Роман Поликарпов "ПластМасса"

ПластМасса
Роман Поликарпов

Героев этого повествования, а так же эпизоды, связанные с ними, можно счесть вычурно грубыми или же непристойными. Убогие и нищие на мораль, крадущиеся и охваченные тревогами, бредущие по тропе жизни, со страхом озираясь на Порок, таящийся за яркими ширмами благих намерений. Окруженные соблазнительным ореолом власти, вызывающие у слабовольных восхищение и желание подражать, будто бы купившие право управлять человеческим разумом.Как мухи, слетевшиеся на, в своем роде тоже манящее, дерьмо. Пошлый марафет с душком дешевых духов марки “Свобода”, между холодных стен, здесь нет ни золотых гор, ни душевных застолий. Под вечно серым небом, скребущим макушку, здесь бродят заблудшие тени в поисках пристанища, теряясь в поиске истинного камня драгоценности жизни. Переполненные вонючие порочные логова, притоны болезни и страдания и обитающие в них людские лохмотья, которые вот-вот рассыпятся. Этой буффонадой, возможно, удастся вспороть и вывалить наружу всю суровую правду неспособных созерцать.

Роман Поликарпов

ПластМасса

Часть 1.

Предисловие.

Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут.

Псалом 36.

Описанная здесь история произошла не со мной, и ни с кем из моего возможного окружения. События не имеют никакой связи с реальностью. Люди или места, описание которых может показаться вам знакомым, также являются лишь плодом моего воспаленного воображения. Перед вами сугубо художественный рассказ не несущий никакого призвания, никого ни к чему не подталкивающий, никого не омрачающий. Вы прочтете текст не несущий в себе никакой смысловой нагрузки, сравнимый по своей бессмысленной содержательности, а так же пошлости (во всех проявлениях этого слова) с каким-либо порно рассказом из интернета.

Итак, эта вымышленная история произошла среди понурых фасадов Некоего вымышленного города, стоящего на берегах Некоей вымышленной реки, находящейся на севере Некоей вымышленной страны. По многим причинам благоразумнее будет называть этот вымышленный город вымышленным наименованием “П”. Подобных городов в подобных странах неисчислимое множество – больших и малых, как и подобных историй, посему не вижу особого смысла делать какую-то четкую временную привязку в виде года или числа, потому что в данном контексте это не имеет особого смысла.

Глава 1. Утро

Под конец сентября, в одно промозглое утро, человек проснулся не по обыкновению своему чрезвычайно рано. Хотя нельзя сказать наверняка спал ли он, скорее пребывал в некоем помутненном состоянии – то проваливался в сон, то, вздрагивая, приходил в себя. В его голове, лежащей на тощей влажной подушке, блуждали постоянно путающиеся между собой мысли о вещах, собранных накануне в походный рюкзак, которые он купил буквально вчера в одном спортивном магазине, предварительно насмотревшись видео, набитых рекламными интеграциями. Сам процесс поиска и выборки нужной, или вернее сказать – правильной информации сам человек сравнивал с попыткой выжать из ссаной тряпки чистую питьевую воду прямо себе в рот.

И вот теперь все эти покупки, чередуясь в его помутненом рассудке, неведомым образом то медленно исчезали в непроглядной тьме, то так же неспешно появлялись вновь в одном и том же нескончаемом перечне: спальный мешок, туристический коврик, топорик, фонарик, палатка, КЛМН, зарядка для телефона с внешним аккумулятором, спички, соль, марганцовка с глицерином, баллончик газа с горелкой, пара пачек гречи, пакет сухарей, три банки тушенки, походный фильтр, небольшое полотенце, аптечка со средствами гигиены, нитки с иголкой и запасной комплект одежды. Но самое главное, что никогда не ускользало из его круговорота мысли – это документы, собранные в один файлик и уложенные в самый низ рюкзака. Он очень надеялся, что никто не будет спрашивать его про них, но не взять эту кипу бумажек с собой, как ему казалось, было нельзя.

Сложно осознать точное количество времени, которое человек находился в этом похожем на транс состоянии – на грани сознательного и бессознательного, потому что само время превратилось в тянущуюся комкообразную субстанцию, вытекающую из рук сквозь пальцы, оставляя за собой след из липкой слизи.

