Возлюбленная. Этюд характера
Томас Гарди
Скульптор Джослин Пирстон – творческий человек до мозга костей. Обладая поистине недюжинным воображением, он придумывает себе Возлюбленную и в течение сорока лет пытается отыскать её среди встречаемых им женщин, одновременно пытаясь создать её образ в скульптуре. Однако Возлюбленная оказывается хитрее: онапостоянно ускользает от него как в искусстве, так и в жизни.В оформлении обложки использована картина братьев Мацциери «Портрет молодой женщины», 1490 г, Гос. музей Берлина (лицензия PDM 1.0)
Возлюбленная
Этюд характера
Томас Гарди
Переводчик Андрей Владимирович Гринько
Редактор к.ф.н. Елена Альвиановна Гринько
Корректор к.ф.н. Елена Альвиановна Гринько
Оформление обложки братья Аньоло и Доннино Доменико дель Мацциери
© Томас Гарди, 2024
© Андрей Владимирович Гринько, перевод, 2024
ISBN 978-5-0062-1633-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Thomas Hardy
THE WELL-BELOVED
A sketch of a temperament
(перевод с английского
Елены и Андрея Гринько)
Слово от переводчиков
Роман «Возлюбленная. Этюд характера», впервые опубликованный в периодической печати в 1892 году, завершает цикл романов Томаса Гарди «Романы и фантазии», куда также вошли такие произведения, как «Взор синих глаз» (1873), «Старший трубач полка» (1880), «Двое на башне» (1882), «Собранье благородных дам» (сборник рассказов, 1891).
Предлагаемый читателю роман Гарди неслучайно включил именно в этот цикл своих произведений и завершил оный им, ведь из всех остальных он, пожалуй, в максимальной мере соответствует названию сборника. Романтическими и фантазийными началами «Возлюбленная» проникнута буквально насквозь. Неспроста в уста главного героя вложена мысль, что вся жизнь его (а читателю представлены сорок лет жизни скульптора) – это не жизнь, а борьба с призраками. Несомненно, в голову Джослина Пирстона (главного героя) Гарди вложил многие (если не все) собственные мысли, глубоко прочувствованные и выстраданные. Одна из интересных особенностей романа – чёткая периодизация частей, с равными промежутками в 20 лет между ними. По сути перед глазами читателя проходит вся внутренняя жизнь человека с подлинно творческим мироощущением.
Интересно, что в седьмой главе второй части Гарди прибегает к своему излюбленному приему – описанию внешности героя через известное живописное произведение. Так посредством картины Рубенса «Суд Париса» мы узнаем то, как автор представлял себе одну из основных героинь – Эвис Вторую. При этом внешность самого Пирстона остаётся как бы в тумане – он стройный, моложавый, подтянутый, но без четких примет – что несомненно подталкивает читателя к мысли об аллюзии на внешность самого автора.
До 2023 года роман был не знаком русскоязычному читателю, однако даже на основании одного того, что он был написан в промежутке между «главными» произведениями автора – «Тэсс…» и «Джудом…» – и явился своего рода отдохновением от «тяжелых» тем – на основании уже одного этого «Возлюбленная» представляет особый интерес для читателя.
Отличиями данного перевода являются:
1. Искренняя любовь переводчиков к произведениям автора. Изначально мысль заняться переводами Гарди явилась отражением прочитанности на тот момент всего корпуса переводов писателя. После «Двое на башне» мы решили пойти дальше и поделиться с читателями своим видением этого замечательного романа и близким к оригиналу русским текстом, которого нам, на наш взгляд, удалось достичь, избегнув при этом пресловутого «буквализма». Из чего вытекает следующая особенность:
2. Точное следование оригиналу. Не секрет, что многие современные, да и советские тоже, переводы грешат неточностями, что, по-нашему мнению, в первую очередь нечестно по отношению к самому автору, а потом уже и к читателю, у которого зачастую нет возможности и желания проверять текст по оригиналу, и он принимает все за чистую монету.
3. В конце книги добавлены примечания и приложения, призванные сделать чтение более информативным и интересным.
Предисловие
Высеченный временем из цельного камня полуостров, где происходит большинство описываемых сцен, с незапамятных времен был домом любопытного и весьма самобытного народа, придерживающегося странных верований и своеобразных обычаев, ныне по большей части утраченных. Эти причуды, подобно некоторым теплолюбивым растениям, которые не выносят тихих материковых заморозков, но благоденствуют у моря в самую суровую погоду, произрастают здесь, по-видимому, естественным образом, особенно среди того местного населения, которое не принимает активного участия в делах «Острова». Вот почему это место способно породить тип человека, подобного персонажу, несовершенно обрисованному на этих страницах, – местного уроженца, – которого одни могут назвать фантазером (если они удостоят его своим вниманием), а другие увидят в нем только того, кто следовал объективному постоянству и дал название тонкой мечте, которая в более или менее расплывчатой форме свойственна всем людям и отнюдь не нова для философов-платоников.
