9785006222151
ISBN :Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 16.02.2024
Но окружающие были равнодушны к её душевным порывам. Присущая возрасту непосредственность младшей сестры брала верх, оставляя глубокие раны в душе ребёнка старшего, непонятого, недолюбленного, недоласканного…
Тянет дочь за куртку мамы,
хочет быть гвоздём программы,
но несметливая мать
не желает замечать!
А девчонка так и лезет,
напридумывала песен, —
тянет звонко нотку «ля»,
только нет внимания!
Как же можно не заметить?
Нас в вагоне мало едет:
даже птицы за окном
подхватили в унисон,
даже бабушка напротив
подпевает этой ноте, —
скоро запоёт трамвай —
так что, мама, замечай!
Трамвай подъехал к нужной остановке. Мать – застегнула дочерям куртки.
Старшая, не теряя надежды, стараясь быть образцовым ребенком: – Мамочка, а ты шапочки нам наденешь?
Но житейская усталость снова взяла верх над материнским пониманием. Женщина – пробурчала что-то невнятное. Вытолкала дочерей на улицу – всё!
Мне было жалко старшую. До боли знакомо её одиночество. Её душа – в оковах непонимания. Сердце – в ранах безразличия. Близкие люди, словно чужие – не вникают. Жаль, что не имею возможности забрать ребёнка к себе и окружить всей нерастраченной нежностью и заботой… А может, мне всё это показалось? Может, и нет его, этого детского одиночества? Может, это моё одиночество искажает представление об окружающем мире, ища схожести, проводя параллели, рисуя жизненные драмы?..
—
В библиотеке. Победил сотню ступенек в поисках нужного этажа. Подошёл к столу. Библиотекарь: на вид – пятьдесят, по паспорту, наверно, где-то тридцать. Общество книг явно прибавило ей лет двадцать. Вот она – сила книги! Женщина стояла и любовалась полками с многочисленными собраниями сочинений. Наверное – это её единственная любовь. Безымянный палец правой руки отчаялся быть окольцованным! Я попросил у неё выдать мне книгу Хайдеггера.
Она, растерянно: – К сожалению, у нас такой книги нет.
Я, отступив: – Жаль, очень хотелось прочитать… Ладно – буду искать!
Она, воодушевлённо: – Ой, что вы! А вы поезжайте в Санкт-Петербург. Там наверняка… наверняка есть!
Я, шутливо: – Спасибо за совет! Обязательно поеду!
Она, более воодушевлённо: – Съездите, возьмёте! А когда её прочитаете, можете оставить книгу у нас в библиотеке, чтобы два раза не ездить. У нас единая библиотечная сеть – мы сами обратно передадим!
Я, еле сдерживая приступ смеха: – Да что вы! Мне в Санкт-Петербург за радость два раза съездить!
Позже, идя по улице, я вспомнил растерянного библиотекаря. Мне стало её жалко. Наверняка не от хорошей жизни… Бедная… И я ничем не могу помочь ей…
Ладно. Пойду спать.
С уважением,
С.Е.
24 октября.
Совещание. Сижу рядом с коллегой. Та положила голову на стол и стала томно дышать в мою сторону. «Влюбилась!» – первая мысль! Думаю – заговорю. Спрашиваю – мнётся, отвечая… Стесняется, значит! А потом начала бойко рассказывать про своего молодого человека… Я поддержал разговор. С бухты-барахты нельзя обрывать! Глаза отвожу в сторону. Замолчала – выдохнул. Остался с болью наедине. Зачем она так сделала? Она явно вдыхала для себя, а выдыхала для меня – на меня! Я вдыхаю и выдыхаю в пустоту – не придерёшься! А она – на меня! Уверен – умышленно! Профиль говорит больше, чем анфас. А профиль у неё – ординарный. Не знала, что я поэт? Не знала, что я ранимый? Не знала, что влюбляюсь мгновенно и до гроба? Ложь! Решила потешить самолюбие! Ещё недопонимание: зачем он ей? Он – обычный. Я – поэт. Скажешь: «Никто насильно не заставлял влюбляться!» Правильно – обязывал! Я без любви не могу жить. Мне – жизненно необходима забота. Я посвящаю стихи человечеству, а кто-то должен посвятить жизнь мне. Жертва своими интересами с её стороны – оправдана. С моей – непростительна! У меня иное предназначение!
—
Сегодня целый день кряхчу с недовольством. Невидимая паутина опутала меня. Горло обросло бугорками, через которые проходит кашель. Состояние – вязкое и вялое. Нос не дышит – пыжится. Сердце устало ишачить, поэтому по старой памяти норовит задеть лёгкие редкими ударами. Я не болею – изнемогаю. Когда болеют – лежат в постели, ноют, капризничают. А я – на работе – вникаю, пишу, отвечаю. Думаю, это аллергия на образование! Пишу эпиграммы:
Без платочка плохо очень,
насморком я озабочен.
***
Рядом кашляют на славу,
накрывает словно лава…
***
Начал я давать ответ:
насморк есть, а звука нет!
—
Ещё новость – пропал голос. Он даже не стремился это сделать – я всё сделал за него! Связки сковал коварный ветер, – теперь они ощущаются как бамбуковые стволы…
Болеют ветки за окном,
трясясь от сдавленного кашля.
Лекарства – снова да ладом —
бесславят стол. А я – неряшлив:
летит с таблетками флакон,
с собою взявши спрей для горла —
всё бьётся вдребезги об пол,
и ждёт, чтоб тряпку взял, подтёр.
Воробушек на проводах
кричит о новой пандемии.
Ворчат старушки: «Ох, да ах,
где мы простуду подцепили?!»
А я – лечусь, а я – творю,
пишу про зиму и про сосны,
кричу: «Я выздоровею
и встречу будущие вёсны!»
Писать в таком состоянии – тяжело. Но никаких отсрочек быть не может – долг перед потомками! В обычное время – мысль зарождается и распускается. А сейчас – зарождается – надувается – взрывается – разлетается, – и пытаешься собрать осколки в пазл. На совещании – сижу с тетрадкой и записываю. Конспект? Стихи! Свой конспект! Главное – иметь постоянную возможность записать!
Пришёл домой. Пойду лечиться. Как соберусь с мыслями – напишу.
С уважением,
С.Е.
31 октября
Здравствуй, Елена! Всё плохо. Ты даже не можешь представить – насколько. Поэзия заболела. У меня тоже тридцать восемь. Из дома не выхожу, и стихи на бумагу не ложатся… Они… умерли? Не знаю. Порою мне кажется, что с неба сыпет их прахом… Изнуряю себя, как могу. Всё угнетает. Ум напирает, разум отступает – уникальных мыслей нет. Ничего не радует – сжимаю, сжигаю, выжидаю (разрешения?)…
А с нынешним насморком ни на что уповать не приходится – третий день бездельничаю! Ты не представляешь, как сурово я себя корю за лень! Истязаю мучительно и нещадно – смотрю на часы и жду, когда проснётся совесть…
Холод внутри откликается на стук холода снаружи. Озяб, лежу под одеялом – состояние отрешённое! Смотрю на окружающее грустным взглядом. Радует, что взгляд грустный – значит, мой. Значит, я сохранил себя. Не поддался общему одурманиванию пустым весельем!
Может, я просто разучился писать стихи? Зачем духовная смерть при физической жизни? Мёртвым смерть не страшна! Не должны карать убившего исписавшегося поэта! Он поступил благородно – литературный санитар!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70354198&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Помнишь? Этот тот, кто расшифровал язык племени майя! (Прим. С.Е.)
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом