Артур Вейгалл "Нерон. Император Рима". Читать онлайн бесплатно.

Читать Артур Вейгалл "Нерон. Император Рима
Отзывы на книгу Артур Вейгалл "Нерон. Император Рима

Нерон. Император Рима
Артур Вейгалл

Английский историк Артур Вейгалл прослеживает жизненный путь самого одиозного и вместе с тем неординарного правителя Античности, в котором удивительным образом сочетались жестокость и артистизм, деспотизм и стремление к справедливости, страсть к спортивным состязаниям и любовь к искусству. Автор не просто фиксирует события жизни Нерона от рождения до последних дней, а создает увлекательное, насыщенное деталями повествование, передающее дух эпохи.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Артур Вейгалл

Нерон. Император Рима

ARTHUR WEIGALL

NERO

EMPEROR OF ROME

ГЕНЕАЛОГИЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ДОМА

Глава 1

Две противоположные исторические оценки характера Нерона. События, происходившие до рождения Нерона. Молодые годы его матери Агриппины при императорах Тиберии и Калигуле

В 64 году Рим был сильно разрушен пожаром, и в намеренном поджоге обвинили маленькую секту христиан. Начался короткий, но страшный период преследований, в ходе которых, как принято считать, лишился жизни святой Павел, а Нерон – римский император с 54 по 68 год – был признан выжившими христианами первым злейшим врагом новой веры.

В 68 году императора свергли, и он, как предполагается, укрылся в окрестностях Рима и вскоре совершил самоубийство. Однако огромное число страстно преданных ему людей верило, что он жив, что рана, которую он сам себе нанес, зажила, что он уехал на Восток и что в один прекрасный день с триумфом вернется в Рим.

В то самое время, когда слух об этом захватил умы публики и молва о его бегстве и неминуемом возвращении передавалась из уст в уста, было написано поразительное произведение под названием «Апокалипсис – откровение святого Иоанна». На страницах своего труда автор, обвиняя Нерона в преследовании христиан, описывает его в образе Зверя. Зверя, который был смертельно ранен, но его смертельная рана зажила. «Зверя, который был и которого нет и все же есть», и число его 666.

Но Нерон стал не только причиной гибели христианских мучеников, он стал врагом консервативной римской знати, традиции которой попирал самыми разными способами, но в особенности своим появлением на сцене в качестве певца. А поскольку его жизнь описали историки, принадлежавшие главным образом к этой части общества, последующие поколения римлян унаследовали крайне негативный взгляд на его личность. В результате, когда христианство сделалось государственной религией, этот враждебный взгляд язычников соединился с христианским Апокалипсисом, и с тех пор для всех людей Нерон стал Зверем, Антихристом и вызывающим ужас вместилищем грехов души и плоти.

По этой причине, о которой обычно забывают, в наши дни его имя вызывает в сознании образ беззаконного чудовища, воплощенного дьявола, лишь своим внешним обликом схожего с человеком. Но стали бы мы сегодня видеть в Нероне такого невероятного злодея, если бы ужас ранних христиан перед обрушившимися на них преследованиями не породил эту традицию ненависти. Христианские авторы веками лили на него потоки оскорблений, а историки слепо следовали их примеру и, едва ли сознавая, что находятся в плену предубеждения, не понимали, что его злодеяния или, по меньшей мере, их масштаб является открытым вопросом.

Христианские авторы, несомненно, имели поддержку со стороны трех древних нехристианских авторитетов, снабдивших нас массой информации о Нероне. Эти трое – Тацит, Светоний и Дион (или Дио) Кассий – единодушно представляют его если не как Зверя из Апокалипсиса, то как неслыханного негодяя, убийцу и предателя (прежде всего аристократических идеалов), который своей непотребной жизнью подверг опасности саму ткань империи, настаивая на своем праве публично реализовать личные способности к музыке и пению. Плиний Старший тоже называет его врагом человеческой расы, а Марк Аврелий говорит о нем как о чудовище.

