– Неважно. Ты расскажи, а я послушаю.
– Давайте, сначала вы расскажете, как до жизни такой дошли.
– Да чего здесь рассказывать? Итак понятно. Есть возможность, есть единомышленники, есть полипы типа Ефима, гадкие, но необходимые. Вот и всё.
– Значит имеется цель? Для чего деньги-то? Их потратить, по большому счёту не на что. На дом в Крыму? Есть он у вас?
– Есть, – кивает он.
– А банки трёхлитровые с золотыми изделиями?
– Нет пока.
– Ну, и зачем? Хотите построить что-то или развалить? Хотите Союз разрушить?
Он молчит, только смотрит на меня.
– Плохая идея.
– Вообще, даже мысли такой не было. А почему плохая?
– Потому что я видел, что из этого вышло. Крупнейшая геополитическая катастрофа двадцатого века, по официальной версии.
– И тебя что, прислали всё исправить?
– Ага, как терминатора. Аста ла виста, бэби. И ещё айл би бэк. Никто меня не присылал. Я не знаю как здесь оказался. Попал под машину, а здесь очнулся, вывернувшись из-под машины. Вот и вся история. Там я подполковник полиции пятидесяти лет отроду, а здесь ученик десятого класса.
– Полиции?
– Да, милицию переименовали в одиннадцатом году.
– В две тысячи одиннадцатом? А почему?
– Да, делать нехер было, вот и прикалывались. Испанский стыд, короче.
– Хм… Ну и как вы там живёте? Видеосвязь создали?
– У каждого ребёнка есть мобильный телефон. Вот такой плоский брусок, – я показываю размер пальцами. – Одна сторона это экран. Это мощный компьютер. Можно звонить, разговаривать, как по обычному телефону откуда угодно. Можно видеть того, с кем разговариваешь. Можно фотографировать, снимать видео, пользоваться картами, заказывать билеты, такси, делать покупки, читать книги, смотреть кино, получать любую информацию из всемирной сети. Дохрена чего можно. Все эти мобильные телефоны делает знаете кто? Для всего мира.
– СССР вряд ли. Америка?
– В Америке его придумали, но делают в Китае. Сейчас вообще всё в Китае делают. Не всё, конечно, но многое.
– А у нас?
– А у нас бабки пилят в основном. Как начали с девяностых, так и пилят. А ещё золотому тельцу поклоняются. Что лучше, кодекс коммуниста или золотой телец?
Платоныч пожимает плечами.
– А я так скажу, кодекс лучше. Он человеку нравственные ориентиры даёт, а для тельца человек корм.
– То есть что, капитализм что ли?
– Ага, капитализм. И далеко не самый лучший. То есть строй поменялся, а простому человеку хорошо не стало. Мягко говоря. И, кстати, вместо Союза сейчас пятнадцать независимых государств. И везде нас не любят, спасибо дедушке Ленину и его национальной политике. Я вот гражданин Российской Федерации. Догадайся, как глава государства называется.
– Не знаю. Как?
– Президент. А парламент – это Дума, как при царе батюшке. Лучше бы кого-нибудь из рода Рюриков на трон посадили, честное слово.
– А ты не американский шпион, случайно? Или, может, провокатор КГБшный?
– КГБ нет, теперь это Федеральная Служба Безопасности. А пиндосов я недолюбливаю.
– Каких ещё пиндосов?
– Так у нас америкосов называют. Уничижительно, ясно дело.
– А как дела с автоматизацией производств и компьютерами? Если такие телефоны, то на производстве везде роботы, наверное? У нас сегодня один математик выступал. Конференция была по повышению эффективности труда, мне тоже пришлось там побывать. Так вот, математик этот из института какого-то там из Академии Наук выступал. Проблем управления, что ли. Интересные мысли задвигал. Березовский. Не знаешь ты такого?
– Борис Абрамович? – распахиваю я глаза.
– Да, вроде Абрамович. Знаешь?
– Да его все знают. Россия всего за несколько лет превратится из мировой сверхдержавы в нищую страну. И это случится безо всякой войны. И везде, где не копнуть, будет Березовский и такие как он. Пойти грохнуть его к херам и не ждать, пока его в Лондоне удавят? Может, в этом моё предназначение?
– Как это возможно? Ничего не хочу сказать, но в это всё очень трудно поверить.