***

Он резко всколыхнулся, увидев комбинацию цифр в слепящем его непродранные от полусна глаза экране своего старого и еле живого телефона, кусочки стекла из которого постоянно вонзаются в кожу.

Мысли в голове нервно спрыгнули с кровати на пол и затопотали в бесноватой пляске.

– Через пол часа откроется метро, нужно встать. Я должен успеть в пустые вагоны, проскользнуть мимо сонных надзирателей. – Человек вытянул в стороны свои дрожащие конечности, растопырив пальцы врозь. – Надеюсь, что в такую срань они будут еще полудохлыми мухами жужжать по вестибюлям. – Он скинул с себя одеяло и сел на край, поставив ноги на холодный пошарпаный паркет.

Если немного приглядеться к его постельному белью, покрытому россыпью всевозможных пятен, словно испещренная псориазом кожа, то по неотстиранным разводам и подтекам можно было бы определить не только рацион питания этого молодого человека, но также и провести подсчет тому немногому количеству особ из дейтинга, которое, по весьма случайным обстоятельствам, оказывалось у него в кровати. Хотя кровать – это громко сказано, не смотря на то, что служивший ему спальным местом крохотный и не уютный диванчик, с которого свисают ноги и голова упирается в трухлявый подлокотник, казался здесь просто исполином. Он словно памятник советским диванным фабрикам, несдвигаемый с места неисчислимое множество лет, занимал без малого всю длину стены и практически половину ширины комнатки, которую вдоль можно было одолеть всего лишь за два-три не самых размашистых шага. Засаленная спинка этой книжки (диван-книжка, если ты не понял), которая не была прикрыта простыней, источала сыровато-затхлый запах.

– Н-да, жаль, что не могу видеть себя со стороны, явно как упоротая лисица тут сижу. И это еще без стараний таксидермиста, а я уже прекрасно справляюсь с задачей быть чучелом. А что, было бы забавно, если бы меня после смерти набили, что там внутрь этих кукол суют, и поставили в музее. – Он потянулся к шаткому на вид столу, который стоял в противоположному углу, чтобы взять полупустую кружку холодного растворимого кофе, оставленного с вечера специально для этого утреннего глотка. – Ох, ну и мерзость, наверное поэтому мне это так сильно нравится.

Стены комнатушки, по всей видимости, много лет назад были оклеены какими-то серо-синими обоями, обретшими к этому времени какой-то коричневатый никотиновый налет. Они, отстающие в некоторых местах и свисающие вниз словно выпавшие из пасти дряхлые языки, словно ехидно смеялись над понурым силуэтом, выглядывая из разных темных уголков комнатушки.

Каждая деталь, каждый предмет излучал в атмосферу губительно гнетущий фон, словно радиоактивное излучение, пролетающее сквозь тело на огромной скорости, разрушая каждую клеточку твоего днк, из-за чего под этим влиянием с непривычки могло статься чудовищно некомфортно, даже жутко.

Запыленный ноутбук с парой тетрадей, валяющихся на том же столе, всем своим видом говорили о том, что к ним не прикасались уже минимум несколько недель. – Лучше бы занимался делами, а не находился в перманентной прокрастинации. Зато в моей голове столько всякого мусора, и я с удовольствием продолжаю туда его закидывать, упиваясь этим копанием в помойке. Проще жевать мусор, чем грызть гранит. – Он неожиданно для себя нервно усмехнулся, пока делал глоток, из-за этого выдавив часть кофе через ноздри обратно в кружку. – Твою ж налево! Идиот! – Половицы издали резкий жалостливый визг, когда человек подскочил на них из-за злости. – Ладно, так, тише. Успокойся. А то еще разбудишь кого. – Он поставил на стол смешанный с соплями и слюной кофе и повернулся к окну, об стекло которого расшибались жирные капли дождя.

Сырой и холодный ветер со скрипом протискивался сквозь щели деревянной рамы, заставляя человека невольно вздрагивать от озноба. Снаружи виднелась серо-синяя покатая крыша, изъеденная лужами ржавчины. С этой крыши обрушивались вниз, в темную асфальтовую бездну, словно водопад из нечистот, желтые стены с пятнами окон, образуя как бы маленький тюремный дворик.