После смерти Нерона среди римских патрициев, но не среди народа, возобладало мнение, что он без всякой надобности жестоко убил своего сводного брата Британника, свою мать Агриппину, свою первую жену Октавию, свою тетю Домицию, своих кузенов Суллу, Рубеллия Плавта и Силана, своих наставников Сенеку и Бурра и многих других. Что он забил до смерти свою вторую жену Поппею, что сам поджег Рим, что намеревался вырезать весь сенат, снова сжечь Рим, натравить на людей диких зверей и все тому подобное. Нерона обвиняли в самых чудовищных аморальных действиях, его нрав описывали как жестокий, скотский, порочный, тщеславный, трусливый и в высшей степени безответственный. Считалось, что, распевая на сцене публичных театров, он уронил достоинство императорского трона. Двумя самыми страшными преступлениями Нерона считались убийство собственной матери и то, что он осквернил императорский пурпур, появляясь в нем на сцене, за что ему вслед кричали попеременно «убийца матери» и «музыкант».

Таким образом, совершенно независимо от христианской легенды в высшем слое римского общества ходило достаточно много рассказов, позволявших предать Нерона проклятию, которые со временем обрели форму историй Тацита и других авторов, а также его биографии, написанной Светонием. Впрочем, те же самые авторы предъявляли еще более страшные обвинения другим императорам, например Калигуле, и едва ли можно предположить, что Нерон дошел бы до наших дней самым жутким чудовищем в римской истории, если бы ранние христиане не объявили его Антихристом. Более вероятно, что к нему относились бы как к одному из скверных или преступно глупых императоров.

Однако в данной книге я хочу показать, что существует и другая сторона картины, которая представляется очевидной только теперь, после осознания того, с каким предубеждением относились к Нерону. Чтобы увидеть эту сторону, нужно сложить вместе его достоинства, так неохотно признаваемые различными древними авторами, и посмотреть на его мотивы и поступки с учетом этих достоинств, а также в свете того несомненного факта, что Нерон был любим значительным большинством своего народа.

Не следует считать, что теперь, когда модно оправдывать тех, кого долгое время очерняли, будет сделана попытка представить Нерона в наилучшем свете. Дело в том, что перед беспристрастным историком, столкнувшимся с неоспоримыми доказательствами широкой популярности Нерона, встает вопрос: почему человек, которого историки представляют чудовищем, пользовался такой любовью. Не вызывает сомнений, что, по мнению многих людей, живших в первые несколько веков после его смерти, Нерон был почти божественной фигурой: другом бедных, врагом высокомерных богачей, не только императором, но и большим артистом, который путешествовал по своим владениям и пел людям таким прекрасным голосом, какого они больше никогда не слышали.

Чтобы объяснить эту двойственную противоречивую оценку характера императора, необходимо, справедливости ради, отыскать в нем как все хорошее, так и все плохое. И если в результате таких поисков Нерон окажется эксцентричным, но понятным и в каком-то смысле симпатичным и не слишком, пусть и несколько больше, чем каждый из нас, подходящим на роль Зверя, этот факт не следует приписывать какому-либо предвзятому желанию наделить его дьявольской прерогативой быть не таким черным, как его малюют.

Нерон родился в 37 году, через несколько месяцев после смерти императора Тиберия, преемника великого Августа. Но чтобы понимать все хитросплетения его положения и видеть его поведение – как, по моему мнению, его следует видеть – в свете его борьбы против аристократического, но узколобого римского традиционализма, который он никак не мог понять, мы должны сначала отступить назад, в эпоху колоритной в своем бесстыдстве диктатуры Юлия Цезаря. Точнее, мы должны перенестись в 47 год до н. э., когда, отправившись в Египет улаживать свои запутанные дела, диктатор так заинтересовался царицей Клеопатрой, что она подарила ему маленького сына Цезариона.

Цезаря, которого не волновал ни бог, ни человек, прозвали «непременным соответчиком в каждом светском разводе». Но очарование его блистательной личности было столь велико, что, несмотря на его пристрастие к неримским обычаям и любовь к нетрадиционной жизни, которая во все века ведет человека с артистическим темпераментом к беде, его власть даже в консервативном Риме была абсолютной. Он дерзко задумал отменить римскую республику и установить вместо нее монархию по египетскому образцу, а также вознамерился заставить людей признать ослепительную Клеопатру его законной женой.

