Жанна Лебедева "Ведьмино золото"

Архо проводил ее разочарованным взглядом. Глаза у него и вправду были разные. И чужие. Как-то неправильно они вписывались в глазницы. Один карий, другой белесо-голубой – несомненно, что от разных владельцев…

Моа наблюдал за товарищами и думал, до чего же сильна тяга к жизни у высшей нежити. Даже сгнивая на ходу, разваливаясь на куски, разлагаясь, они все еще играют в эту бессмысленную игру – пытаются вести себя, как живые люди…

Кому-то даже почти удается, но не ему.

Не Моа.

Зачем изображать эмоции там, где их нет? Зачем пытаться быть тем, кем ты давно не являешься? Зачем, уже лежа на дне, так лихорадочно хвататься за соломинку…

А там, в тронном зале владыки Мортелунда, как бы действительно чего не вышло. Наверняка все из-за странного случая, что произошел во время последней крупной битвы. Тогда, окруженный целой толпой противников, Моа попал в центр странного силового круга, разошедшегося волной и уничтожившего больше сотни врагов за раз. Странность? Да. А командиры не любят странности. Солдаты владыки, безусловно, должны быть сильны, но не непредсказуемы…

Лича проводили под конвоем в тронный зал и оставили стоять напротив военачальников. Самого на месте не оказалось. Лишь Серебряный Трон, надо сказать, не слишком-то Моа и впечатливший, одиноко стоял под гербом с черепом и червем. Сквозняк шевелил мех на небрежно переброшенной через подлокотник горностаевой накидке.

Перед личем стояли трое. Триада – так их здесь величали. Два главных некроманта и еще один маг. Многие считали его чернокнижником, сам же он звал себя клириком – чтецом священных книг. Клирик волновал Моа менее всего в этой компании.

Другое дело некроманты.

Тот, что слева, второй некромант Ульфред. Его лицо изуродовано так, что его несложно принять за мертвого. В глубоких бороздах старых шрамов читается след от человеческой пятерни. Ульфред – утилизатор. Он может разложить на частицы любую несговорчивую нежить.

Тот, что справа, первый некромант Аки. Говорят, у него чутье, как у волка, и сила, как у медведя. Магия – мощнее только у самого владыки… Но Аки верен своему господину как пес. Звериный зеленый взгляд заставляет отводить глаза даже самых чудовищных монстров.

Но Моа в ту ночь взгляда не отвел…

…на свою беду.

– Это тот лич? – Голос первого отразился от стен.

– Да, – отозвался Ульфред. – Я видел, как он использовал во время боя странную силу.

– Чей это лич? Кто поднял его?

– Тот, кто привел, уже погиб. Теперь он подчиняется мне.

– Вот оно что, – задумался Аки. – Сильный лич с мутной историей. Чем ты думал, Ульфред, оставляя его? Обычно после гибели некроманта и нежить его гибнет, по большей части. А если остается – значит, что-то пошло неправильно.

– Или просто нежить сильная. Этот лич служит Мортелунду верой и правдой, с ним никогда не возникало проблем, – заступился за Моа второй некромант.

– Необъяснимая сила у подчиненных – всегда проблема. Кто знает, когда и против кого этому личу вздумается применить ее.

– Считаешь, нужно его уничтожить? – уныло поинтересовался Ульфред.

– Конечно. Но сперва следует выяснить подробности. Эй, ты, лич, – Аки обратился к Моа. – Кем ты был прежде? Могучим магом? Наследником древнего колдовского рода? Кем?

– Я не помню, – прозвучал короткий ответ.

– Но ты ведь использовал силу в недавнем бою? Какова ее природа?

– Эта была случайность, – ответил Моа с уверенностью.