– Ладно, Юрий Платоныч, пойду я. Муторно как-то. С собакой погуляю да почитаю «Таис Афинскую».
– Погоди. Расскажи всё. Всё что будет.
– Неужели всё-таки верите?
– Ты расскажи, а там посмотрим.
Ну я и рассказываю. Про Черненко и Андропова. А потом про Горбачёва, про сухой закон, про перестройку, гласность и кооперативы, про путч и Ельцина, про сожжение партбилетов, про семибанкирщину, про залоговые аукционы, МММ, приватизацию, Чечню, про ранение, про ОПГ, про всё. Про Гайдара и Чубайса и снова про Ельцина. До самого того дня, когда мой Бобик, побежал за кошкой.
Времени на рассказ уходит много. Платоныч ни жив, ни мёртв. Только головой трясёт и, время от времени, закидывает стопочку. А мне и не хочется и противно даже, вот же молодость, что творит.
– Ну что, Юрий Платонович, вы в этом сюжете видите, возможность или угрозу?
– И то, и другое. Интересно, а что я-то сейчас делаю там у вас…
– Наслаждаетесь пенсией где-нибудь на Чунга-Чанге. Места лучше нет. Или в своём домике в Крыму. Крым-то наш, как вы помните.
– Но надо что-то сделать! – говорит он.
– Давайте вас в политбюро пошлём, – усмехаюсь я.
– Я не шучу, нужен какой-то план.
– Да какой план? Разве вы в состоянии сдвинуть корабль истории. Я вот, например со Львом Николаевичем нашим Толстым согласен. Не в силах один человек изменить ход истории. Даже зная сценарии. Вот, допустим, грохну я Березовского, ничего не подозревающего и невинного. Задушу его сегодня шарфиком, не познакомит он Абрамовича с Ельциным. И что? Там таких, как они, думающих в одном ключе, куча была.
– Да что вы, Егор Андреевич. Я к убийству учёных не призываю.
– Это хорошо. Хватит с вас экономических преступлений. Я вот только одного не понимаю, почему вы мне верите? Это ж настолько неправдоподобно должно выглядеть…
– Так придумать такое невозможно. Ну и ты сразу мне показался нездешним. И, к тому же, на гитаре играть не умеешь.
Он усмехается.
Не умею, да.
– Егор, спасибо, что предупредил вчера. Было, конечно трудно за такое короткое время всё переиграть и с мясокомбинатом договориться, чтоб они продторг загрузили для нас. Но, хорошо, что всё хорошо кончается.
Ага. Только это, как раз, самое начало.
Уже вечер. Засиделись мы. Я иду по привычному маршруту мимо главпочтамта, больницы и Электро-Механического завода, мимо стоматологии, Политеха и кинотеатра «Космос». Прохожих мало, к ночи становится темнее, воздух делается туманным, окутывая фонари жёлтыми размытыми ареолами.
Во дворе темно, лампа над подъездом опять не горит. Сворачивая к подъезду замечаю за собой тёмные тени. Трое. Кто такие? Просто хулиганы или козни Джаги старшего?
– Слышь друг, погоди, э!
Друзья значит, ну тогда всё в порядке, беспокоиться не о чем. Я поворачиваюсь спиной к подъезду, чтобы никто не подъехал сзади. Встаю в стойку. Чего вам всем надо от меня, собаки? Их трое. Молодые пацаны, отмороженные, бесстрашные, как вьетнамцы, которые, как известно, смерти не боятся.
– Э, друган, ты чё, боксёр? Да ладно, харэ. Страшно в натуре. Хорош пугать, щас обоссымся-на.
Они ржут. Вызывающе, оскорбительно. Но не думают же, что я на это поведусь. Придурки.
– Слышь, ты же Егор, да? – спрашивает один из них.
Я молчу, ничего не говорю, внимательно слежу за ними. Они стоят близко друг к другу, нападать им неудобно. Но преимущество, в любом случае, у них.
– Чё молчишь? – продолжают они. – Надо передать тебе кое-чего. Так ты что ли Брагин? Э, оглох с перепугу? Или онемел?
Они начинают расходиться, окружая меня полукругом. Я рефлекторно отступаю на шаг и… наталкиваюсь на человека. Суки! Кто-то прятался в подъезде! Вот же…
Я не успеваю среагировать, потому что в тот же момент получаю охренительный удар по почкам. Один удар по почкам заменяет кружку пива. В детстве так прикалывались… Ну, собственно, это последнее, что я успеваю подумать, потому что за ударом по почкам следует удар в затылок и я отключаюсь.