Несмотря на то что Клеопатра являлась царицей Египта, она была не египтянкой, а чистокровной гречанкой, происходившей из длинной линии греческих царей, которых в Египте называли фараонами. Столица ее царства, Александрия, была Парижем античного мира и главным центром развлечений, культуры и элегантной светской жизни, глядя на который римский идеал респектабельной строгости показался Цезарю очень провинциальным. В следующем столетии, оставаясь по-прежнему впереди своего времени, Александрия произвела аналогичное впечатление и на Нерона.

Клеопатра со своим ребенком последовала за любовником в Рим в основном потому, что он намеревался учредить там монархию для себя и для нее и привнести частицу греческого блеска и легкости в однообразную пресную серость столичного высшего общества. Но в 44 году до н. э. Цезарь был убит Брутом и его друзьями, и египетской царице пришлось стремительно убираться назад в Александрию, слыша за спиной проклятия из уст Цицерона и ему подобных. Необходимо объяснить, что Цезарю было присвоено воинское звание Imperator, иным словом – главнокомандующий, но это слово не имело того значения, которое мы вкладываем в титул «император» (Emperor), и, когда Цезаря не стало, по закону из этого вовсе не следовало, что он являлся основателем правящей династии.

Его законным наследником был Октавиан, впоследствии известный как Август, сын дочери его сестры Юлии. Однако его старый друг Марк Антоний (просто Антоний, как мы теперь его называем) оспаривал высокие полномочия, предоставленные этому молодому человеку сенатом. В конце концов было решено, что Август будет править в Риме и на окружающем его Западе, а Антоний – на беззаботном артистичном Востоке, где цивилизация носила скорее греческий, чем римский характер.

Чтобы скрепить это в высшей степени дружеское соглашение между двумя хозяевами мира, Антоний женился на сестре Августа Октавии, и две дочери, родившиеся в этом союзе и получившие обе имя Антония, в свое время стали – одна бабушкой Нерона по линии отца, другая – его прабабушкой по линии матери.

Затем Антоний, якобы в поддержку маленького Цезариона, женился на Клеопатре и объявил войну Августу. Но все понимали, что его цель – самому стать монархом в Риме, сделав свою жену царицей-консорт, а своего приемного сына, ребенка Цезаря, – наследником трона, поскольку этот мальчик был единственным признанным сыном покойного диктатора. Август, со своей стороны, считал, что защищает республику с ее суровыми бескомпромиссными традициями против погрязшего в роскоши выхолощенного эллинизма, этой новой восточной автократии. Это была борьба во имя такого известного социального феномена, который мы называем респектабельностью, и, хотя во времена Нерона в этой борьбе уже не использовалось оружие, она еще продолжалась.

В 31 году Август одержал победу, Антоний и Клеопатра покончили с собой, Цезариона убили по приказу победителя, и республика была спасена. Однако теперь Август стал самовластным правителем и Запада и Востока, включая Египет. Египтяне, не желая признавать, что их завоевали, сказали, что Юлий Цезарь действительно был женат на Клеопатре и, следовательно, по праву являлся их царем, или фараоном, а Август, будучи его наследником, тоже их законный фараон.

Таким образом, Август, который у себя дома являлся всего лишь своего рода «президентом» республики, оказался самым настоящим монархом во всех греческих владениях Рима. Постепенно идея наследования с уклоном в сторону египетской матриархальной системы, где наследование шло по женской линии, стало влиять на его статус в самом Риме, и, несмотря на то что внешние формы республики продолжали сохраняться, его звание Imperator приобрело значение, которое мы теперь вкладываем в титул Emperor, и то, что после его смерти высшая власть останется в руках его семьи, практически не вызывало сомнений.