Только что вставший с постели человек был уже практически полностью одетым. Может показаться, что ему было самому мерзко лежать нагим в подобных условиях, но вся причина была лишь в том, что, как он считал, бывают ситуации, когда не имеет смысла тратить время на то, чтобы раздеваться перед сном, когда всего через несколько часов утром нужно будет снова тратить время на то, чтобы одеться обратно. В итоге, только что поднявшемуся с постели человеку оставалось накинуть только лишь ветровку да натянуть на ноги ботинки, подобные которым продают в специализированных магазинах для рабочих. Хотя он и не работал на стройке, но все же, как он сам считал, обувь досталась ему практически бесплатно – от знакомого, который умыкнул втихую эту лишнюю для себя пару обуви без подписи и ведома руководства со склада своего предприятия, однако они оказались ему малы, поэтому он продал их всего за половину магазинной стоимости, так сказать “по-братски”.

Молодой человек, сделал пару шагов по трещащим половицам комнатушки до покосившегося набок неуклюжего шкафа, томно зевающего своей дверцей.

– Ну что-ж, присядем. На дорожку. – Ему было совершенно не в домек, зачем так делать перед поездкой, но несмотря на это он все равно присел, потому что так было нужно, и тут же вытащил свой грузный рюкзак, поставив его рядом с собой в узком проходе между мебелью.

Тревога, будто бы неожиданно прилетевшая из ниоткуда, медленно стала разливаться по полу, постепенно заполняя собой всю тесноту каморки вплоть до самого потолка. И без того влажный воздух теперь сделался от этого еще более тяжелым и тягучим, шумно завывая в легких и нервно вылетая через ноздри наружу. Человек ощутил на своей спине тяжесть неподъемной громадины, которая придавливает его к к полу.

– Ладно, надеюсь, что все будет хорошо. Что это все не затянется надолго. Неделя? Две – не больше! Им же не было смысла мне врать. Никакого. Ну, будет!

Он резко поднялся и вышел в общий коридор, немного пригнувшись и спрятав голову в плечи, оттого что все, к чему бы он ни прикаснулся – издавало протяжный жалостливый скрип. Человек не был труслив или зашуган, в какой-то степени сейчас в нем было даже больше решимости, нежели сомнений, но чрезмерная, практически маниакальная озабоченность сложившейся ситуацией брала верх над всем остальным. Любые проблемы, которые казались раньше важными – в момент перестали его тяготить. Повседневные заботы прекратили не то чтобы его интересовать, – они стали вызывать брезгливое отвращение, словно чирей, вскочивший на лице. Именно по этой причине он и не хотел ни с кем видеться. Ни с буйными соседями, которые постоянно чудят по синей. К примеру, который хорошо помнился молодому человеку, как-то раз одна пара, живущая в соседней комнате, закончила один из алкогольных вечеров разъездом. Но не тем, что показывают в сериалах, когда она уезжает к маме, или он едет в хостел, нет. Она уехала в бобике в обезьянник, а он в реанимацию с несколькими ножевыми. К данному отправному моменту истории ее уже выпустили, а он очухался и принял ее обратно, так, что они снова живут вместе душа в душу. Своеобразный хэпиенд, если бы история была про них. Но эти люди не имеют практически ничего общего с человеком, кроме туалета и раковины на кухне.

Так что с кем ему действительно не хотелось видеться, так это с хозяйкой его комнаты, встреча с которой каждый раз вызывала сложно уловимое болезненное ощущение где-то в глубине его туловища. Он совершенно точно не хотел тратить время на всю эту бессмысленную ерунду, на выслушивание бесполезного бреда, на придумывание ответа куда он собрался, на приставания по поводу платежа за аренду, оплату коммунальных услуг, сбора за ремонт и чего-нибудь еще более несущественного. Вникать во все угрозы, плавно перетекающие в жалобы, извиняться и лгать, пытаясь выкрутиться из ситуации и быстрее свалить оттуда. Нет. Он решил, что пусть крысой прошмыгнет на мысочках, нежели будет терпеть всю эту низменную ересь.

Человек напряженно стиснул дверную ручку, медленно опуская ее вниз, съежившись из-за ожидания громкого щелчка, которого будто бы все не было и не было. И все равно дернувшись от неожиданности, силуэт продавил руку вперед, перешагнув порог на лестничную площадку. Он так же аккуратно закрыл за собой дверь, медленно и неторопливо поднимая ручку обратно вверх. Полный ощущения, что вот-вот со спины его одернет какой-нибудь сосед, возвращающийся с алкогольной прогулки домой.

Наконец щелчок.

Человек выпрямился и, расправив плечи, сделал глубокий вдох. Еще более смрадный запах врезался в ноздри, пробравшись до самого желудка. С непривычки этот запах вызывал у него приступ тошноты, но со временем это чувство то ли притупилось, то ли стало настолько обыденным, что он практически перестал его замечать.

Хотя в этот момент его действительно сильно тошнило, и запах тут был совершенно не при чем.

Одинокий плафон потолочной лампы периодически помаргивал, издавая при этом какой-то неприятный треск. Серо-синие обшарпанные стены постепенно утопали в черноте, уходя вниз вдоль ржавых гнутых перил узкой лестницы, каждая из ступеней которой имела по две округлые ямочки.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… – Он машинально считал про себя ступени, по которым ступал. – Семь, восемь. – Перепрыгнув через последнюю и перейдя по площадке, человек начинал заново. – Раз, два, три, четыре, пять, шесть… – И так каждый раз, когда подходила очередь девятой ступеньки, он перепрыгивал через последнюю, чтобы число, которое он озвучивает про себя, было нужным. В этом доме лестничный пролет состоял из девяти ступеней, поэтому ближайшим правильным числом была восьмерка, хоть и не самым любимым, но выбор чаще всего падал именно на эту цифру, потому что перепрыгивание через две или более ступеней выглядело слишком неуклюжим даже для него самого, что уж говорить о соседях, с которыми он периодически пересекался на лестнице. Так что перешагивание одной лишней ступени представлялось для него наиболее верным решением для избежания, как он считал, неправильного числа.

Конечно, может показаться, что это была детская забава, чем-то отдаленно напоминающая игру в классики. Возможно, когда-то так и было, поскольку со стороны многие точно так и думали. Однако для самого человека это действие не только не приносило удовольствие, оно скорее было грузом, тяжбой, определенным ритуалом, который всенепременно нужно выполнить, в противном случае обязательно что-то в жизни пойдет не так. Именно поэтому человек каждый раз, поднимаясь или спускаясь по ступеням, вел счет и никак не мог этому противиться.

Соскочив с последней ступеньки, он несколькими быстрыми шагами преодолел небольшой коридорчик, задерживая при этом дыхание, и так же скоро оттолкнул вперед рыжую металлическую дверь.

– Ну и мерзопакостная же погодка! – За его спиной раздался лязг, взвинтившийся вверх по холодным стенам колодца.

Сквозь темную клоаку подворотни, забрызженную мочой нетерпеливых пьяниц, шатающихся мимо даже в будни, виднелась залитая рыбьим жиром фонарей опустелая улица. Все вокруг было окрашено бледно-желтым светом, который словно атлант из последних сил держал бесконечный свинцовый купол серых туч, нависший над городом несдвигаемой громадиной.

Молодой человек, вышедший из арки на улице Бубинштейна, где снимал маленькую комнатушку в коммунальной квартире под самой крышей, был очень скромно одет, возможно, простой обыватель сказал бы, что в таком наряде постеснялся бы ходить по улице, не то чтобы заходить в кафе или бар, или видеться с друзьями. В некоторых местах его одежда была порвана и подшита, где-то вытянута и обесцвечена, где-то же протерта практически до дыр, так, что при солнечном свете можно было бы увидеть просвет из поредевших нитей ткани. Но человек не находил в этом ничего постыдного, хотя, временами, это его трогало и он начинал судорожно пролистывать маркетплейсы, высматривая для себя что-то новое, но каждый раз приходил к выводу, что либо сейчас это неоправданно дорогая трата, либо он мог позволить себе лишь что-то некачественное, то, что прослужит не так долго, как ему хотелось бы. Поэтому он в очередной раз возвращался к старым вещам, купленным в лучшие, как ему казалось, времена.

Он шел и рассматривал всевозможное множество пестреющих вывесок, зазывающих запойные компании внутрь. Сквозь стекла виднелись засидевшиеся гуляки, потерявшие счет времени, студенты, решившие пить до самого открытия метро, пьяные бармены и официантки, устало плавающие по залам заведений. Все было похоже, одно на другое, похожие яркие названия, развешанные внутри помещений гирлянды с маленькими желтыми лампочками, высокие барные стойки и маленькие столики, хаотично расставленные во всем оставшемся свободном пространстве. Даже пьянчуги, будто бы были одни и те же, перебегающие из одного бара в другой, занимая свои места на этой застывшей сцене, виднеющейся из окон, словно в рождественском вертепе. Но среди всего этого праздника выделялась только лишь одна покосившаяся вывеска, располагающаяся над черными запылившимися окнами.

– Жаль, что они закрылись, хороший был паб, пиво вкусное. Стаут. Скучаю по пиву, любого бы сейчас выпил, даже несмотря на эту слякоть. А тот коктейль? Ирландская автомобильная бомба – идеально! Какое же офигенное сочетание, хоть по мне это тот же ёрш, только из другой страны, но вкус совершенно бесподобный. – Человек приближался к лестнице, ведущей вниз в цокольный этаж, где совсем недавно был вход внутрь паба, заядлым посетителем которого он некогда являлся. – Как жаль, даже помещение никто не занимает уже месяц, если не больше. Стоит тут как памятник моим беззаботным денькам, глаз мозолит.

Он заглянул вниз, чтобы рассмотреть дверь, которая была стилизована под классическую телефонную будку, ярко красную, как в английских фильмах восьмидесятых-девяностых. Она очень ему нравилась, потому что была увесиста на руку и создавала ощущение добротности материалов, из которых ее сделали. Но к этому моменту внизу уже находилась стихийно организованная мусорка, пестро играющая разнообразием разных фантиков, бумажек, банок, бутылок в пакетах, окурков и прочих следов человека. А посреди этой живописной картины в стиле ренессанса вырисовывалась не то блевотина, не то чья-то дрисня.

– Ох, ну и вонь! – Он протер глаза, которые заслезились от нестерпимого алкогольного смрада, источаемого этой зловонной кучей. В голове тут же всплыли те отвратительные ощущения с перепойки от которых свело скулы и будто бы наизнанку вывернулся язык.

Человек обратил внимание на столбы, темные уголки и давно брошенные автомобили, которые были повсеместно зассаны и заплеваны, изрисованны и заблеваны.

Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг на его лице.

Он продолжил идти дальше, стараясь смотреть только вперед, направляясь по своему пути, который накануне он неоднократно прокручивал в своей голове.

Вдали виднелся высоченный мужик, навечно застывший в дверном проеме, выросшем из земли.

– Все, что я знаю о Бовлатове – это то, что он пил. По-черному пил. И чья в этом вина? Моя? Или общества? Или его самого? – Молодой человек остановился на перекрестке, где Херпаков переулок пересекал Бубинштейна, и смотрел на памятник писателю, около которого неподвижно лежало тело. – А ведь он творец, я не раз слышал о том, что его обязательно нужно прочесть. Но все равно – все, что запомнилось мне о его личности – это самоубийственная страсть к алкоголю, которая в конце концов сгубила его. И теперь памятник ему стоит на одной из самых знаменитых питейных улиц города, где он сам не только пил, но и жил. И здесь все так же продолжают глушить спирт, а время от времени рядом с писателем разлагается очередная пьянчуга. Иронично это, или Романтично? – Молодой человек притормозил свой внутренний монолог, перебирая слова, и, будто бы что-то нащупав, резко выпалил – Высокорослый, отлитый из бронзы, Бовлатов в дверном проеме застыл. Металл, окисляясь, расцветает зеленым, будто змий чешую обронил, а подле него, валяющийся в собственной луже, какой-то пьянчуга недавно остыл. – Он прищурил глаза и покачал головой. – Да, корявенько, извини, но как есть, талант тут не я, а ты, но аллегория не так уж и плоха, согласись. – Человек всмотрелся в растелившееся на земле тело. – Лежит, неподвижный. И тебя зеленый змий доконает. Наверное, можно было бы и скорую вызвать, вдруг плохо. Но я конечно же этого не сделаю. И когда город проснется, если ты продолжишь также дальше лежать, вряд ли скоро найдется прохожий, который сделает это. Предвзятое отношение не берется из воздуха, но из-за подобного, возможно, кому-то действительно нуждающемуся, лежащему так же неподвижно, не окажется помощь, потому что он будет вызывать омерзение, отвращение. Представляться либо пьянчугой, либо нариком. Грязным и вонючим, пусть даже он минуту назад шел аккуратным и чистым, поскользнулся, упал, обоссался – такой ты не нужен правильному обществу. – Человек резко оборвал свои размышления и свернул в узкий переулок.