– Ульфред, твой командир, не считает это случайностью, да и я, признаться, тоже. – Тяжелый взгляд первого некроманта перетек на сухую фигуру клирика. – Полувий, взгляни-ка на него через свой «ледяной глаз», узнай возможности его силы, можно ли выкачать ее и разлить по боевым артефактам? А потом… – Узловатый палец с острым ногтем красноречиво чиркнул перед горлом. – Думаю, вы меня поняли.

К счастью для Моа, «потом» не успело произойти…

– Знаешь, о чем я тут подумала? – Голос Имы вырвал лича из круговорота воспоминаний. – Хочу пойти с тобой.

– Не лучшая идея.

– Думаешь, я слабая и не справлюсь? Зря ты так. У меня есть магия, и мертвяков с чудищами я не боюсь, – нахмурилась девушка.

– Уверен, что не слабая, – развеял ее сомнения собеседник. – Поэтому ты нужна тут, в своем селе. Кто, кроме тебя, сумеет его защитить?

Има задумалась. Крыть было особо нечем, пришлось согласиться.

– Наверное, ты прав. Но мне все равно жаль, что придется расстаться. Мне показалось, что мы могли бы стать друзьями. Кстати, а у мертвых вообще бывают друзья?

Моа не сразу ответил – сложный вопрос. По собственному опыту, он сказал бы, что бывают. По крайне мере он назвал бы таковыми, как минимум, Архо и Люсьену. Вот только, что сами Архо с Люсьеной думали на этот счет – неизвестно. И все-таки он говорил за себя, не за них:

– Конечно.

***

Моа ушел в закат.

Сельцо осталось позади, умиротворенное, тихое, убаюканное вечерней зарей. Провожать лича почти никто не вышел. Има стояла дольше всех, опираясь плечом на столб старых въездных ворот. Лицо ее выглядело недовольным и разочарованным – не так она представляла себе конец их общей истории. Что ж, упрямая судьба преподносит желаемое далеко не всегда и не всем.

Миновав уже приевшийся за последние дни погост, лич не стал подниматься к развалинам, а, обогнув их по кривой тропе, пошел через поле к дальней дубраве. Кроны вековых деревьев клубились в натекающих сумерках, подсвеченные красным и похожие на облака.

Тропа нырнула под дубы и запетляла между огромными стволами. За одним из них выступила из молодой поросли какая-та полуразрушенная постройка из белого мрамора, в округлостях которой Моа опознал нечто, похожее на небольшой бассейн с высоким бортом. Внутри бассейна крылся родник и наполнял его, вырываясь из мраморного плена через позолоченную львиную пасть. Блестящей лентой вода утекала под дубовые корни в небольшой грот.

Поилка для единорога. Такие сооружения Моа и прежде встречал, в подобном же полуразрушенном состоянии. Большая часть единорогов сгинула лет двести назад в Пограничье и соседних с ним местностях. В Мортелунде этих животных и вовсе никогда не водилось. Должно быть, убранный в мрамор ключ был обустроен тут еще при Герцоге. Может, и раньше.

Красивые места…

… а в спину кто-то смотрел. И чувствовалось в этом взгляде что-то свое, родное.

Моа обернулся, принюхался, улавливая застарелый запах тлена. Где-то рядом… Он прошел, раздвигая в стороны молодые дубки и кусты бузины. За ними открылась поляна, на которой горой лежали кости. Пустоглазые оленьи черепа, сложенные в странную пирамиду. Кто и зачем их тут сложил, оставалось лишь догадываться. Ветер гулял внутри старых костей, рождая тихое подобие музыки. Самый большой череп, венчающий конструкцию, чуть заметно трясся, в глазницах его то и дело зажигались бледные огни. Они то вспыхивали, то гасли, наполненные какой-то необъяснимой силой.

Когда лич приблизился к этой мертвой горе, свечение и звуки прекратились. Костяная куча будто притаилась, а потом из-под нее вырвалась вереница огней и, двигаясь резкими галсами, утекла за дубовые стволы вверх по склону большого холма, на который уводила дорога.

