Театральные байки из первых рук
Юрий Валентинович Герасимов
Театральная практика полна курьёзами и всякого рода забавными ситуациями. Большинство из них время безвозвратно стирает из памяти. Но бывают истории, которые периодически всплывают в нашем сознании, обрастая подробностями, заставляя иначе оценить когда- то произошедшие события. И порой уже невозможно отделить правду факта от её художественного восприятия. Я назвал эти истории байками, чтобы читатель не бросал в меня камнями за некоторые не преднамеренные неточности.
Юрий Герасимов
Театральные байки из первых рук
Двадцать копеек
Новый год в театре всегда форс мажор! Для артистов появляется возможность “подхалтурить” (профессиональный жаргон, обозначающий заработок на стороне) в качестве Дед-Мороза, Снегурочки, других сказочных персонажей. А в театре тем временем ежедневно играются три спектакля. Два утренника для детей и вечерний спектакль для взрослых.
Такие обстоятельства противоречат друг другу и создают конфликт интересов. Артистам нужно время на “халтуру”, а театр должен прокатывать репертуар. У него тоже задача заработать в праздник, чтобы кормить тех же артистов.
Искусство “халтурщиков” заключается в умении так составить “халтурный” график, чтобы играть ёлки до спектакля, между спектаклями, после спектакля, в котором заняты. Некоторые мастера ухитрялись провести ёлку и во время спектакля! Как это делается вопрос отдельный. Кому интересно, обращайтесь.Научу.
По завершении каникул в театре устраивается внутренний праздник. Ёлка для детей сотрудников и банкет для взрослых. Вот тут возникает загвоздка. Никто из “халтурщиков” не изъявляет желания выступить в роли Дед-Мороза. Все вымотались до предела. Силы остались только на банкет.
Так длилось годами. Наконец, начальство прорвало. Всех мужчин – “халтурщиков” пригласил в свой кабинет Главный режиссёр и выступил с пламенной речью:
–Как вам не стыдно! Театр идет вам на встречу, делает двойной состав, организует замены, чтобы сбалансировать вашу загрузку, а вы?! Для своих же детей не хотите поработать! Жлобы! Больше никаких послаблений от меня не ждите!
Хлопнув дверью, он выскочил из кабинета. Надо сказать, нас этот монолог потряс. Таким мы нашего шефа еще не видели. Как-то надо поправлять ситуацию, решили мы.
Утром следующего дня в фойе театра у ёлки детей забавляли Снегурочка, Лисичка, Белочка. Родители тоже подключились. Была музыка, танцы. В общем, всё как обычно. Но вот послышались детские вопросы: “А где Дедушка-Мороз?”
Исполнительница роли Снегурочки стала им сочинять историю про то, что Дедушка заблудился и не может сегодня прийти. Вот прислал телеграмму и т. д. и т. д. Кто-то из малышей заплакал. Те, что постарше, стали звать Дед-Мороза.
И тут зазвучал туш, распахнулись двери, а из них торжественной поступью шагнули полтора десятка Дед-Морозов! Это был шок! Дети, открыв рты, переводили взгляды с одного Дед- Мороза на другого. Взрослые покатились со смеху. Громче всех хохотал Главный режиссёр. Вытирая слёзы, он шутейно дал мне под дых и протянул двадцать копеек. Это был высший знак признания в нашем театре.
Пулемёт
Наш Главный режиссёр был человеком кавказских кровей и испытывал неравнодушие к оружию. Когда ему на глаза попадались арбалеты, шпаги, дуэльные пистолеты и прочий реквизит, долго не выпускал их из рук, рассматривал, играл, воображая себя участником героических поединков.
Репетировался спектакль по пьесе Вампилова “Прощание в июне”. Там есть сцена, когда двое персонажей ссорятся и один угрожает другому ружьём. Перед репетицией был приготовлен необходимый реквизит.