Машины были припаркованы в один ряд по правому краю дороги, посреди которой шла одинокая фигура, лавируя между колеей и выбоинами уставшего полотна асфальта. Котелки желтых фонарей, напоминающие кухонную посуду, были растянуты на тросах между домов, словно какая-то престарелая хозяйка с нарушениями в мозговых процессах повесила их сушиться вместо белья. Ветер раскачивал их в разные стороны, из-за чего они напоминали тусклую лампочку в крошечной каюте во время шторма. Освещенные светом участки чередовались с черными проплешинами, появляющимися из-за перегоревших ламп, периодически промаргивающих что-то нечленораздельное по азбуке морзе.

Человек всматривался в тусклые окна домов, стены которых были все в трещинах и темных пятнах отвалившейся штукатурки, напоминавших шрамы, скопившееся от непростой, суровой жизни на теле бродяги.

– Я так люблю эти переулочки, эти закуточечки. Мне кажется, что когда-то я все такие местечки исходил, было здорово. В них есть что-то особенное, держащие за жилы. Именно за это я и люблю этот город. Именно в подобных переулках, как мне кажется, и есть его душа. Его суть. То, что является его идеей. Никак не туристический Певский, со всем известным архитектурным ансамблем, с разгуливающими групками престарелых китайцев. Но кому бы я не показывал эту не туристическую часть города, никто никогда не разделял моего восторга, только огорчался, мол “не дофинансировали” да “не доделали”. Фальш. Девчонка, демонстрирующая себя в соц.сетях только с “рабочей стороны”. Упаковка наружу. И так во всем. Так везде. И как жаль, когда упаковка, не соответствует ее содержимому. Когда ожидания разнятся с действительностью. Прям таки вечный неудавшийся детский подарок. Но кто в этом виноват, кроме самого наивно ошибавшегося, позволившего ввести себя в заблуждение?

Справа от идущего возвышался современный бизнес-центр, который, казалось бы, попытались архитектурно сблизить с общим стилем зданий, однако он все равно выделялся своими огромными стеклянными витринами, ровным без трещинок фасадом, свежеокрашенными водосточными трубами, пластиковыми окнами, которые явно мыли каждую неделю, потому что на них не было ни единой пылинки, ни одного развода от капельки дождя. Видно, что к зданию относятся с должной заботой. Будто домашняя холеная пухлощекая детина оказалась в строю среди заброшенных сирот из детдома.

– Не знаю, почему я всегда так близко принимаю тот факт, что подобных исторических памятников в стране сносят бесчисленное множество, чтобы потом собрать на их месте очередной торговый комплекс или бизнес центр. Будто бы у меня отбирают что-то личное, что-то важное для меня. – Он уже практически вышел к Жигородному проспекту, минуя вылизанный бизнес-центр, построенный во дворе бывшего Дома Гогова. – Памятник бюрократии и капитализма. Ничто не спасется под катком безнравственности, ни историческое, ни культурное наследия. Ни-что. Все падет пред силой зеленой бумажки. А почему? Потому что принимающие решения сидят в кабинетах, стены которых окрашены в зеленый. – Человек ускорил шаг и отвернул голову в сторону от бизнес-центров, только бы не замечать их. – Ладно, это меня не касается.

Откуда-то налетел резкий порыв ветра, чуть не сбивший идущего с ног. Он громко завывал, врезаясь в фасады зданий и рождая множество невеселых звуков, словно играя на всем, что было плохо прикручено, скорбную мелодию северной осени. Жигородный проспект был в разы больше узкого переулка, поэтому осень вовсю разошлась на этом просторе. А погода была действительно скверной – заморосил мелкий холодный дождь, гроздьями игл бьющий в лицо.