Моа двинулся следом. Нужно было выяснить, что это такое.

Спустя десяток шагов тропа перестала петлять между деревьями и вывела на старую обзорную площадку. Отсюда, с середины холма, кто-то из влиятельных владельцев этих земель в далеком прошлом наслаждался видами. Под ногами, поросшие очитком и цветными мхами, виднелись куски декоративной плитки. Перед обрывистым склоном, над которым вздымалась площадка, одиноко торчали обломки колонн бывшей балюстрады. Справа от балюстрады, разбитая надвое упавшим деревом, находилась белая ротонда. Когда-то, должно быть, это было величественное сооружение, теперь же две части раскроенного надвое купола валялись, подобно скорлупе разбитого яйца, и дикий клематис оплетал их сетью гибких побегов.

Моа подошел к разрушенному парапету, пристально вгляделся в вечерний пейзаж. Долина, оставшаяся внизу, открывалась отсюда, как на ладони. В поле, которое Моа недавно пересек, трава колыхалась волнами в безветрии. Воздух полнился странными искрами. Они зажигались, подобно светлячкам, и опадали на землю.

Там, внизу, назревало нечто магическое и грандиозное.

Под ноги капнуло черным. Лич отер ладонью костяную сторону лица. На перчатке остался смоляной след, а потом туда со звоном осыпались три монеты. Он хмуро посмотрел на них. Опять не все? Да что же там за проклятие такое… На этой девушке. На ее амулете… Моа перевел взгляд на покинутое село, над которым поднималось теперь стеной холодное лиловое зарево.

Спустя миг из этого зарева вырвалась тень и дикими скачками помчалась по долине. Крестьянская лошаденка, перепуганная до безумия, неслась кособоким неровным галопом, унося седока в поле. Следом за лошадью, растянувшись цепью, стремительно двигались двенадцать угловатых силуэтов.

– Опять вы, – Моа разочарованно сплюнул под ноги натекшую из глазницы в рот черную жижу, убрал золотые в поясную сумку и вытянул из-за спины оружие. – Сколько еще раз мне придется вас рубить?

Ответа не было. Тени продолжали скользить по долине. Было заметно, что, как ни крути, они проигрывают в скорости неказистой лошаденке беглянки. В личности всадницы Моа не сомневался.

Кто еще, кроме Имы?

Сжимая меч, лич быстрым шагом двинулся вниз с холма. Обратно. Он был спокоен – мертвяки не успеют догнать свою жертву прежде, чем она окажется подле него, а там уж другой разговор будет и другой расклад. Придется их снова перекромсать, и пока восстановятся, – а они это точно провернут, – разобраться, в чем дело.

Тем временем лошадь, направленную на тропу в дубраве, скрыли деревья. Звук топота копыт набрал силу. Всадница приближалась. Все ближе.

Ближе…

А потом новый звук родился в наползающем мраке – мерный костяной перезвон, позвякивание пустых твердых предметов. И мелодия – витиеватый, с небрежными перепадами нот, посвист. Он то опадал вниз до густого раскатистого баса, то взмывал в высоту, постепенно исчезая из зоны восприятия.

Ровный перестук конского галопа сбился с ритма, завершившись истошным ржанием. Тут же раздался отчаянный гневный крик. Знакомый голос выдал тираду крепких ругательств, закончив ее грохотом падения.

Моа понадобилось несколько секунд, чтобы добраться до места и увидеть всю картину целиком. У края тропы брыкалась и рвалась коренастая, серая в яблоках лошадь. Повод ее, слетевший через голову под ноги, зацепился за склоненную к земле большую ветку. Бейся не бейся, а толстый кожаный ремень так просто не порвешь…

Има стояла тут же, рядом. В руке ее сверкал недавно приобретенный меч. Его острие было обращено к странной твари, что смотрела из подлеска двумя дюжинами светящихся глаз и ухмылялась дюжиной ртов.