Войдя в репетиционную, Главный заметил стоящее у стены ружьё. Ружьё было совсем как настоящее, изготовленное нашим бутафором, большим мастером своего дела. Разумеется, оно тут же оказалось в руках шефа. Шеф осмотрел сей предмет, пощёлкал курком, прикинул на вес. Было очевидно, что ружьё ему пришлось по душе. Пока шла репетиция Главный не выпускал ружьё из рук. Так и ходил, держа в одной руке ружьё, в другой текст пьесы. Я был занят в сцене с ружьём и покуда репетировались другие эпизоды, смотался в бутафорский цех, притащил оттуда муляж пулемёта “Максим” и до поры до времени оставил его за дверью репетиционной. Дошла очередь до нашей сцены. Тут я выкатил “Максим” на середину комнаты и обратился к шефу:
–Извините, (условно) Иван Иваныч! Ружьишко не одолжите? Нам без него никак. А вам в помощь, вот! И показал на пулемёт.
Только сейчас шеф заметил, что долгие часы репетиции ружьё было при нём Расхохотавшись, он торжественно вручил мне двадцать копеек. Ценил юмор человек!
А я с тех пор стал дарить ему на премьеры оружие из “Детского мира”– кинжалы, сабельки, пистолетики и получал в ответ очередные двадцать копеек.
Монумент
Ставлю спектакль по повести Бориса Васильева “В списках не значился”. Действие там происходит в начале Отечественной войны в Брестской крепости. В повести много описаний массовых рукопашных схваток. Встал вопрос, как это показать на сцене художественными средствами.
С художником-постановщиком решили так. На первом плане дерутся главные персонажи, на втором и на третьем на просвет за занавесом работает массовка, изображающая наших и фашистов. Тени второго и третьего плана накладываются друг на друга. Создаётся эффект массовости. Причём, художник построил для массовки двухэтажные помосты с трапами, по которым перемещались участники сцены.
Постановщик боёв чётко разработал схему передвижения массовки по лестницам. Пол сцены или по театральному – планшет, застелили матами с тем, чтобы падающий в результате поединка не повредился и вновь, забежав на трапы, мог вступить в сцены боя.
Все участники массовых сцен были одеты в настоящую красноармейскую и немецкую форму тех лет. Она досталась театру в наследство от киностудии, что располагалась в этом здании в годы войны. Оружие, конечно без боевой части, тоже было подлинное. Но хитом стал выдаваемый из военкомата под расписку на каждый спектакль настоящий ручной пулемёт. Подобная атрибутика, конечно, добавляла убедительности происходящему на сцене.
Служил на то время в театре артист Володя А. Парень был видный. Породистой фактуры, зычным голосом, мужественной физиономией. Свои достоинства он знал и любил предъявлять их публике при всяком удобном случае. Каждый выход на сцену он начинал с того, что, выйдя на середину на несколько мгновений замирал в позе былинного героя. Прозвище в театре у него было “Монумент".
Когда пулемёт доставили в театр, он достался “Монументу”. Тот сразу придумал себе мизансцену на переднем плане с чисткой, клацаньем затвора, прицеливанием в воображаемого врага и проч. и проч. Юных зрителей вид настоящего пулемёта, да ещё в руках такого статного бойца приводил в восторг. Чего не скажешь обо мне, режиссёре.
“Монумент” приковывал внимание публики к себе, что называется “снимал сцену”. Зритель отвлекался от основного действия. Мои попытки задвинуть “Монумент” на второй план периодически проваливались. Чуть недосмотрю, “Монумент” перед публикой разыгрывает этюд с пулемётом.
На одном спектакле заболел артист массовки, исполнявший роль немецкого солдата. Заменить его предстояло мне. Дело обычное. Режиссёру часто приходится заменять заболевшего артиста. Он знает спектакль, мизансцены, да и текст роли у него на слуху. Так что мне и карты в руки.
