Иов Каминский. Взятие крепости Рахово
Денис Леонидович Коваленко
Рассказ этот, основанный на воспоминаниях русских офицеров, участников тех далеких и славный событий, больше не о самом отце Иове и его несомненном героизме, а о той удивительной эпохе, когда православный и русский для простого солдата – были синонимами. Когда молебен перед боем был не обязанностью, а потребность. Когда полковой священник воспринимался солдатами, как единственная ниточка, связывающая их, грешных, с Богом. Впрочем, и сам поступок, или вернее сказать подвиг, отца Иова Каминского, был воспринят, как нечто невообразимое. Никто из полковых священников до того дня не рисковал так своей жизнью. Отслужив молебны, священники оставались в тылу. Так что то, что совершил отец Иов, стало событием. И впоследствии многие полковые священники воодушевленные этим подвигом, с крестом в руке шли в бой плечом к плечу вместе со своими солдатами.
Денис Коваленко
Иов Каминский. Взятие крепости Рахово
Глава 1
Штурм
Безмятежен и спокоен Дунай. Лишь легкая рябь у поросшего лесом пологого берега. В эту ночь, 28 мая 1829 года от рождества Христова, тысячи русских солдат, в праздничных мундирах выстроились, скрытые от неприятельских пушек в редких дубравах левого берега. За деревьями багровое небо; всё ниже давит его к земле тяжелая ночная тьма. С полверсты[1 - Верста – 1007 м] до западного берега. На том берегу освещённый багрянцем черно-зелёный силуэт турецкой крепости Рахово; его видят те, кто стоит в первых рядах, слушая литургию, может быть последнюю в своей жизни.
На рассвете восемьдесят лодок и десять паромов с двумястами охотниками[2 - Добровольцы], и батальоном 34-го егерского полка[3 - Охотников вел флигель-адъютант полковник граф Толстой, егерей полковник Гавриленков. На лодках спустились они до самого устья реки Жио; прочие войска барона Гейсмара в то же время выступили к Дунаю, и с рассветом 28-го числа были уже на месте в готовности к переправе.], переправятся через Дунай, войдут в устье реки Жио; и нападут на крепость. Когда авангард высадится на болгарском берегу, лодки и паромы вернутся, и так до тех пор, пока все три полка (Томский, Тобольский и Московский) не переправятся к стенам крепости[4 - Для обеспечения успеха к батальону 34-го егерского полка, с двумя орудиями легкой № 3-го роты, занимавшему уже близ устья реки Жио селение Орошаны, присоединены были Томской пехотный полк и по батальону Колыванского и Тобольского полков, 8 орудий батарейной 1-го роты, конноартиллерийская рота № 20-го, Московский драгунский полк, 1-й конно-пионерный эскадрон и сотня казачьего подполковника Попова полка. Для совершения самой переправы спущено было из Крайова к устью Жио 80 лодок и 10 паромов.].
Возле алтаря, собранного из земли и дёрна, полковой священник Тобольского полка, отец Иов, в тишине, при свете свечей, молился. Молился негромко и неспешно. Казалось сам лес замер, до того было тихо. Каждый солдат, что стоял сейчас в строю, боялся и подумать о мирском; мысли погружены в молитву. Если у кого и появлялся забытый образ: дом, мать, жена… гнал его крестным знамением – не та минута. Кто знает? – будет ли он убит, или покалечен, или минует его турецкая пуля… Сейчас все тобольцы готовились к славной смерти. И каждый в мыслях своих молил Господа – если случится быть убитым – принять его грешную душу и посадить ее одесную Себя. Таков был тогда, в те славные времена, русский солдат. Бывший крестьянин, забранный из семьи, за долгие годы службы царю и Отечеству, он забыл, как выглядит его мать, отец… жена, дети, – что с ними стало?… Его семья, это полк. И всё как в песне, что пели часто и сами тобольцы и все, кто по рекрутскому набору стал навечно русским солдатом: наш родимый – Царь непобедимый; наши отцы – храбры полководцы; наши матки – белые палатки, а наши жены – ружья заряжены.
…Кончен молебен, солдаты, один за другим, подходят к отцу Иову. С трепетным волнением, многие со слезами, причащаются Святых Христовых Таин. Деньги – все что есть, до копейки, кладут в церковную кружку – не должны лукавые деньги отяжелять в бою тело. А кто ждет причастия, поет. И как шелест листвы успокаивает душу, так и это солдатское многоголосье успокаивало слух и вселяло силу: «Тело Христово приимите, Источника Безсмертнаго вкусите».
Последним причастился сам отец Иов, причастился уже на утренней заре. Бодрые телом и крепкие духом вышли тобольцы на берег.
– С востока сия звезда воссияет! – вознеся руки с крестом к небу, произнес отец Иов.
