– Никогда-никогда.
– А если я тебя обзову как-нибудь?
– А ты обзовёшь?
– Вообще, не хотелось бы. Но вдруг мы поссоримся, и я буду очень злой. Люди со зла много всякой дичи творят.
– Что ж, я пойму твои чувства.
– Такая прям спокойная и рассудительная всегда?
– А то!
– Не верю.
– Это пожалуйста!
– Ну а если я сделаю уж совсем что-то плохое?
– Если я найду твоё поведение неприемлемым, я просто исчезну из твоей жизни. Но обычно я предпочитаю исходить из установки, что все люди слабы. Это позволяет легче относиться ко всему и меньше тревожиться. Разумеется, до разумных пределов.
– Ты считаешь меня слабым?
Макс посмотрела на меня и улыбнулась:
– Хорошо, все люди, кроме тебя, слабы. Надеюсь, теперь ты можешь расслабиться?
– Мне кажется или ты язвишь?
– Определённо кажется!
– Ну а почему ты отпустила мою руку?
– Ты во всём ищешь причину?
– Всё в мире имеет свои причины. Когда их понимаешь, это помогает легче ко всему относиться и меньше беспокоиться.
Макс рассмеялась:
– И не поспоришь. Вот только не все причинно-следственные связи дано понять человеческому разуму. Вот то же поведение человека. Да, там психологи, социологи дают какие-то модели. В общем случае по ним можно что-то спрогнозировать. А потом человек делает что-то спонтанно, и никакая модель не в силах это объяснить.
– Но ведь спонтанным решениям человека предшествует накопленный им опыт. Человек не может сделать что-то абсолютно спонтанно.
– Да, но ты не сможешь постичь весь опыт другого человека да даже и самого себя, чтобы спрогнозировать спонтанное, пусть и абсолютно закономерное его решение.
– В общем, ты хочешь сказать, что отпустила мою руку просто так?
И вновь Макс не удостоила меня ответом. Только мило улыбнулась. Интересно, эта её манера начала бы меня раздражать, если бы мы общались очень-очень давно? Или, наоборот, я привык бы к этому?
Довольно долго мы шли молча. Я пытался понять, почему Макс отпустила мою руку. Может быть, я всё-таки ей не нравился? Но тогда почему она продолжала общаться со мной? Не хотелось верить, что она видела меня лишь во френдзоне. Оставалось надеяться, что я просто слишком назойлив: у меня не было опыта такого близкого общения с другими девушками. А если так, должен ли я был несколько охладить свой пыл, чтобы Макс стала мне больше симпатизировать? Или, наоборот, я должен был проявлять больше настойчивости, как настоящий альфа-самец? Все эти вопросы повергали меня в ужас от необходимости принятия каких-то решений с неизвестными последствиями. Я боялся ошибиться.
Дождь продолжал мерно стучать по нашим зонтам. Лужи растекались по тротуару всё шире и шире, и уже не всегда получалось обойти их – приходилось перепрыгивать. Было слегка прохладно, и я жалел, что не взял ничего, чтобы накинуть на Макс. Это было бы, наверно, очень круто: в фильмах всегда так делают. Надо было взять толстовку или ветровку. Вот я осёл! А ещё можно было бы обнять её под предлогом, чтобы согреть, но это было просто нереально после моей предыдущей попытки: она ведь сразу сбежала – не стоило раздражать её ещё больше.
– А как ты узнала, где я живу? – наконец прервал я свой внутренний монолог.
– Просто как-то раз зашла следом за тобой в подъезд и посмотрела.
– Оу, полагаю, это было ещё до нашего знакомства? Иначе я точно тебя заметил бы.
– Угу, – довольно промычала Макс.
– И как давно ты за мной следишь?
– С самого начала времён, не больше и не меньше, – заявила она и рассмеялась.
– Ну правда!
– О, смотри, морожка!!! – воскликнула Макс, показывая на ларёк с мороженым. – Угостишь меня?
– Да какое мороженое в такую погоду, Макс! И так холодрыга. Простудиться хочешь?
– Да ладно тебе! Мы всего по одной штучке. Или тебе жалко для меня? Так и скажи, жадина-говядина, что зажал. Так-то ты с друзьями обращаешься!
