– А на кой он тебе? – спросила голова. – Я за него.
– Да вот письмо тут, почитайте.
Волосатая рука в наколках вырвала у Зудилина бумагу. Через несколько секунд дверь со скрежетом распахнулась.
– Просю!
Студента сразу же обдал водочно – огуречный запах. Конопатый детинушка с погонами лейтенанта убрал початую бутылку в тумбочку, застегнулся, тяжело вздохнул, заговорил-забулькал:
– А я ночь в засаде сидел, убийцу ловили, потом вот сюда, на пост.
– Подробности расскажете?
– Нельзя, сынок, тайна следствия, – парировал рыжий.
– Мне для курсовой работы надо.
– Понимаю, потом уж, когда возьмем отморозка.
– Вот бы и мне в засаду.
– Он очень опасен, серийный киллер. В клопа попадает с пятнадцати метров.
Генка достал из пакета общую тетрадь и принялся записывать.
– А как вас зовут?
– Крабов Герман Николаевич.
Эта фамилия ему очень подходила. Пузатый, рукастый, мордатый, с выпуклыми серыми глазами, сросшимися мохнатыми бровями и приплюснутым сломанным носом. Членистоногий в человеческом обличье, да и только.
– Как вы попали в органы? Три слова о себе.
Крабов задумался и хищно улыбнулся:
– Это лишнее, дружище, только с разрешения майора.
– Какого майора?
В этот момент затрещала, завибрировала черная настольная рация, а из неё донеслось шипение:
– Краб! Ответьте Кочету! Краб! Доложите срочно!
– Вот, легок на помине, кнут наш. Кочет, кочет, я – Краб, на объекте шестьсот шестьдесят шесть без происшествий! – отчеканил Герман.
– Стажер Зудилин у тебя?
– Так точно.
– На периметр возьми его. Как понял?
– Есть, товарищ майор.
Тут рыжий двинул что есть силы обеими клешнями по столу. Потом достал из кобуры пистолет Макарова, отвел затвор, прицелился в гостя, нажал на спусковой крючок. У Генки пробежал мороз по коже. Слава богу, в магазине не было патронов.
– Вот так, студент, всё под контролем. Ты, случаем, не родственник майора? Нет, не Кочет ты?
– Нет, я – Зудилин.
– На большого зверя пойдем сейчас, не на шмакодявок каких-нибудь. На матёрых хищников рынка. Не трусь, сынок, прорвемся.
Зудилин двинулся вперед за необъятной спиной лейтенанта. Остановились они у лотков «Живая рыба». Тут голый по пояс белобрысый парень энергично отгонял журналом мух от замученных щук, линей и карасиков. Генка зажал нос от резкого зловония, противогаза явно не хватало.
– Не понял! Это что за выставка? Откуда силитеры, Гринь? – рявкнул Крабов.
– Начальник, всё путем. Есть весточка от Лешего, – таинственно ответил парень и ловко сунул грязную газету полицейскому под мышку.
– Посмотрим, почитаем…
Дальше на пути «патруля» возникли горы дынь и арбузов. Около них на деревянных ящиках сидел задумчивый, худой армянин. Он играл сам с собою в шахматы.
– Здорово, Фишер! – приветствовал его небрежно Крабов.
Продавец устало кивнул рыжему.
– Бей конем! Бери за фук, кацо! Теперь мой ход. Покажешь накладную-то на ягоду?
– Ес, оф кос, – откликнулся гроссмейстер и достал бумаги из-за пазухи.
Заметив между бланков денежные купюры, Герман оживился, победно лязгнул зубами и крякнул. Не подвел и мясной ряд. Румяные, смешливые женщины нагрузили полицейского и стажера двумя большими пакетами со свиной нарезкой.
– Привыкай, студент, – заметил Крабов.
– Не многовато, Герман Николаевич?
– С бродячими собаками поделимся. И, кстати, ты как живешь-то вообще? С родителями?
– Нет, в общежитии.
– Ну, значит, пацанов накормишь до отвала.
У постовой будки их уже дожидалась тройка пятнистых, лохматых дворняг. Собаки радостно виляли хвостами и ластились к полицейскому.
– Здорово, бобики! Охрана моя ненаглядная! – воскликнул Крабов, открывая пакет. – Вот вам, черти! Вот!
Собаки яростно вцепились в брошенные кости, а Зудилин получил легкий подзатыльник от лейтенанта.
– С почином, сынок.
– Спасибо, дяденька.
– Дяденька?
Крабов хохотнул, разлил водку по стаканам и достал дежурную тарелку с винегретом.
– А ты еще и комик к тому же. Это хорошо. Значит, подружимся. Махнем не глядя и не чокаясь?
– Естественно.
Рыжий лихо залпом осушил стакан. Геннадий тяжело вздохнул и морщась выпил. Не любил он это дело. Теплая волна накрыла его с головой. Молодое сознание затуманилось и задымилось.
– Где Отто Валерьянович? – спросил он заплетающимся языком.– Почему его нет на рабочем месте? Безобразие. Я сообщу генералу, отображу этот факт в курсовой.