Там, на болгарском берегу, наши две сотни охотников и батальон егерей уже вступили в бой. Это слышно по выстрелам и видно по клубам пушечного дыма. Взяты ли стены, в городе ли охотники? Не понять. Но раз идет бой, значит, живы они. Вплавь бы бросились тобольцы на помощь своим братьям-солдатам, прикажи им их полковник.
Дым окутал воды Дуная. Пушки били с обоих берегов.
Сквозь дым самые зоркие углядели лодки, что возвращались на берег Малой Валахии[5 - Южная Румыния].
– Лодки! – пронеслось по рядам.
Отец Иов, точно в лице изменился. Не должен он плыть к крепости. Все полковые священники, отслужив молебен, вернулись в лагерь. Но как ему, только что благословившего своих солдат на победу, оставить их без слова Христова? Решение, быть со своими братьями до конца, вселилось в душу отца Иова и крепло с каждой минутой, когда лодки становились всё ближе и больше. Пушечный дым скрывал их, и турки, отчаявшись потопить эту малую флотилию, перенесли свой огонь на русский лагерь; впрочем, не зная, где он, палили всё в лес, валя и круша вековые буки и дубы.
Лодки пристали к берегу, тобольцы по приказу своих ротных занимали места, отец Иов в волнении, даже не подобрав рясу, вошел в воду.
– Братья, – непреклонно произнес он, – я с вами, – сказав, отец Иов довольно ловко перешагнул через борт и сел на скамью. Не противились солдаты, обрадовались – не было еще на их памяти, чтобы с ними плечом к плечу в бой шел священник.
– Герой наш батюшка.
– Возьмем крепость.
– Как пить дать, возьмем.
Так меж собой говорили солдаты. И так гребцы налегли на весла, как никогда не налегали – не поплыла, а понеслась флотилия сквозь пушечный дым к вражескому берегу; сам же отец Иов непрестанно читая молитву, сидел на носу первой лодки.
Что заставило его, монаха, взойти в лодку и устремится туда, где смертоносные пули и ядра, не разбирая сана и сословий, убивали и калечили живых людей? – он и сам наверно не знал. Какая-то незримая ему Сила заставила его сделать это. Не чувствовал он страха. Не тронули его душу сомнения. Не может он поступить по-другому. Первым он должен взойти на стену – с крестом в руке и на виду солдат, и тем внушить им мужество. Там, на том берегу под турецким игом его братья во Христе. Много слышал он рассказов о турецких зверствах: как болгарских младенцев накалывали янычары на штыки, как женщинам и старикам отрезали ножами головы, как глумились над православными людьми эти нехристи. Остановить насилие, положить конец этому бесчинству – вот о чем думал он, всё ближе приближаясь к крепостным насыпям. Слышал он от командующего полком, генерал-адъютанта барона Гейсмара, что взятие Рахова важнейшая операция. Главные турецкие силы находились вниз по течению Дуная, множество кораблей и барж снабжали янычар зерном и мясом, оружием и боеприпасами. В узком месте Дуная стояла крепость, и кто владел крепостью, тот владел и всем водным путем[6 - Идею эту подал императору главнокомандующий граф Дибич – «отнять у неприятеля все способы воспользоваться сими заготовлениями». Осуществление этой идеи граф возложил на барона Гейсмера, который и разработал план переправы и захвата Рахова – крепости полностью контролирующей эту «ахиллесову пяту» Дуная, «между Виддином (портовый город на южном берегу Дуная в северо-западной Болгарии) и низовыми турецкими крепостями, для прекращения между ними всякого сообщения».].
Захваченный молитвой и мыслями, отец Иов не слышал ни звуков пальбы, ни криков боя, он очнулся, когда лодка ткнулась носом в берег, и отец Иов чуть не свалился в воду, спасло, что ухватился руками за борт.
– Всё хорошо, батюшка? – солдаты, что были рядом, подхватили священника.
– С Богом братья! – отец Иов, сделал жест, что сам способен, что не немощный он; спрыгнул в воду, и вместе с первыми солдатами, что несли штурмовые лестницы, бросился на крепостной вал, со стен которого турки посылали по взбирающимся тобольцам залп за залпом.
Вниз скатывались изувеченные саблями и пулями солдатские тела.
– Побрал же черт извергов турок! – воскликнул один из солдат, на кого свалился его обезглавленный товарищ.
– Брат! – воскликнул отец Иов, – не поминай дьявола, а поминай Господа Бога!
– Прости… батюшка, – одышливо отвечал солдат и прибавил хода – взобраться на вал, скорее до стены, а там колоть штыком ненавистных турок.
– Не робей братцы! – кричал командир тобольцев, полковник Леман. – Не робей! – и сам, вкарабкавшись на насыпь, влез по лестнице на стену и колол и рубил бросавшихся на него янычар, кричавших в отчаяние: «гяур, кюпек, москов гяур![7 - «Гяур» – презрительное название всех, кто не исповедует мусульманскую веру. «Кюпек» – собака.]».