Непосредственным результатом этой новой связи Рима с миром Греции и Востока стали захлестнувшие Италию новомодные веяния как в материальной, так и в духовной сфере – новое отношение к артистическим профессиям, индифферентность к сексуальной морали, от которых люди старых представлений, естественно, могли лишь в смятении всплеснуть руками. Последние годы своей жизни Август потратил, пытаясь очистить Рим от этой скверны, закрывая определенного сорта заведения, в наши дни получившие название ночных клубов, ограничивая продажу алкогольных напитков и наказывая людей, вовлеченных в светские скандалы, включая собственную свободомыслящую дочь Юлию (прабабку Нерона), ставшую одним из образцов новой шикарной модной жизни, которую он запретил строгим законом против аморального поведения – непременного проклятия эмансипации.

Август издал декрет, запрещавший молодым людям посещать вечерние представления в театрах без сопровождения взрослых. Он демонстрировал свое презрение к драматическому искусству, унижая актеров, и выгнал одного из них за то, что тот имел наглость указать пальцем на шумевшего зрителя, а другого приказал высечь за то, что он пришел с девушкой, одетой почти как мальчик. Август терпеть не мог беспорядочной жизни артистов. Он отправил в изгнание Овидия за непристойное поведение; установил цензуру нравов, обязывая людей отвечать на вопросы об их личной жизни, он принял ряд законов против роскоши и т. д.

Август отчаянно боролся за старую простоту и строгость, поощрявшую нравственность и верность долгу перед государством пусть даже в ущерб самовыражению и непрерывному прогрессу в культуре и искусстве. Но его борьба была тщетной. И хотя он остался в истории как национальный герой, как божественная фигура, стоящая скалой в основании семейной родословной, ему не удалось перебороть общую тенденцию движения светского общества Рима в сторону свободной и шикарной артистической жизни греческого мира, яркими звездами которого были Антоний и Клеопатра.

Когда в 14 году н. э. Август умер, его преемником, за неимением наследников, стал его приемный сын Тиберий Клавдий Нерон, сын его жены Ливии, в наши дни именуемый императором Тиберием. Его пребывание на посту императора сделало власть еще более автократической. Нужно понимать, что даже тогда трон не наследовался, и номинально Рим оставался республикой. Но в действительности император являлся абсолютным монархом и мог, как минимум, предлагать сенату своего собственного наследника. По крови Тиберий не принадлежал к дому Юлия Цезаря-Августа, называемому домом Юлиев. Его семья принадлежала к дому Клавдиев, и об этом отличии не следует забывать.

Характер у Тиберия был ужасный, и число убитых и казненных им людей – огромно, а пытки, применявшиеся по его приказу и часто в его присутствии, указывают, что он был маньяком-садистом. Римляне прозвали его – Грязь и Кровь, а также – Коза за его сексуальные бесчинства и извращения. В его дворце на Капри было множество непристойных картин и статуй, а проходившие там оргии совершенно невозможно описать, и здесь они упоминаются лишь в качестве фона для понимания личности Нерона. В связи с этим интересно отметить, что отношения Тиберия к его матери Ливии были полны яростной ненависти и притеснений, которые только случайно не закончились реальным убийством, поскольку она умерла естественной смертью.

У Тиберия был брат Друз, женатый на Антонии, одной из двух дочерей Антония и Октавии. Эта высокородная пара произвела на свет сына Германика, который стал самым популярным из всех когда-либо живших римлян. Он женился на внучке покойного Августа Агриппине (Старшей), и дети, родившиеся в этом союзе, часто становились объектом внимания народа, отчасти потому, что их отец был национальным героем, отчасти – что по материнской линии они являлись представителями блистательного дома Юлиев. Детей было шестеро: трое сыновей – Нерон, Друз и Калигула – и три дочери – Агриппина, Друзилла и Юлия Ливилла.

Эта Агриппина (Младшая) родилась 6 ноября 15 года н. э. и была на три года младше Калигулы, родившегося в 12 году. В 19 году их отец Германик умер от яда, и его вдова Агриппина была убеждена, что его отравили по приказу злодея Тиберия, которого пугала невероятная популярность Германика в армии.

У Тиберия был сын, которого тоже звали Друз. Он женился на своей кузине Ливии, сестре Германика, но в 24 году его убили, а его жена покончила с собой, когда стала известна ее причастность к убийству мужа. Сын несчастной пары Гемелл, единственный внук Тиберия, разделил с тремя сыновьями Германика шансы быть избранным императором в качестве своего преемника.