«Друзьями». Мир рухнул в одно мгновение. Да, в жизни Макс мне было уготовано место лишь во френдзоне. А на что я рассчитывал? Как будто я всерьёз мог думать, что мы станем с Макс парой.
– Ничего мне не жалко, – угрюмо ответил я. – Какое тебе хочется?
– Вот это голубое с бирюзовыми шариками в голубом рожке.
– Да это же химоза жуткая!
– Между прочим, в организме человека чего только нет вплоть до бора, ванадия и олова. И всё это надо пополнять!
– Призываешь питаться чипсами да газировкой?
– Ещё Парацельс говорил, что никакое вещество само по себе не является ядом. Ядовиты лишь определённые дозы того или иного вещества. Вот я чувствую, что в моём организме сейчас не хватает голубого мороженого. Если в ближайшее время не съем, мне будет очень-очень плохо. Возможно, даже умру.
Я подошёл к ларьку и постучал в закрытое окошко. Из-за стекла раздался голос:
– Всё, закрыто уже.
Я посмотрел на часы: было без двух минут девять. Потом посмотрел на Макс взглядом, дававшим понять: не успели – и развёл руками.
– Стопудово умру, – сказала Макс и стала изображать, что ей становится плохо: скорчила рожу, задёргалась всем телом.
– Ну пожалуйста, – взмолился я к продавщице, – тут девушка умрёт, если не поест мороженого.
После паузы окошко отворилось. Высунувшаяся из него продавщица посмотрела по сторонам и спросила:
– Ну и кому тут плохо?
– Вот ей, – кивнул я на Макс.
Продавщица посмотрела на неё, потом перевела на меня скептический взгляд и тихо протянула:
– Мда-а.
Я не оскорбился. Не важно, считала ли эта тётка меня недостойным такой девушки, как Макс, или она нашла нелепым дурачество Макс. Мнение продавщицы о нас и наших занятиях меня совершенно не волновало.
– Пожалуйста, одно вот такое голубое в рожке и один пломбир в стаканчике, – попросил я.
Рассчитавшись, я протянул Макс её рожок. Она засияла так, словно я ей кольцо с бриллиантами подарил, и с горящими глазами воскликнула:
– Моя прелесть! – Макс быстро развернула упаковку и, выбросив её в урну, с благоговением уставилась на мороженое. – Ом-ном-ном, вкусняшка!
– Чувствую я, сляжем мы с ангиной, – скептически заметил я, разворачивая упаковку своего пломбира.
– Зануда! – воскликнула Макс и впилась в мороженое, словно хищник. – М-м-м, оно просто офигенное!!!
И она побежала по улице, петляя между лужами и вопя:
– У меня самая вкусная морожка в мире! Я властелин морожки!
Я догнал её, и мы пошли рядом.
– Мне кажется, у тебя не совсем адекватная реакция на мороженое, – с улыбкой заметил я.
– Просто такой хороший вечер, и дождь, и морожка. Согласись, есть морожку под дождём круто!
– Определённо можно сказать, что я никогда раньше не ел мороженое под дождём.
– Интересно ведь?
– Ну, необычно.
Мы пошли молча, наслаждаясь мороженым, дождём и этим вечером. Раньше я никогда не любил дождь, но с Макс всё стало по-другому. Самые обычные вещи стали какими-то особенными. К тому моменту, когда мы доели, мы оказались буквально в нескольких шагах от моего дома.
– Хорошо погуляли, – удовлетворённо резюмировала Макс.
– Уже всё? – расстроился я. – Может быть, ещё погуляем?
– Тебе ещё рисунок на конкурс рисовать.
– Я сегодня уже пробовал – получилось какое-то гэ.
– А если я попрошу нарисовать для меня? Нарисуй дождь на далёкой-далёкой планете. Пусть там будут растения, обретшие волю и речь. И таинственные сверкающие камни – осколки метеоритов, рухнувших на планету из глубин космоса.
– Вот это фантазия у тебя! Тебе самой бы картины рисовать!
– Я подумаю над твоим предложением. Так что насчёт моей просьбы?
– Хорошо, я попробую. Я не обещаю, что получится, но я попробую.
– Вот и славненько. Я пошла. Пока!
– Подожди! Давай я тебя провожу!
– Спасибо, но нет. Я тут рядом живу – сама дойду, не маленькая.
– Но…
– Не-е-ет! Провожать меня не надо.