2. Я войны не хочу, но уклоняться не буду
В себя я прихожу в машине. Бошка гудит и болит, разумеется. Суки, решили дотрясти мою головушку. Я сижу на заднем сидении, зажатый между двумя гопниками. Судя по голосам все четверо здесь. Машина под завязку. Голову не поднимаю, пусть думают, что я ещё в отрубе.
На меня никто внимания не обращает. Парни ржут, рассказывая случаи из зоны. Сами-то, видать, не сидели ещё, только собираются. С такой же показной весёлостью призывники в военкомате травят байки из армейской жизни. Куда меня везут? Окон я не вижу. Машину заносит, но водитель выправляет движение, несколько раз опасно вильнув.
– Ты чё творишь, лох! – раздаётся с переднего сидения. – Одноногий нас всех порешит за тачку. Останови-на, я сам за руль сяду.
– За руль, ага, – ржёт водитель, – за х*й ты сядешь, а не за руль. Не ссы, довезу в лучшем виде.
– Ты чё сказал, сска!
Мои конвоиры начинают ржать.
– Чё там, петушара ваш не проснулся? Боня его урыл по ходу. Смотрите, не законтачтесь от него.
– Э, слышь, Цыган, не гони, он не опущенный пока.
– Нормальный ага. Да ты не ссы, Конь, я слыхал если пластмассу зажечь и в очко покапать масть снимается. Так что очистим тебя, если чё.
Они опять начинают ржать. Дебилы. Ну, хотя бы понятно, откуда ветер дует. Одноногий значит. Решил шоу устроить. Мог, конечно, просто грохнуть по-тихому, но захотел поразвлечься. То, что не грохнул, хорошо, но вот как мне теперь выкручиваться, хрен его знает.
Руки не связаны, можно попытаться разыграть комбинацию. Если на светофоре резко зарядить локтем в рожу тому, кто справа, пригнуться и дать ногой в челюсть тому, кто слева, выпрямиться и двинуть в затылок переднему пассажиру, а потом водиле… Нет, этот справа начнёт реагировать раньше. А если…
Пока я прикидываю, что можно провернуть, машина съезжает в боковую улочку и снижает скорость. Блин, подъезжаем, похоже.
– Давай, будите фраера, – говорит Цыган. – Почти приехали.
– Да вижу я, что приехали, – отвечает Конь. – Как его будить-то?
– Ты тормоз в натуре. Дай по роже, он и очухается. Ну, если хочешь, за бейцы подёргай.
– Ага. Себя подёргай-на.
Конь пихает меня локтем в бок. Тот, что слева всю дорогу молчал и сейчас тоже ничего не предпринимает.
– Э, Брагин, – говорит Конь и снова пихает меня в бок локтем.
Я произвожу неопределённый звук. Машина останавливается. Нужно действовать сейчас, когда они думают, будто я в отключке. Хлопает дверка. Кто-то выходит. Цыган. Я чуть приоткрываю глаза. Он открывает ворота. Значит, точно сейчас, пока не въехали во двор.
Я напрягаюсь, чтобы нанести удар и в тот же момент сосед слева херачит мне со всей дури локтем в живот. Тут бы даже и мёртвый очухался, не то, что притворяющийся.
– О-о-а! – выдыхаю я.
Машина въезжает во двор и меня выволакивают наружу. Я вижу чёрную покосившуюся деревянную избу и баню, из трубы которой идёт дым.
– Давай, тащи в баню.
Пока вытаскивают и тащат, замечаю что машина – это старенький «Москвичок». Представляю крутых гангстеров своего времени на такой тачке и смеюсь.
– Ты чё, сука! – восклицает кто-то из них и снова хреначит под дых.
Открывается дверь в баню и меня вталкивают внутрь. В лицо бьёт влажный жар и запах запаренного берёзового веника. Конвоиры топчутся у входа.
Баня небольшая, старая и неухоженная. Под потолком светит тусклая лампочка. Посередине стоит железная печка и две лавки. На печке чугунный ковш. Рядом алюминиевый бидон с водой. Парной нет, вернее, нет разделения на предбанник, помывочную и парную. Здесь всё в одном пространстве. Опен спейс.