Он пошел наискось по проезжей части, проходя мимо круглосуточного Постикса. Внутри на диванчиках и столах спали тела грязных бездомных, которых еще не начали выгонять на улицу перед приходом первых белых воротничков, чтобы правильные постоянные посетители обязательно заскочили сюда, не нарушив свое радужное видение мира и взяв очередную порцию капучино по пути на работу в офис. Запах жженого растительного масла заставил человека задержать дыхание, иначе он бы невольно пополнил картинную галерею рвотных масс, оставленную в течении ночи современными художниками в процессе их пьяного променада.

Где-то вдали за спиной послышался гам, девичий крик и чье-то неразборчивое пение. Скорее всего это ватага пьяных студентов неспешно ковыляет к метро.

Человек ускорил шаг, глядя на вздымающуюся вверх к бледному небу золотую колокольню Пладимирского собора.

– Надеюсь, что они не обратят внимания на меня. Да как ж тут не обратить, такая бандурина за спиной, одежда, усов не хватает. Усатый геолог любитель. – Он потянул на себя тяжелую дверь входа в вестибюль станции метро Пладимирская, которая поддалась только со второго, более уверенного рывка. – Мать слепого родила, мать слепого родила, мать слепого родила. – Снова слегка пригнувшись, как при выходе из комнаты, спешными шагами человек засеменил через арку металлодетектора, озираясь глазами по сторонам в поисках сонных сотрудников службы безопасности метрополитена. – Мать слепого родила… – По пустому вестибюлю раздался оглушающий писк рамки металлодетектора, словно крик петуха ранним утром в деревне, гуляющего прямо под открытым окном твоей комнаты. Во время час пика, когда шумная толпа ломится сквозь, он кажется намного более приглушенным.

– Молодой человек!

– Блять.

– Молодой человек, пройдемте пожалуйста. – Громко обратился к нему охранник, вежливо указывая ладонью в сторону будки с притонированными стеклами.

Работник метрополитена ростом где-то под два метра, среднего телосложения и лет тридцати пяти на вид был одет в стандартную для всех работников униформу – свитер синеватого оттенка с заплатками на локтях.

– Ну, сейчас начнется. – подумал человек про себя, заходя внутрь тесного пункта осмотра, где их уже ждал второй – совершенно противоположный первому. Низкий, судя по тому, что еле выглядывал из-за стола за которым сидел упершись в столешницу пузом и с щеками как у хомяка. С ходу нельзя было точно определить его возраст, потому что выглядел он достаточно скверно – впалые глаза, окаймленные синеватыми мешками, бледная морщинистая кожа, как у пролежавшего пару часов в холодной ванне уснувшего алкоголика. Со стороны их парочка выглядела до ужаса карикатурно.

– Что-то противозаконное провозим?

– Нет.

– А че тогда рюкзак такой большой?

– В поход собрался.

– В такую погоду? Что-то ты проспал, лето то уже давно прошло, погоду видел?

– Только с улицы зашел, сами как думаете?

Тот, что сидел, облокотился на спинку стула, достал из под стола зажигалку и стал вертеть ее пухлыми пальцами.

– А ты с чего вдруг хамить мне надумал? Не боишься, что найдется вдруг у тебя что-то интересное в рюкзаке?

Человек, пребывая в ступоре, не нашелся что ответить на этот вопрос, который скорее был риторическим.

– Будьте добры, положите рюкзак в интроскоп, если вы откажетесь от осмотра, то проследуйте на выход из вестибюля. – Сказал второй, стоя практически за его спиной.

– Мхм, ну нет, на улицу я точно не хочу идти, да и меня ребята ждут уже. – Он положил рюкзак на ленту, медленно отправившую его пожитки внутрь громоздкого прибора.

– Уууу, Михалыч, да тут у нас и ножик, и газовый баллончик! Топор! – Он протер рот от слюны, которая собралась на уголках губ. – Да ты приехал, малец. Какие-то пакетики с порошком, взрывчатые вещества, холодное оружие. Полный набор!

– Так они ж туристические, все упаковано! В метро можно,я читал! И газ туристический, а не бытовой, в пакетах вообще соль, вы в поход ни разу не ходили что-ли?

– Это мы еще определим, где и что у тебя там с-соль. – Сидящий за столом ехидно заулыбался. – И что у тебя там туристического. Ишь, читал он. Экспертизе виднее, а то вдруг прочитанное можно неверно интерпретировать, и ладно, если себе во вред, а так вдруг окружающие пострадают.