Для тех, кто знаком с изображенным здесь скалистым побережьем Англии – с видом на великолепную дорогу вдоль Английского канала[1 - Английский канал (англ. the English Channel) – английское название пролива Ла-Манш между побережьем Франции и островом Великобритания.] со всей ее внушительностью и выдающуюся так далеко в море, что прикосновения Гольфстрима смягчают на ней воздух до самого февраля, – для них удивительно, что это место не слишком часто выбиралось в качестве места уединения художников и поэтов в поисках вдохновения – по крайней мере, лишь на месяц или два в году, причем предпочиталось бурное, а не погожее время года. Разумеется, в одном из этих уголков за счет своей страны отдыхают и другие гении, но их присутствие едва ли можно обнаружить. И все же, возможно, это и к лучшему, что сюда не приезжают творческие гости, иначе никто больше не услышал бы о маленьких домиках, покупаемых и продающихся здесь за пару сотен фунтов, построенных из цельного камня и датируемых XVI веком и ранее, со средниками[2 - Средник – средний поперечный брусок в оконных рамах или дверях.], наличниками и карнизами. Эти сделки, кстати, заключаются и скрепляются договором, или до недавнего времени заключались, в приходской церкви, перед собранием прихожан, – таков древний обычай Острова.
Что касается самого повествования, то стоит отметить, что, отличаясь от всех или большинства других произведений этой серии тем, что интерес, на который оно направлено, носит идеальный или субъективный характер и, откровенно говоря, является плодом воображения, правдоподобие в последовательности событий было подчинено указанному замыслу.
Первая публикация этой истории в самостоятельном виде состоялась в 1897 году, но в периодической печати она появилась в 1892 году под названием «В поисках Возлюбленной». Несколько глав из того экспериментального выпуска были переписаны для придания повествованию нынешней и окончательной формы.
T. Г.
Август 1912 года
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК ДВАДЦАТИ ЛЕТ
Теперь, коль Время знает
Ту, чье чело сияет,
Сплету венец ему из клятв моих;
Она осмелилась здесь быть,
Такой, какую жаждут видеть строки эти:
Уж больше не ищу я никого на свете.
Р. Крэшо[3 - Строки из поэмы Ричарда Крэшо (1613 – 1649) «Посвящение воображаемой возлюбленной» (1633).]
I. Мнимое представление о ней
Человек, не похожий на местных путников, поднимался по крутой дороге, именуемой Уэллс-Стрит, что вела через окруженный морем городок, образуя проход в Гибралтар Уэссекса, необычный полуостров, некогда бывший островом и до сих пор называемый таковым, и который вытянулся подобно птичьей голове в Английский канал. Он соединен с материком длинным тонким перешейком из гальки, «выброшенной бушующем морем»[4 - Цитата из сочинения Джона Лиланда (англ. John Leland or Leyland (1503 – 1552)), английского поэта и антиквария, – «Путеводитель Лиланда по Англии и Уэльсу»: Часть III, где о месте действия настоящего романа, в частности, сказано: «На дальней точке маршрута в Портленд, начинающегося от Уэймута, есть точка суши, похожая на насыпь из камней и песка, выброшенных бушующим морем, по которой я прошел всего милю до самой нижней части гребней возвышенности Портленда, где с правой стороны давно построен мощный и великолепный замок».], и в своем роде не имеет аналогов в Европе[5 - Имеется в виду остров Портленд – известняковый остров в 6 км (4 мили) в длину и 2,4 км (1,5 миль) в ширину, расположенный в проливе Ла-Манш.].
Пешеход был тем, кем он и выглядел, – молодым человеком из Лондона или других городов страны. В данный момент никто не мог считать, что его урбанистичность сидела на нем только как одежда. Но он как раз вспоминал с некоторым укором самому себе, что прошло целых три года и восемь месяцев с тех пор, как он в последний раз навестил своего отца на этой одинокой скале его родины, и все это время он провел среди множества разительно отличающихся между собой обществ, народов, нравов и сцен.
То, что казалось обычным на острове, когда он жил здесь, после его последующих впечатлений выглядело причудливым и странным. Больше, чем когда-либо, это место казалось тем, чем, по слухам, когда-то было – древним островом Виндилия и родиной пращников. Возвышающаяся скала, дома над домами; порог дома одного человека, торчащий над дымоходом соседа; сады, вздымающиеся одним краем к небу; овощи, растущие на почти вертикальных плоскостях; единство всего острова как цельной глыбы известняка длиной в четыре мили – больше не были привычными и обыденными явлениями. Теперь все это выглядело ослепительно оригинальным и белым на фоне окрашенного моря, и солнце сверкало на бесконечно слоистых стенах из оолита[6 - Оолит – осадочная порода, образованная из ооидов, сферических зерен, состоящих из концентрических слоев. Название происходит от древнегреческого слова ???, означающего яйцо.],
Умерших циклов
скорбных руинах[7 - Строка из драмы П. Б. Шелли (1792 – 1822) «Освобождённый Прометей» (1819), действие 4 приведена в переводе К. Д. Бальмонта.],
с выразительностью, что притягивала к себе взгляд так же сильно, как и любое зрелище, которое можно было созерцать на расстоянии.