– Давай я хоть тебе свой номер телефона оставлю – напишешь, как дойдёшь.
– Я же уже говорила, у меня нет телефона.
Не желая больше препираться, Макс решительно направилась прочь. Я только успел крикнуть ей вслед:
– Пока!
И весь в смятении отправился домой.
Глава 5
Надо ли говорить, что в субботу я проснулся в не сильно лучшем расположении духа, чем днём раньше. Да, Макс вернулась, и это было потрясающе. Но почему она не захотела, чтобы я её проводил? Ведь даже друзья провожают друг друга. И неужели у неё на самом деле не было телефона? Ведь это было просто нелепо. Эти мысли мучили меня весь вчерашний вечер, и, конечно, никакого рисунка, о котором просила Макс, я не нарисовал. Я просидел допоздна, придумывая различные причины, по которым она могла так себя повести: от того, что родители могли заругать её, увидев её с парнем, до того, что у неё и так уже был парень и она не хотела, чтобы он увидел её со мной. На практике любая причина могла оказаться правдой, но больше всего я склонялся к тому, что Макс не хотела, чтобы её увидели именно со мной: не важно кто – важно было то, что ей было стыдно гулять со мной. Вот почему она предпочла встретиться со мной на уединённом кладбище поездов. И вот почему она позвала меня гулять в дождь.
Сегодня на небе не было ни облачка. Яркий свет солнца заливал двор. А это означало, что если мы с Макс и увидимся, то только на кладбище поездов. Но во сколько? Должен ли я был ждать вечера или нужно было пойти сейчас? Невозможность связаться с Макс вызывала во мне странное чувство: с одной стороны, это неприятное осознание зависимости от случая и непонимание, как планировать день, но с другой стороны, какая-то странная свобода, как будто отсутствие чёткого времени встречи позволяло мне делать, что я захочу.
Из зала доносился звук телика. Первую половину субботы мама традиционно уделяла домашним делам, которые особенно спорились, на её взгляд, под выступления разных политиков, убедительно вещавших с экрана о росте абсолютно всех сфер экономики. Производство всех видов потребительских товаров в стране выросло: стало больше еды, больше одежды, больше домов, больше мебели. Открылась куча новых больниц с самым современным оборудованием. Университеты страны вошли в тройки-пятёрки-десятки лучших учебных заведений мира. Дорог стало больше, и они к тому же стали ровнее. Маме нравилось гладить, убираться, готовить еду под эти воодушевляющие доклады – так она ощущала свою причастность к всеобщему благоденствию. Она так и говорила: «Вот я честно тружусь на работе с понедельника по пятницу, по выходным делаю домашние дела. И мои друзья, и соседи, и просто знакомые – все так же добросовестно трудятся – и вот результат: в стране всё хорошо. А все эти твои творческие люди, фрилансеры всякие там, активисты непонятные – они просто лентяи. Мы ещё лучше жили бы, если бы они вместо своей ерунды тоже делом занялись». Я предпочитал не спорить. Политику я находил скучной, но дороги мне представлялись не такими уж и ровными, как о них говорили с экрана: это, в частности, подсказывал мне и шрам на руке, оставшийся после того, как я прошлым летом полетел с велика, въехав в огромную колдобину посреди тротуара. Да и в поликлинике были всё те же очереди, что и два года назад – очереди, в которых терял по полдня, и хорошо ещё, если эти полдня выпадали на учебный день, особенно, если контрольная была. В общем, мои фантазии о космосе виделись мне куда более приближенными к реальности, чем выступления политиков по телику.
Проходя мимо зала, я поздоровался с мамой.
– Опять на дачу не поедешь? – спросила она недовольно.
– Ну, мам, такая погода хорошая, а ты хочешь, чтобы я на даче торчал.
– Всё равно один по улицам слоняешься. Велико удовольствие – выхлопными газами дышать! Лучше б на дачу поехал. Там речка, воздух свежий. И мне помог бы: грядки полоть надо.
– Я вообще не понимаю, зачем тебе эти грядки, когда можно просто пойти в магазин да купить эту твою морковь, или огурцы, или чего ты там выращиваешь.
– Хорошо говорить, когда сам ни за что не платишь.
– Ну правда, мы же этой моркови съедим пару штучек за целый год – не обеднеем же, если в магазине купим.