– Ты чего, чудила? Давай-ка лучше закуси, – рявкнул Крабов.
– Ты его ликвидировал, упырь! В каком колодце он лежит? Я знаю всё про тебя, кровосос. Обложил данью простых людей. Вся Россия в упырях! Я этого так не оставлю.
Удар наотмашь в ухо сбил Геннадия с ног, оглушил.
– Дурак, сопля зеленая.
Полицейский подтянул стажера на топчан.
– Вот гаденыш. И что с тобой теперь делать?
Рыжий сунул мясо в холодильник, веером разложил на столе полученные купюры, стал проверять их подлинность на свет…
3. У БАНКОМАТА
За окнами прыгающего по заводским ухабам старенького УАЗика мелькала глубокая зимняя ночь, серые постройки и слякоть. Вылезать из автомобиля не хотелось. К тому же мой воспаленный мозг готов был разорваться от боли и напряжения, требовал хотя бы небольшого сна.
– Валентин, когда же зима придёт? – вопрошал бритоголовый, ушастый водитель Талгат, по кличке «штабс-капитан». – Месяц остался до нового года.
– А никогда, – глубоко зевая, отвечал я, – будет вечная осень с воронами.
– Говорят, что завод наш покупают американцы.
– Ой, скорей бы. Может, бабосов прибавят.
– Даже не думай. Из каких таких соображений прибавят? Сам подумай, ну чего тут охранять-то? Всё уже давно вывезли и вынесли.
– Не всё, бабай, не всё… А оборудование, оно же уникальное? Оно еще не покрылось ржавчиной.
Вот уже седьмой месяц я тяну лямку в заводской охране, дежурю сутки через трое. Приношу домой гроши, от которых стонет безнадежно моя Олесенька. А ей волноваться сейчас никак нельзя, вот – вот должна родить, даже известно кого – девочку. Этого и сам я очень жду…
У проходной УАЗик тормознул, я должен поменять на два часа Николу Кривобокова, а его повезут в резерв – кемарить.
– Валюха, на выход! Станция последняя – дикий капитализм! – рявкает Талгат и я вываливаюсь из машины. Потом дергаю на себя скрипучую дверь проходной.
– Чего так долго-то? – визжит Никола недовольно, закручивая седые усы и потягиваясь.
– Вздремнул?
– Вздремнешь тут… Камеры замучили, всю душу вынули, пищат каждую секунду – то на кошек, то на собак с воронами реагируют, – рычит постовой Кривобоков, гигант с огромными кулаками, при этом по обыкновению он машет руками невпопад, будто не знает, куда их деть. – Буратино еще дергает каждые пять минут: выскочи, посмотри освещение! Не дымит ли трубопровод? Да по мне, совсем бы всё погасло и задымилось. Сдал ли ключи стоматолог? Проснулся, чопы – новый год, да он полдня как сдал зубодер наш.
Я листаю машинально книгу передачи дежурства. Так и есть: Никола опять позабыл расписаться.
– Подпись, Ник! – шиплю на него.
Гуливер ставит грубый крест и уходя бросает:
– Имей в виду, Серега Шпак завтра утречком проставляется за новоселье. Литров пять «косоворотки» приволок. Явка строго обязательна.
«Гульнуть что ли с горя?», – подумал я. Выпивали мы обычно у Николы в гараже, который находился рядом с заводом. Дилемма: пить или не пить?..С другой стороны, слово дал Олесеньке.
Я валился с ног, хотелось спать. Но прежде я накрыл общественным, брезентовым плащом яркий видеомонитор. Мешал также светящийся экран банкомата. А «постель» – топчан из доски и двух стульев, была уже наготове – Кривобоков постарался.
– Второй пост. Рубашкин принял! – отчеканил я по красному телефону.
– Хорошо, Рубашкин. А дверь закрыта к банкомату? – аукнулся на другом конце провода «Буратино» – наш начальник караула.
– Так точно, Гаврила Семенович.
– А фонарь над крыльцом светится?
– Горит.
Про дверь я ему соврал, она была открыта, поскольку на втором этаже – замечательный, чистый туалет и диванчики. Вот только сейчас на них не поспишь – задрогнешь от холода.
Наконец я растягиваюсь в блаженстве на лавке и тут же попадаю в сновидение, где некто седой и носастый лупит меня почем зря резиновой дубинкой, приговаривая: «Будешь знать как Родину любить». Резкий звон всё обрывает напрочь. Я хватаю трубку:
– Второй пост. Рубашкин.
– Рубашкин, где твой доклад о несении службы? Я лишу тебя премии за ноябрь!
– Второй пост, без происшествий.
– Объяснительную утром мне на стол!
– Напишу, напишу…
– Раздолбай.
Про себя подумал: «Дулю с маслом ты получишь, а не объяснительную, деревянный человечек. Нашел дурака тоже мне. Только сон перебил». Ворочался я потом ворочался с боку на бок, пока не услышал резкие стуки в дверь, выходящую на улицу. На будильнике пять утра, рабочая смена пойдет через час. Да и можно не реагировать на стук. Но черт дернул меня все-таки подойти, ведь наблюдательной камеры именно у входа нет.
