– Ща как врежу по твоим усохшим мозгам! Наслушался баб бестолковых, помело!
– А чего?.. Все знают, что она ведьма. Вон, каменьев по ограде каких натаскала – мне не поднять! И Сёмка говорил, что не знает, откуда эти булыжники во дворе взялись. Только колдовской силищей можно эти куски от Гремучего камня до ограды дотащить. И бабка её тоже колдовала…
– Закройся! – осёк Егорку Иваныч, но потом заинтересованно спросил: – Откуда знаешь, что в Устиньином дворе куски Гремучего камня лежат? Тоже бабы наговорили?
– Не, я сам ходил смотреть, – оживился Егор. – Прожилки на тех камнях такие же, какие по всему Гремучему камню идут. И цветом схожи – в чёрную крапинку. Я больше нигде по округе таких не видел.
– Нет, вы только поглядите на него, – удивился председатель. – Наш бестолковый Егорка как Шерлок Холмс ползает с лупой по дворам и камни разглядывает!
Егорка застонал от смеха:
– Как кто, с этой самой заэтой ползаю?
– Да иди ты! – смущённо заулыбался Иваныч, махнув рукой. – Книжки читать надо, а не за бабами в банях подглядывать.
Председатель затоптал бычок в пыль и поднял глаза на Егорку. Тот стоял, отвернув лицо, но полыхающие малиновым цветом уши выдавали его с головой. Иваныч легонько толкнул молодого тракториста в плечо, подначивая:
– А покраснел-то как.
– И чего я покраснел? – нахмурился Егорка и опустил взгляд. – Я всегда такой, это в поле обветрило.
– Ладно, обветренный, поехал я. – Сказал председатель, словно оправдываясь. – Спасибо, что развеселил меня манёхо, а то б я щас на ком-нибудь из своих сорвался.
– Да кушайте с маслом! – расшаркался Егор – Обращайтесь ещё, коли потребуется. – Он с улыбкой поклонился, разведя руки в стороны. – Егорка всё стерпит, – неожиданно добавил он голосом, точь-в-точь похожим на председательский.
– А ну, как ты там меня? – удивился Иваныч, возвращая ногу с приступки кабины обратно на землю.
– Та ладно, – снова покраснел Егор – Я почти всех в деревне так могу. В поле поговорить не с кем, вот и вспоминаешь.
– А ну-ка Ермилыча?
– У-у, семя колдовское! Житья от вас нет! – скопировал Егорка голос главного деревенского ворчуна.
– Во, даёт! Ну ей богу – Ермилыч!.. – поразился председатель – Ой, недоглядел я тебя, Егорка, – улыбнувшись, погрозил пальцем Иваныч, садясь за руль.
Устинья весь день готовилась. Наступал последний вечер перед солнцеворотом. Впереди самая короткая ночь, принадлежавшая Живе и Купале, но сила тёмных богов этой ночью была неизмеримо сильнее. Если правильно позвать, то откликнется всё Марьино царство – сегодня его граница ближе всего к царству живых.
Вчера Уститнья вытропила зайца, а сегодня днём подстрелила из дедовой берданки чёрного ворона, отойдя далеко за околицу, чтобы никто не услышал выстрела.
Собрав всё необходимое, она вышла во двор и оглядела высокий дощатый забор: не виден ли где вихрастый чуб мальца, и не пристроился ли у какой из щелок любопытный глаз соседки. Уверившись, что за ней никто не наблюдает, Устинья поставила небольшой мешок у калитки и обошла по кругу все торчащие из травы камни в ограде, присаживаясь над каждым, как над дыркой в нужнике: задирая подол и широко расставляя ноги.
Оправив платье, она подпёрла дверь дома толстой палкой, спустилась с крыльца и осторожно выглянула на пустынную улицу. До коров ещё рано. Бабы возились в огородах и по хозяйству, а все мужики на покосе. Ребятишек можно было не бояться – они всё равно подумают, что в мешке ужин для косарей, а вот на глаза взрослым крутихинцам лучше не попадаться – могли и следом прицепиться. Устинья взвалила тяжёлую котомку на плечо и, не покидая тени забора, быстрыми шагами направилась в конец улицы, за которой синел гребень леса.