После утомительного подъема он добрался до вершины и пошел по плато в сторону восточной деревни. Время – около двух часов дня, самый разгар летнего сезона, дорога была ослепительной и пыльной, и, приблизившись к дому отца, он присел на солнышке.
Человек протянул руку к камню рядом с собой. На ощупь он был теплым. Такова была собственная температура острова, когда он спал после полудня, как сейчас. Человек прислушался и услышал звуки: жужжание-жужжание, пила-пила-пила. Это был храп острова – звуки каменотесов и пильщиков камня.
Напротив того места, где сидел человек, находился просторный коттедж или усадьба. Как и остров, он был весь из камня – не только стены, но и оконные рамы, крыша, дымоходы, забор, перелаз, свинарник, конюшня и даже чуть ли не дверь.
Он вспомнил, кто раньше жил там – и, вероятно, живет сейчас – семья Каро; «чалые лошадки» Карос, как их называли, чтобы отличить от других ветвей того же рода, поскольку на всем острове было всего полдюжины родов и фамилий. Он перешел дорогу и заглянул в открытую дверь. Да, они все еще жили здесь.
Миссис Каро, которая увидела его из окна, встретила его в прихожей, и между ними состоялось старомодное приветствие. Мгновение спустя дверь, ведущая из задних комнат, распахнулась, и в комнату вбежала молодая девушка лет семнадцати-восемнадцати.
– О, это дорогой Джос! – радостно воскликнула она. И, подбежав к молодому человеку, поцеловала его.
Такое проявление было достаточно милым со стороны обладательницы столь ласковой пары ярких карих глаз и каштановых локонов волос. Но это было так внезапно, так неожиданно для человека, только что приехавшего из города, что он на мгновение совершенно непроизвольно вздрогнул; и была некоторая скованность в том, как он ответил на ее поцелуй и сказал:
– Моя прелестная маленькая Эвис, как ты поживаешь после стольких лет?
В течение нескольких секунд ее порывистая невинность не замечала его удивление, но миссис Каро, мать девочки, заметила это мгновенно. С болезненным румянцем она повернулась к дочери.
– Эвис… моя дорогая Эвис! Почему… что ты делаешь? Разве ты не знаешь, что ты выросла и стала женщиной с тех пор, как Джослин… мистер Пирстон – был здесь в последний раз? Разумеется, ты не должна сейчас поступать так, как поступала три или четыре года назад!
Возникшая неловкость едва ли была устранена заверением Пирстона в том, что он вполне ожидает от нее продолжения практики детства; за этим последовало несколько минут беседы на общие темы. Он был раздосадован до глубины души тем, что его неосознанное движение так выдало его. Уходя, он повторил, что, если Эвис будет относиться к нему иначе, чем раньше, он никогда не простит ей этого; но хотя они и расстались добрыми друзьями, на ее лице было видно сожаление по поводу случившегося. Джослин вышел на дорогу и направился к находившемуся неподалеку дому своего отца. Мать и дочь остались одни.
– Я совершенно поражена тобой, дитя мое! – воскликнула старшая. – Молодой человек из Лондона и зарубежных городов, привыкший к самым строгим манерам в обществе и к дамам, которые считают почти вульгарным широко улыбаться! Как ты могла так поступить, Эвис?
– Я… я не думала о том, как я изменилась! – проговорила девушка, терзаемая угрызениями совести. – Раньше я целовала его, а он целовал меня, прежде чем уйти.
– Но это было много лет назад, моя дорогая!
– О да, и на миг я забыла об этом! Он показался мне точно таким же, каким был раньше.
– Что ж, теперь уже ничего не поделаешь. Ты должна быть осторожна в будущем. Я ручаюсь, у него много молодых женщин и почти не осталось мыслей о тебе. Его называют скульптором, и говорят, что когда-нибудь он станет великим гением в этой области.
– Ну что ж, я это сделала, и этого уже не исправить! – простонала девушка.
Тем временем Джослин Пирстон, многообещающий скульптор, отправился в дом своего отца, человека, далекого от искусства, просто занимавшегося торговлей, от которого, тем не менее, Джослин соблаговолил принять годовое пособие в ожидании грядущих славных дней. Но старика, не получившего предупреждения о предполагаемом визите сына, не было дома, чтобы принять его. Джослин оглядел знакомые помещения, бросил взгляд через пустырь на огромные склады, внутри которых вечные пилы ходили взад и вперед по вечным каменным блокам – те же самые пилы и те же самые блоки, которые он видел здесь, когда был на острове в последний раз, так ему казалось, – а затем прошел через дом и вышел в сад на заднем дворе.
Как и все сады на острове, этот тоже был окружен стеной из сухих прутьев, а в дальнем конце выходил на угол, примыкавший к саду Карос. Не успел Джослин дойти до этого места, как услышал бормотание и всхлипывания по другую сторону стены. Голос, который он сразу узнал, принадлежал Эвис, и она, казалось, делилась своей бедой с какой-то такой же юной подругой.