В 28 году большой скандал вызвало поведение юной Агриппины Младшей, которая, будучи всего двенадцати лет от роду, но отличаясь той нередко встречающейся у южных народов скороспелостью, оказалась достаточно зрелой, чтобы жаждать внимания со стороны противоположного пола. Ее брат Калигула, в то время пятнадцатилетний юнец, лишенный какой бы то ни было половой сдержанности, воспользовался этим стремлением сестры и совратил ее. Вскоре после этого Агриппина обратила взор на своего кузена Эмилия Липида, сына сестры ее матери Юлии, и позволила ему такую же близость, как до этого Калигуле. В результате Тиберий поспешил выдать Агриппину замуж за другого ее кузена – Гнея Домиция Агенобарба, рыжеволосого юношу, который, будучи от природы простым и благородным, вскоре превратился в сильно пьющего развратного повесу, типичного для представителей семейства рыжебородых Агенобарбов, о которых оратор Красс однажды сказал, что у них не случайно бронзовые бороды, поскольку их лица из железа, а сердца – из свинца.

Семейство было древним и славным и восходило примерно к 500 году до н. э., но у его мужчин была репутация безрассудных и ненадежных. Так, например, дедушка этого Гнея несколько раз переходил то на одну, то на другую сторону в гражданской войне, которая последовала за смертью Цезаря, и в конце концов прямо перед битвой при Актиуме дезертировал из армии Антония и Клеопатры. Отец Гнея Луций женился на Антонии, дочери Антония и Октавии, сестры императора Августа, и потомство, рожденное в этом союзе, вполне могло унаследовать что-то от необузданности Антония.

Луций был большим поклонником сцены, а также очень любил лошадей и гонки на колесницах. Его сын Гней тоже увлекался гонками, но имел скверную репутацию из-за определенных финансовых «операций», связанных с этими гонками, а также из-за того, что не смог расплатиться со своими кредиторами. Он был человеком вспыльчивым. Однажды на Форуме выбил глаз патрицию; в другой раз, будучи уже пьяным, убил слугу, когда тот отказался дать ему еще вина; и, наконец, говорили, что он загнал и убил мальчика, который разозлил его тем, что подвернулся на пути его колесницы.

Маленькую Агриппину, несмотря на ее безнравственное поведение, стоит пожалеть, учитывая несчастную жизнь, которая выпала на ее долю с этим человеком. Впрочем, ее домашние проблемы могли показаться несущественными по сравнению с судьбой ее семьи. Ее мать, Агриппина Старшая, яростно возненавидела ужасного Тиберия с того момента, как заподозрила его в отравлении мужа, и после почти десяти лет вдовства, в 28 году, неистребимая жажда мести привела ее к участию в заговоре против него. Цель заговора состояла в том, чтобы покончить с правлением Тиберия и возвести на трон ее сына Нерона, не дожидаясь, когда неторопливая природа в свое время произведет нужные изменения. Юный Нерон был неприятным, распутным человеком, и никто не испытал особой жалости, когда он, будучи заключенным в тюрьму на острове Понца, уморил себя голодом, чтобы лишить своего тюремщика удовольствия убить его.

Не вызывал большого сожаления и тот факт, что в 33 году, когда начались беспорядки, убили его брата Друза, которого держали в заточении в подземелье дворца. И все же, когда император рассказал своим друзьям, что молодой человек, измученный пытками и после этого лишенный пищи, попытался продлить свою жалкую жизнь, поедая набивку своего матраса, многие были шокированы. Общее мнение сводилось к тому, что Друз безумен и к его болезни следует относиться с уважением.

Мать обоих мальчиков оставалась в изгнании, пока они оба не умерли. Говорили, что после того, как император выбил Агриппине глаз во время рукопашной схватки, вспыхнувшей во время одного из его посещений, она объявила голодовку и ежедневно боролась с теми, кто пытался кормить ее насильно, пока ее сердце не ослабело настолько, что она умерла.