Тобольцы скоро и решительно взобрались на крутую насыпь, подставили лестницы, перелезли через стену и ворвались в укрепление, не сделав и выстрела[8 - Кремневые ружья, которыми была вооружена наша пехота, не имели ни одного качества, необходимого для верной стрельбы: они отдавали так сильно, что люди боялись прикладывать к ним щеку, без чего нельзя было палить; патрон, болтаясь в дуле, также мешал верному полету пули, а частые осечки, зависевшие от кремня или от плохого состояния боевой пружины, редко позволяли надеяться на то, что ружье действительно выстрелить. Менее всего обращали тогда внимание на стрельбу, обучая солдат одним темпам да маршировке в три приема, будто в этом заключалась вся загадка непобедимости. Кроме того, существовал между ними предрассудок, что не следует метить в противника, для того чтобы самому не быть убитым, что пуля найдет виноватого, по воле Божией. Поэтому люди стреляли весьма дурно, мало надеялись на ружье как на способ бить неприятеля издали, предпочитая действовать штыком. – Ф. Ф. Торнау. Воспоминания русского офицера.], и перебили в нем весь гарнизон, что защищал этот вал.
В ярости боя, даже те, кто полз рядом с отцом Иовом, что мужественно, вместе со всеми взбирался на насыпь, не сразу поняли, когда их батюшка, покачнувшись, рухнул на бок и замер с пробитым ртом и выпученными в ужасе глазами. Пуля раздробила ему обе челюсти и разорвала язык.
Яркий свет ослепил глаза священника – до того яркий, что зажмурились, до боли сжались веки, так ослепительна была эта вспышка. Шага не хватило ему до крепостной стены. Правая рука сжимала крест, левая же царапала болгарскую землю. «Неужели всё – конец», – судорожно прыгали в голове мысли. – «Нет, не попустит Господь такой бесславной смерти – не лягут мои кости в этой земле. Не могу умереть – без исповеди и покаяния», – пульсировало в такт с липкой, солоноватой, наполнявшей изувеченный рот кровью.
– Батюшка, отец родной! – его подняли сразу несколько солдат. – Беда-то! – совсем по-бабьи причитали взрослые видавшие виды мужчины. Это ж не их брата солдата так изуродовали, а их священника! было от чего запричитать! – Мы сейчас тебя до лодки. А там и берег, а там доктор. Он тебя залечит, он у нас такой, что… ты сам знаешь… из мертвых воскрешал. А у тебя-то так, ерунда.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70271446&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Верста – 1007 м
2
Добровольцы
3
Охотников вел флигель-адъютант полковник граф Толстой, егерей полковник Гавриленков. На лодках спустились они до самого устья реки Жио; прочие войска барона Гейсмара в то же время выступили к Дунаю, и с рассветом 28-го числа были уже на месте в готовности к переправе.
4
Для обеспечения успеха к батальону 34-го егерского полка, с двумя орудиями легкой № 3-го роты, занимавшему уже близ устья реки Жио селение Орошаны, присоединены были Томской пехотный полк и по батальону Колыванского и Тобольского полков, 8 орудий батарейной 1-го роты, конноартиллерийская рота № 20-го, Московский драгунский полк, 1-й конно-пионерный эскадрон и сотня казачьего подполковника Попова полка. Для совершения самой переправы спущено было из Крайова к устью Жио 80 лодок и 10 паромов.
5
Южная Румыния
6
Идею эту подал императору главнокомандующий граф Дибич – «отнять у неприятеля все способы воспользоваться сими заготовлениями». Осуществление этой идеи граф возложил на барона Гейсмера, который и разработал план переправы и захвата Рахова – крепости полностью контролирующей эту «ахиллесову пяту» Дуная, «между Виддином (портовый город на южном берегу Дуная в северо-западной Болгарии) и низовыми турецкими крепостями, для прекращения между ними всякого сообщения».
7
«Гяур» – презрительное название всех, кто не исповедует мусульманскую веру. «Кюпек» – собака.
8
Кремневые ружья, которыми была вооружена наша пехота, не имели ни одного качества, необходимого для верной стрельбы: они отдавали так сильно, что люди боялись прикладывать к ним щеку, без чего нельзя было палить; патрон, болтаясь в дуле, также мешал верному полету пули, а частые осечки, зависевшие от кремня или от плохого состояния боевой пружины, редко позволяли надеяться на то, что ружье действительно выстрелить. Менее всего обращали тогда внимание на стрельбу, обучая солдат одним темпам да маршировке в три приема, будто в этом заключалась вся загадка непобедимости. Кроме того, существовал между ними предрассудок, что не следует метить в противника, для того чтобы самому не быть убитым, что пуля найдет виноватого, по воле Божией. Поэтому люди стреляли весьма дурно, мало надеялись на ружье как на способ бить неприятеля издали, предпочитая действовать штыком. – Ф. Ф. Торнау. Воспоминания русского офицера.