Сложность была в том, что партитура боёв не позволяла никаких отсебятин. Один эпизод быстро переходил в другой. Артисты бегали туда-сюда по трапам, падали с них “убитыми”. Уползали в темноте за кулисы и изменив какую-либо деталь в костюме или поменяв тип оружия, снова "вступали в бой", карабкаясь на трапы. Любое отступление от рисунка роли могло привести к неразберихе в работе массовки.
Времени на мой ввод не было. Положились на то, что действия массовки, хоть и со стороны я видел многократно. Да и партнёры обещали помочь, если что.
Я облачился я в немецкий китель. Надел каску, взял в руки “шмайсер” и изготовился на выход. Прозвучала команда “Пошел!”. Выбегаю на сцену, вбегаю на трап, вступаю в рукопашную с бегущим на меня “красноармейцем”, мы боремся, катаемся по настилу, я его раню, он с криком боли падает вниз. Надо бежать дальше. Куда? Стою, соображаю. Вдруг слышу страшный рык
–С дороги!!!
Оглядываюсь. На меня со зверской гримасой на лице летит “Монумент” с поднятым над головой пулемётом.
Очнулся я за кулисами с перевязанной головой. Спасла меня немецкая каска. У неё внутри есть амортизаторы, такие переплетения, чтоб голова не касалась металла.
После спектакля подходит ко мне этот гад, интересуется:
– Больно?
–Ты, за что меня так отоварил? – спрашиваю в свою очередь.
–Так тебя там не должно было быть.
–Я запутался, объясняю. Забыл куда бежать. Ты что, не мог меня просто оттолкнуть, чтобы не загораживал тебе дорогу?
–Понимаешь, я вдруг почувствовал, что я взаправду в бою. Передо мной фашист, он на моих глазах только что завалил нашего. Ещё и мне ходу не даёт. Такое меня зло взяло. Короче, вжился в роль.
–Вжился он! Чуть не убил! А если б ты Отелло играл, что, каждый спектакль по Дездемоне душил?
Прошло с тех пор немало лет. “Монумент” служил в разных театрах. Играл много хороших ролей. Однако, насколько мне известно, Отелло он всё-таки не сыграл.
Награда нашла героя
В театре шёл спектакль по произведению А. Гайдара “РВС”. Действие там происходит во время Гражданской войны на Украине. Двое мальчишек прячут от махновцев раненого красного комиссара. В финале спектакля село освобождают красноармейцы, спасают своего командира и благодарят за помощь отважных ребят.
Сцена с красноармейцами была решена так. Массовка, двадцать артистов, делилась на пятёрки. Пятёрки заряжались в фойе перед дверьми в зрительный зал. Дверей было четыре. В нужный момент двери распахивались и в зал из каждой двери с криком “Ура” выбегали красноармейцы. Находящиеся на сцене махновцы в страхе разбегались. Эпизод восторженно принимался детской публикой
Чтобы не опоздать на выход у каждой пятёрки был старший. Он стоял, немного приоткрыв дверь, наблюдая за происходящим на сцене. В нужный момент он подавал команду “пошёл”, распахивал дверь, и вся пятёрка устремлялась в зал.
Я входил в одну из пятёрок. Надо вам признаться, я всегда очень боялся опоздать на свой выход. Вот и тут постоянно мешал старшему. Заглядывал в приоткрытую дверь, донимал его вопросами: “не пора? не опоздаем?” и т. д. Ему это видимо очень досаждало. В конце концов он меня просто оттолкнул от двери.
–Не дёргайся! Отвали!
Я обиженно отошёл в сторону. Вдруг, слышу: “Пошёл!” Двери распахиваются. Я с криком “Ура-а-а!” выбегаю на середину зрительного зала и замечаю, что нахожусь в гордом одиночестве! Боевые товарищи мою атаку не поддержали! На сцене в немой позе застыли махновцы. У них до этого шла большая гулянка. До финала спектакля оставалось ещё полтора десятка минут. Мой героический рейд ввёл их в ступор. Однако оцепенение длилось не долго.