Таким образом, единственной альтернативой Гемеллу в качестве преемника Тиберия остался третий сын Агриппины Калигула. Однако, учитывая тот факт, что он обладал жутко извращенной натурой, кроме того, был подвержен припадкам, Тиберий так и не решился объявить Калигулу своим наследником, хотя давал понять, что намерен это сделать.

Пожилой император всегда смотрел на юношу с подозрением и однажды, когда заметил неприязненный взгляд, брошенный Калигулой на его кузена и соперника Гемелла, воскликнул: «Однажды ты убьешь его!.. А потом кто-нибудь убьет тебя!» Когда Тиберий говорил это, в его глазах стояли слезы, потому что он был сыт по горло ссорами и интригами, которые привели к смерти так много его родственников и друзей. Теперь, когда старость лишила его способности получать удовольствие, причиняя другим боль, он искренне желал уехать из Рима в какое-нибудь мирное убежище.

В начале 37 года в семье возникли новые проблемы. Агриппина (Младшая) была вынуждена мириться с бесконечными изменами своего мужа Гнея, но теперь она узнала, что он и его рыжеволосая сестра Домиция Лепида состояли в кровосмесительных отношениях. Вероятно, по наущению Агриппины он был публично обвинен и в этом, и в адюльтере в целом, к чему добавилось обвинение в измене старому императору Тиберию. Однако все знали, что Агриппина сама в давние годы состояла в таких же отношениях со своим братом, жутким извращенцем Калигулой, и, возможно, поэтому обвинению против Гнея не дали хода.

До конца своих дней Тиберий не мог принять решение о преемнике. Его озадачивал противоречивый характер Калигулы. Временами этот молодой человек казался скромным, почтительным и даже сильно занятым своими обязанностями. Но в другое время бывал груб и несдержан, а его буйная распущенность то и дело сменялась хмурым унынием. Калигула был довольно хорош собой: высокий и стройный, но волосы на его голове были слишком редкими, а на всем теле – слишком густыми, и цвет лица – землистый. Выражение его лица казалось зловещим, и часто нечто безумное проглядывало в немигающем взгляде его глаз под густыми тяжелыми бровями, а уголок его маленького жестокого рта приоткрывался в самом неприятном оскале. И все же в редкие моменты покоя Калигула был, несомненно, красив.

В то время Калигула очень дружил с Иродом Агриппой, племянником того Ирода, на суд которого был отдан наш Господь. Он был лет на двадцать старше Калигулы и, похоже, познакомил юношу не только с пороками Востока, но и восточным взглядом на царскую власть. Эта наука принесла свои плоды позднее, когда Калигула стал получать нездоровое наслаждение от своей деспотической власти. Ирод заставлял его рассказывать, что он будет делать, когда сядет на трон. Но они сознавали опасность подобных бесед – ужасный Тиберий едва ли проявил бы милосердие к любому, кто желал его смерти, – и говорили о таких вещах только шепотом.

Однажды, когда друзья катались на колеснице, Ирод шепнул Калигуле, что теперь наверняка уже недолго осталось ждать смерти старика, и добавил, что избавиться от Гемелла будет несложно. Возница случайно услышал эту фразу и передал ее императору, который немедленно отправил Ирода в тюрьму.

В 37 году все решили, что Тиберий умирает. Ему было почти восемьдесят, он постоянно страдал от приступов сильной слабости и плохого самочувствия. По его же словам, он устал от жизни и его тяготили воспоминания о собственных грехах и жестокостях. Когда прошел слух, что Тиберий скончался, один из друзей Ирода тут же поспешил в тюрьму и шепнул на ухо Ироду на иврите: «Старый лев умер».

Центурион, стоявший на страже, спросил иудейского принца, о чем был разговор, который так его обрадовал. Ирод открыл ему секрет и приказал подать праздничный ужин, пригласив на него всех, кто служил во дворце. Но когда праздник был в самом разгаре, пришло известие, что слух оказался ложным. В тот же миг гости, испуганные до полусмерти, побросали тарелки и блюда и заковали своего ошеломленного хозяина в цепи.

