствительные бабы охали и воротили взор, чтобы через мгновенье снова заглянуть в хлев и охнуть. Мужики между собой бубнили что-то и то снимали-то надевали шапки.

Завидев чиновников, толпа расступилась, и полицмейстер увидел стоящего на коленях у входа в хлев Зиновия. Мужик сотрясался от беззвучных рыданий, из хлева доносилось сиплое дыхание помирающей скотины.

Приблизившись, Игнат хлопнул Зиновия по плечу и тот вскочил волчком, утирая скупые слёзы. Ничего не говоря, он повёл за собой Игната и Василия в хлев, последний закрыл за собой ворота, заговорщицки шепнув толпе про тайну следствия.

*

Рыжуха, лежавшая на боку, протяжно замычала и перестала дышать. Она славилась на все Березняки огромными надоями, а теперь околела, испугавшись увиденного ночью и извергнув двойню телят до положенного срока. Остальные тёлки, с Божьей помощью, отделались лишь изгнанием плодов, перепугались конечно, но как только открылись загоны – побежали в стадо что твой рысак. Только Рыжуха не смогла оправиться от пережитого.

Зиновий обнял ещё тёплую скотину и зарыдал пуще прежнего, поминая Сатанинские отродья и причитая, что остались они без кормилицы.

– Даа, делааа,– Игнат Миронович стащил с головы картуз и огляделся. – Видал когда такое, а, Василий Петрович?

Петрович храбрился, да-таки не выдержал и, отбежав в угол, вырвал пшённой кашей.

– Вот и я не видал,– кивнул полицмейстер.

Он вынул из кармана носовой платок и прикрыл им нос, ибо кровавый запах был нестерпим. Следчий привёл себя в порядок и тоже зажал нос платком. Расспрашивать Зиновия или его семью было, очевидно, бессмысленным, так как они попеременно рыдали (особенно жутко выла Вера), да жаловались, что остались без кормилицы, хотя в хлеву жили ещё три коровы.

Зиновия насилу оторвали от трупа Рыжухи и выпроводили из хлева. Василий и Игнат принялись искать уличающие преступника следы.

– Чистая работа,– покачал Следчий головой после нескольких часов поисков. – Как взаправду дьявольшина…– он украдкой перекрестился.

– Экий вы, Василий, – покачал головой полицмейстер. – Везде-то вам черти мерещатся.

Он поддел горку соломы рогатиной и увидел смазанный отпечаток человеческой ступни.

– Вот он, ваш чёрт,– хмыкнул Игнат указывая на находку.

Следчий вынул из внутреннего кармана лупу, нагнулся и принялся разглядывать улику. Через пару минут он отпрянул, плюхнувшись на зад, перекрестился трижды и, не говоря ни слова, протянул лупу Игнату.

Полицмейстер был слегка слаб на зрение, но даже он смог разглядеть в полутьме запертого хлева, что след был не смазан, а вдавлен в деревянный настил, к тому же в районе пальцев виднелись следы будто бы от когтей. Следчий сдавлено пискнул и показал на стену, где цепочкой шли такие же следы по направлению к потолку, при чём оставивший их прошелся по стенам с такой лёгкостью, как пацан пробегает по весеннему полю. На потолке следов было больше. Они петляли между балок там, где были развешаны кишки.

1.

Кривая Зинаида топала по дороге, опираясь на грубо вытесанный костыль. В Березняках слыла она ведьмой, хотя и не зловредной. Ходили к ней в основном молодые девушки (в числе которых нередко были и благородные) за любовной ворожбой, да бабы, чтобы отвадить мужа от горькой.

Кривая очень редко выбиралась из своей поросшей на крыше бурьём землянки, а коли и выбиралась, то быть беде. Зинаида подковыляла к земской избе, где располагался полицмейстеров пост и постучала в дверь своим костылём с невиданной для старухи силой.

Полицмейстер вздрогнул, затем отозвался, дав разрешение войти. Возникнув на пороге, Зинаида, не здороваясь гаркнула:

– Печальник!

– Чего? -не понял Игнат.

– Говорю надобно призвать Печальника,– скривилась Зинаида. – Нечистого рук то дело.