Мертвое… Неупокоенное…

По всему эта штука поднялась из той странной «оленьей» кучи. Черты ее указывали именно на такое происхождение. Только теперь рогатые черепа обрели длинные шеи, сотканные из уплотнившейся до непроглядности тьмы. Большой ком этой самой черноты, служащий основой конструкции, пульсировал и исходил бледными всполохами. Со всех сторон к нему притягивались сохранившиеся в слоях перегноя останки лесных жителей. Летели по воздуху вылизанные ветром, пожелтевшие и замшелые кости кроликов, косулей, оленей, лис, кабанов…

Выпросталась из-под земли здоровенная, в две лопаты шириной, медвежья лапа и тут же, прилипшая к тьме и покорная ей, замахнулась на врагов. Има ловко отскочила, чуть не попав под сокрушительный удар. Промазав по верткой цели, когти взрыли податливую лесную почву, оставив на ней глубокие борозды-шрамы.

Многоголовый монстр остановился. Оленьи морды вытянулись, словно в недоумении, и принялись переглядываться между собой, быстро поворачиваясь из стороны в сторону. В этих нервных, маятниковых движениях не нашлось бы ясного живому человеку смысла. Моа же понял, что составленный из почти сотни разных фрагментов гигантский мертвяк просто не сросся еще до конца, поэтому мешкает.

Заминка дала личу фору, и он, молниеносно приблизившись к противнику, рубанул там, где могучая медвежья лапа – главное оружие неупокоенного – крепилась к темной основе. Следующим ударом Моа снес чудищу сразу три головы. Две из них, правда, быстро приросли обратно. Лишь третья, отброшенная дальше остальных, зацепилась рогами за молодой дуб и теперь тряслась на нем мелкой дрожью, яростно челюстями щелкала…

Има, не к месту довольная, подскочила к личу. Оттянув ворот рубашки, продемонстрировала амулет.

– Моа, смотри! Он сам вернулся. Появился на шее, будто и не снимала…

– Понятно. Потом с ним разберемся, сперва надо неупокоенных унять, – отозвался лич, раскалывая мощным ударом самую большую оленью голову.

Разбитая вдребезги, она на место уже не приросла. Но и враг ответил сокрушительным ударом. Медвежья лапа успела восстановить свою боеспособность. Когти-ножи шкрябнули по древнему лезвию и отлетели, не выдержав, срубленные под корень. Таинственная клейменая сталь клинка лича оказалась гораздо прочнее природного звериного оружия… Тут же две оленьих головы в коронах из ветвистых рогов дружно ударили сверху, пожелав прижать Моа к земле, но эта попытка не увенчалась успехом. Разметенные в костяное крошево серией быстрых ударов, они осыпались наземь.

Тоже не восстановились.

Стало ясно, что «составное» лесное чудище уязвимо, и все же с ним было тяжеловато…

Тем временем, к месту сражения прибыли припозднившиеся «Имины» мертвяки. Явились все двенадцать. Скаля зубы и тихо ворча, они нацелились на девушку. Моа же, занятый «оленьим» монстром, их не сильно волновал.

Первый же мертвяк, что оказался рядом, рухнул на землю. Има присела и в хитром выпаде подрубила ему сухожилия на голенях. Следующего противника зашибла на скаку наконец освободившаяся лошадь.

Перепуганная до смерти животина в страхе помчалась вниз с холма, домой, в кажущуюся безопасной конюшню. По пути лягнула еще двух мертвяков. Того, что шел по тропе последним, хотела перепрыгнуть в безумии, но, в силу своих неуместных для лихости крестьянских статей, просто завалила и стоптала.

Вызванное побегом лошади замешательство позволило Име ударить еще одного врага. Моа же, срубив половину голов костяному страшилищу, отступил от него и, схватив девушку за руку, потянул вверх по склону.

– Отступаем!