На самом деле Тиберий, хотя и был жив, действительно умирал. Ночью, лежа на смертном одре, он приказал рано утром привести к нему Гемелла и Калигулу, сказав тем, кто его окружал, что он молился небесам, чтобы они дали ему знак, кого из этих двоих он в конце концов должен выбрать своим преемником. Тиберий продолжил, что просил богов, чтобы они обозначили свой выбор, заставив избранника войти в комнату первым. Но он выдал свой замысел наставнику Гемелла, послав ему записку с приказом привести своего воспитанника как можно раньше.

Однако на следующий день Гемелл проспал, и первым в комнату умирающего императора вошел Калигула, в ответ на что Тиберий вздохнул, смирившись с судьбой, повелевшей, чтобы Римская империя была отдана в руки этого угрюмого молодого человека. Когда пришел Гемелл, Тиберий велел Калигуле любить его и заботиться о нем, но в душе наверняка знал, что у юноши нет ни единого шанса.

После того как Гемелл вышел из комнаты, император впал в беспамятство, и те, кто собрался у его ложа, впопыхах бросились к выходу, чтобы поздравить Калигулу, который, услышав долгожданную весть, торопливо прошел в дальний конец спальни. Когда он принимал поздравления честной компании, его хмурое лицо расцвело улыбкой. Все наперебой льстили ему, говоря, как они счастливы иметь императором такого прекрасного молодого человека. В это время предполагаемый труп сел на кровати и попросил принести ему что-нибудь поесть.

На мгновение Калигула потерял дар речи и замер, охваченный разочарованием и злостью. Одновременно он испытал страх, что у Тиберия, видевшего проявление его радости, еще остались силы, чтобы лишить его наследства. Придворные тоже застыли от потрясения и испуга. Отшатнувшись от юноши, они один за другим выскользнули из комнаты.

Калигула в волнении и нетерпении подумал, что наилучшим способом уладить дело будет забрать у умирающего императора кольцо с печатью, чтобы показать, что власть перешла в другие руки независимо от того, жив старик или нет. Он подошел к кровати и попытался стянуть кольцо с узловатого пальца императора. Но Тиберий упрямо сжал руку в кулак и уставился на него полным ненависти взглядом стекленеющих глаз.

Последовала отчаянная безмолвная схватка, но рассказы о том, что случилось дальше, разнятся. Согласно Светонию, Сенека утверждал, что император попытался позвать на помощь слуг и в результате замертво упал с кровати. Тацит и Дион утверждают, что Калигула схватил покрывало, натянул его на голову Тиберия и оставил его задыхаться. Светоний пишет, что Калигула накрыл лицо Тиберия подушкой и держал ее, пока не задушил его.

Все это время в комнате находился один насмерть перепуганный слуга, и первый приказ нового императора был весьма характерным: он велел, чтобы этого человека немедленно схватили и казнили.

В последние годы жизни Тиберия подданные боялись и ненавидели его, и, когда Калигула, которому на тот момент исполнилось двадцать пять, появился на похоронах в качестве главного плакальщика, толпа встретила его овацией, называя всеми возможными ласкательными именами. Тогда он сразу же направился в мавзолей, где покоился пепел его матери и брата Нерона, и, тактично продемонстрировав почтение к Тиберию, виновнику их смерти, отдал дань равного уважения этим двум несчастным, чьи попытки убить его закончились неудачно. Ситуация была довольно неловкой, но Калигула умело справился с ней.

Фактически в первые семь месяцев царствования его поведение можно считать образцовым. Он демонстративно сжег записи суда над его матерью и братьями, утверждая, что не читал имена тех, кто предоставил сведения против них (что было неправдой, поскольку впоследствии он всех их умертвил), произносил вежливые речи, обращаясь к сенату, и заявлял, что находится под его руководством, давал великолепные представления для публики на арене и заслужил большую популярность среди сенаторов, которым впервые официально позволил на этих представлениях сидеть на подушках.

Однако поздней осенью Калигула серьезно заболел какой-то загадочной болезнью, а когда поправился, отбросил всякие попытки изображать доброжелательность и совестливость. Самое мягкое, что можно сказать, – это что с той поры он обезумел. Но в действительности он не был сумасшедшим, и то, что сам часто говорил, будто у него не все в порядке с головой, указывает, что он был достаточно здоров, и нет оснований сомневаться в его психической адекватности. Тем не менее у него бывали нервные срывы и бессонница, а когда ему удавалось заснуть, его мучили ночные кошмары.