Игнат пожевал губы, затем нахмурился и сказал:

– Никаких Печальников не знаю, ступай откуда пришла!

– Ну ничего,– старуха растянула рот в беззубой улыбке. – Подождём, когда баб да детей на кишки разматывать станут…

Сказав это, Зинаида хлопнула дверью и была такова.

*

Ефросиний к вечеру поправился, разрумянился и решил пройтись по размокшим улочкам Березняков. Женской ласки, как обыкновенно, ему почему-то не хотелось и прогуливался он, согретый выпитым, заложив руки за спину. Было холодно и сыро, с носу текло, и дьяк поминутно втягивал назойливые сопли.

Подул недобрый ветер, пригнал тучки и с неба закапало. Ефросиний, чтобы не промокнуть свернул в рюмочную с неожиданным названием “Рюмочная”.

Кабачник скучал, прислонившись в обшарпанной стене. Клиентура нынче была скупая и нищая. В тёмном углу шушукались как мыши местные завсегдатаи. Обсуждали происшедшее утром. Ефросиний вошел, на ходу перекрестив богоугодное заведение. Компания в углу и Кабачник оживились.

– Доброго Вам вечера, святой отец! – поприветствовал дьяка Кабачник.– Чего изволите?

– Пива, будь добр,– Ефросиний был в прекрасном расположении духа.

Он сел за столик у окна и стал слушать шуршание дождя.

Уставший Игнат покинул земскую избу затемно. Промозглый дождь хлестал его по щекам, а ветер пытался сорвать и унести картуз. День был утомительным, и полицмейстер решил по пути домой заглянуть в рюмочную.

Захмелевший дьяк к моменту прихода полицмейстера уже во всю сулил дьяволовым отродьям вечные мучения и клялся в том, что сам Архангел Гавриил водит с ним дружбу. Да и вообще Ефросиний человек высокой духовности и чуть ли ни божий глас на земле.

Такие же пьяные собутыльники подливали в кружку дьяку и галдели в его поддержку.

Игнат сплюнул, подошел к стойке, где уже подсчитывал прибыль радостный Кабачник, испросил рюмку перцовки для согрева и стал молча наблюдать за разошедшимся не на шутку дьяком.

Продолжалось это довольно долго. Игнат уже стал подумывать не придётся ли сопроводить разбуянившееся духовное лицо в “холодную”, но дверь в рюмочной распахнулась, едва не сорвавшись с петель.

Все замерли. В рюмочную вошел, тяжело ступая рослый широкоплечий бородач Илья, Григорьев сын. Будто свирепый медведь перед атакой ринулся он на дьяка, сгрёб оторопевшего Ефросиния в охапку и унёс в дождливую темень. Полицмейстер побежал следом.

*

Купец с окладистой бородой отсыпал горсть золотых, чтобы узнать кто увёл со двора подводу с китайским шелком. Кривая Зинаида ворожила по заказу. Она раскидала по цветастому платку камушки и косточки и придирчиво изучала данные свыше знаки.

– Ну,– требовательно пробасил купец. – Кто украл?

Зинаида поводила между камушками узловатым перстом, а потом загадочно ответила:

– Думай на чёрного…аль на рябого!

– Тьфу ты, старая ведьма! – рыкнул клиент и быстро выскочил из землянки ворожеи.

Купец, конечно, не мог знать, что подводу увели чёрные рабочие и передали её Белому арапу, с бурыми пятнами на восточном лице. Когда же дознался – вспомнил Кривую добрым словом.

Зинаида усмехнулась, сгребла камушки в холщёвый мешочек и откинулась на стуле.

– Ты, заходи, заходи, Игнат. Что было- что будет – чем сердце успокоится…

*

Илья принёс дьяка к Зиновьеву хлеву. Там уже их ждали с фонарями и вилами Григорий, отец Ильи, Зиновий и его брат.

Дьяка кинули наземь к ногам Григория и осветили фонарём участок мокрой земли. Игнат поспел как раз, когда дьяк как ошпаренный вскочил на ноги и сдавленно пискнул.

На земле лежал детский скальп с длинной косой, перехваченной сизой тесёмкой.

*