И они побежали по тропе вверх. Черный силуэт лича терялся в назревшей тьме. Имина льняная одежда, напротив, будто стала еще заметнее. Ночь была, как в Мортелунде, беззвездная и безлунная. В Пограничье Моа видел такое впервые.

За спиной остался рык мертвяков и обзорная площадка с разбитой ротондой. Тихий свист – заунывное наигрывание ветра в костях оленеголового монстра – отодвинулся вправо. Похоже, чудовище вместе с остальными неупокоенными двигалось следом за беглецами, но по какой-то причине вынуждено было уйти с тропы.

Лич остановился.

– Оседланный конь, оружие. Ты догадалась, что они вернутся?

– Почувствовала, – призналась Има. – Грудь стало жечь, и шея тяжестью налилась, будто кулон на месте и снова давит… А потом он действительно возник на прежнем месте, прямо из воздуха материализовался.

– Значит, отдельно от тебя он мертвякам не нужен, – сделал досадный вывод Моа. – И, выходит, что дело не в амулете, а в тебе самой.

Лицо Имы погрустнело, уголки губ уныло опали вниз.

– Я догадывалась, что так будет, но все равно, неприятно осознавать, что в нападении мертвяков на село есть моя вина.

– Ты не виновата, – поддержал ее лич. – Ты не выбирала амулет на шею, проклятие настырной нежити и непонятное прошлое.

Девушка согласилась.

– Не выбирала, но теперь придется как-то решать возникшую проблему, а ведь я даже не знаю, что у меня на шее за амулет и что за воины меня принесли. Зачем? Откуда? А главное, чего они хотят теперь? – Тут она вспомнила про три золотых, что отдала Моа. – Что же выходит? Твой бездонный мертвый глаз опять не принял оплату?

– Нет. Вернуть тебе деньги?

– Не нужно… Тс-с-с. Слышишь? – Има вдруг насторожилась, застыла. – Чудовище с рогами отстало от нас. Свист почти не доносится.

И действительно, «олений» монстр больше не шел следом. Напротив, заунывный клич его стремительно отдалялся и утекал куда-то за мягкий перелив холма. Чуткий слух лича уловил между ними и чудищем еще одно шевеление. Кто-то тихо, но основательно переваливал через павшие бревна, рассекал, как корабль волны, гибкую поросль молодых деревьев. Пружинистая лесная почва доносила вибрацию чьей-то отчетливой поступи. Незримый некто, уверенно теснящий многоголовое чудище от тропы, был велик и, скорее всего, четвероног. Судя по дробной, барабанящей поступи, – такую невозможно скрыть, если, конечно, у тебя не мягкие лапы засадного хищника, – лич готов был поклясться, что загадочный гигант ходит на копытах…

Всколыхнувший дубраву ветер утянул и без того еле слышные звуки на другую сторону холма. И все же Моа успел расслышать чей-то бросок вдали. Мощно ударили в землю копыта, – теперь уж почти без сомнения они, – треснули ветки. Огромный преследователь оленеголового монстра больше не таился и пошел в наступление на костяного врага. Интересно, кем он сам был? Живым ли?

Тоже мертвым…

Ветер набрал силу и завыл голодным волком, заскрежетал узловатыми ветвями дубов. Шум далекой схватки окончательно смешался с шелестом листвы. Последний, похожий на звук раздавленного глиняного горшка, хлопок истаял во мгле.

И снова где-то рядом зарычали мертвяки.

– Нужно добить их и уйти подальше. Пусть побегают за нами потом, – предложил Моа.

– Нужно, – кивнула Има, прокрутив меч кистью. – Они, как понимаю, там, где пали, обратно и возродятся. Уйдем – догонять нас придется. – Она задумалась на миг. – Моа, а куда мы теперь идем?

– Я знаю только одного человека, способного пролить свет на происхождение твоего амулета и он, а вернее, она, живет на юго-востоке отсюда, в Кутанае.