Первым проявлением эксцентричности Калигулы стала его страстная любовь к своей сестре Друзилле, двадцатилетней девушке, которая была замужем за неким Кассием Лонгином. Калигула заставил ее уйти от этого человека, а затем объявил, что сам собирается на ней жениться. При этом он ссылался на то, что египетские фараоны часто женились на своих сестрах, а поскольку теперь Египет – это владение империи, то он фактически является фараоном. И действительно, в лице своего доверенного человека он был коронован фараоном в Александрии, как до него Август и Тиберий.

Римское общество, несмотря на то что оно было привычно к всевозможным извращениям, как преступным, так и нет, испытало настоящий шок. Бабка молодого императора Антония, вдова Друза, которая еще здравствовала и пользовалась большим влиянием, так горячо возражала против этого, что Калигула в ярости приказал ей пойти и отравиться, что она и сделала. Когда ее кремировали прямо перед окнами столовой Калигулы, он не проявил к происходящему никакого интереса.

Агриппина же помирилась со своим мужем примерно в то время, когда обвинения против него были сняты, и в результате их заново начавшейся супружеской жизни она обнаружила, что собирается стать матерью. Оставив Рим, она переехала в свой загородный дом вблизи небольшого портового города Антиум (современный Анцио), расположенного в 35 милях южнее столицы, и там в середине декабря 37 года разрешилась от бремени.

Можно представить, что она задумывалась, что за ребенка ей предстоит родить. Агриппина знала, что ее брат Калигула несколько не в себе и что он открыто живет с ее сестрой Друзиллой, называя ее своей женой, что ее брат Друз был практически безумен, а другой брат Нерон был развратным до состояния помешательства. Свою мать Агриппину (Старшую) она помнила озлобленной женщиной, которую сжигала страшная ненависть к императору Тиберию. Ее дядя Агриппа, брат Агриппины Старшей, немного не дотягивал до полоумного, а мать ее матери Юлия, дочь Августа, слыла одной из самых безнравственных женщин своего времени и была изгнана из Рима за бесчисленные адюльтеры. Ее тетку Юлию, дочь той Юлии, одним из любовников которой был поэт Овидий, отправили в изгнание по той же причине, а сын этой Юлии, кузен Агриппины Лепид развращал ее в юности наравне с братом Калигулой.

Ее отец Германик действительно был прекрасным благородным человеком, но его здравствующий дядя Клавдий был глупым и почти слабоумным и одновременно с этим славился своей безнравственностью, а его сестра, тетка Агриппины Ливия, благодаря своим адюльтерам докатилась до того, что в конце концов совершила убийство.

И все это вместила в себя родословная ее нерожденного ребенка с ее стороны. А что хорошего можно было сказать о его отце? Гней был из Агенобарбов, семейства, известного своей неуравновешенностью, распутством и склонностью к предательству. Он никогда не делал вид, что верен ей, а его вину в отношениях со своей сестрой Домицией Лепидой едва ли можно было извинить молодостью и неопытностью, как ее вину в таких же отношениях с Калигулой.

Тогда каков шанс, что ребенок, которого она ждала, вырос бы достойным членом общества? Оставалась только одна слабая надежда, что он пойдет в ее отца Германика. «Все соглашались с тем, – пишет Светоний, – что Германик обладал всеми самыми благородными качествами тела и разума в большей степени, чем выпадало на долю любого другого человека». Он был честным, обходительным и скромным, исключительно добросердечным и гуманным, но вместе с тем очень храбрым в бою, эффектным и вдохновенным, романтиком и идеалистом, поэтом, который одинаково хорошо писал стихи на латыни и на греческом, проницательным ученым и красноречивым оратором; страстным защитником бедных и угнетенных.

Вопреки всем противоположным отзывам о его семье, у новорожденного все же оставалась эта последняя надежда, и далее будет показано, что эта надежна была не совсем тщетной.