-Вражеский лазутчик! -закричал главарь банды. -Кончать гада!
И махновцы стали палить в меня из своих винтовок, благо за кулисами их поддерживали громкие выстрелы стартовых пистолетов. Грохот стоял невероятный! Чем я мог ответить? В руках у меня деревянная палка, у которой даже затвор из дерева. Вспомнил своё послевоенное детство. Тогда мы стругали из дерева винтовки, прилаживали к ним оконные шпингалеты в виде затвора. Выстрелы обозначались звукоподражанием: “кых – кых – кых”.
Вот и стал я отступать перебежками, стреляя голосом: "кых! кых"! Имитируя перезарядку патронов моим деревянным затвором. Самое интересное, что дети восприняли мою стрельбу с полной верой в достоверность. Не уронив воинской чести, отступаю за дверь к своим. Они трясутся от смеха. Я к старшему пятёрки:
–Ты что? Почему рано дал команду?
А тот мотает головой, не я, дескать и показывает пальцем на моего компаньона по приколам и розыгрышам.
–Что сказать, вступает разговор мой дружок. Вел ты себя геройски. Не посрамил. Достоин награждению Революционными Красными Штанами! Жди приказ по армии!
Как в воду глядел. Закончился спектакль, иду в гримёрку, вижу на стене тёпленький приказ. Выговор “За нарушение целостности спектакля”.
Достал
Даём Шиллера “Коварство и любовь. Финальная сцена. Главный злодей осознаёт свои прегрешения и отдаёт себя в руки пришедшим его арестовать солдатам. Злодея играет ведущий артист театра. Я, только поступивший в театр, начинающий артист, одного из солдат.
Премьер читает пафосный покаянный и невероятно длинный монолог на публику, а в конце монолога обращается к стоящим позади него солдатам. Протягивая к ним руки прямо-таки умоляет себя арестовать. Это присказка. Сказка впереди.
Как многие большие мастера, Премьер любил подтрунивать над молодёжью. А уж этот мог буквально терроризировать своими приколами. И вот добрался он до меня. Оказавшись тылом к залу, лицом к солдатам, он между фразами начинал корчить рожи, показывать нам фиги. Мои партнёры как-то держались, стоя с каменными лицами. Меня же разбирал смех. А сцена-то драматическая. Финал трагедии. Конец спектакля! Заплаканная публика должна испытать потрясение и просветлиться, говоря проще, получить катарсис.
А у меня одна забота -не помешать народу эмоционально взбодриться. Главное, думаю, не смотреть на эти рожи премьера, как-нибудь отвлечься. Кручу башкой по сторонам, разглядываю закулисье. Кое-как додержался до закрытия занавеса.
После спектакля подходит ко мне режиссёр с укоризной, что мол вертишься, снимаешь сцену. Извиняюсь, обещаю исправиться.
На следующем спектакле история повторяется. Теперь этот тип, учуяв мою слабость, переключился целиком на меня. Опять рожи, ужимки. Я стал отводить взгляд, так он рукой поворачивает мою голову, да ещё городит всякую хрень. Держусь из последних сил, чтобы не расколоться. А этот садист стал меня щипать. Всё! Я прыснул от смеха и ретировался в ближайшую кулису. Я смеялся и плакал от обиды на свою слабость.
С полным негодования лицом подошел режиссёр и категорически потребовал прекратить хулиганство на сцене. Предупредил о суровом наказании.
Я решил поговорить с моим обидчиком. Просил пощадить мою нервную систему, на что получил совет систему тренировать, так-как на ней, да ещё на системе Станиславского зиждется всё искусство театра.
Настал день очередного спектакля. Разгулялись нервы. Дрожали ноги, отчего-то задёргалась одна щека. Было сухо во рту. Иду в театр. В коридоре сталкиваюсь с моим мучителем.