Крада вокруг Гремучего камня почти догорела. Огонь принял разделённую с ним жертву. Вкус сырого заячьего сердца до сих пор стоял во рту, вызывая дикую жажду, но с собой был лишь маленький пузырёк бабкиной настойки, да и тот для дела. Устинья сгребла угли в кучу и взглянула на темнеющее небо. До восхода луны оставалось совсем немного. Она развязала платок, сняла платье и рубаху, повесив их на ветку осины и, оставшись голой, принялась расплетать косу.
Бабкин костяной гребень плавно скользил по длинным прядям, разглаживая их в шелковистое вороное полотно, покрывающее плечи и спину. Причесавшись, Устинья подошла к высокому, в три обхвата камню и положила на него руки. Тепло кольнуло ладони и побежало по венам, растекаясь по всему телу. Её пальцы ласково скользнули по мелким расселинам, и на их подушечках заблестели бурые капельки влаги. Устинья улыбнулась. Всё шло, как надо. Главное не промешкать. Бабка учила, что звать помощников нужно именно в тот момент, когда луна, проходя через прогал между рощами, уронит свой свет на Гремучий камень. Небо, как по заказу разъяснилось – ни облачка. Плоская верхушка валуна искрились серебром. Устинья накидала на угли сухих веток, раздула огонь, напоив его бабкиным зельем, а затем и накормила досыта, чтобы пламя поднялось вровень с камнем. Жар костра и предвкушение встречи с неведомым грели кровь, и она носилась по телу всё быстрее и быстрее.
Устинья вытащила из мешка завёрнутого в холстину мёртвого ворона и маленький нож с затёртой костяной рукояткой. Аккуратно расстелила у костра пустую мешковину и повернула голову навстречу вползающему в просвет серебристому диску. Осталось совсем чуть-чуть. Небрежным движением она вытряхнула птицу на землю, взяла её за лапы и подошла к камню. Озарённый лунным светом, он вспыхнул миллионом светлячков, в которых превратились, покрывавшие его блестящие чёрные вкрапления. Устинья ловко отсекла птице голову, отбросила нож и разбрызгала воронью кровь на камень, обходя его по кругу. Выкинув дохлую птицу, она сильно ударила ладонями по валуну и, не отнимая рук, лизнула его шершавую поверхность. Сделав два шага в сторону, она вновь ударила и лизнула камень. Ещё два шага, и снова удар. И ещё, и ещё, ещё! Она кружилась вокруг огромного валуна, неистово молотя по нему ладонями и слизывая бурую жидкость, скопившуюся в его впадинках, пока удары сердца и ладоней не слились в единый бешеный ритм… И камень запел. Устинья отчётливо услышала гул. Он шёл от самого сердца камня, через прижатые к нему ладони проникал в голову и тело, уходя сквозь босые ступни в землю. Она подняла глаза к звёздному небу и диким, срывающимся голосом трижды позвала: «Мара!.. Мара!.. Мара!». Потом отступила на трясущихся ногах к костру и измученная рухнула на расстеленный перед ним мешок.
Гремучий камень подёрнулся лёгкой дымкой. Сквозь прилипшие к потному лицу волосы, Устинья едва разглядела, как из этой дымки вышла расплывчатая фигура в длинном одеянии и остановилась по ту сторону костра, не заходя в круг отбрасываемого им света.
– Здравствуй, внучка, – услышала она до боли знакомый голос.
– Бабушка? – Устинья убрала со лба волосы, пытаясь лучше разглядеть лицо своей гостьи. – Я не вижу тебя, подойди ближе.
– Нельзя мне ближе, внучка. Доверься голосу и не удивляйся, что я к тебе вышла. Я слишком долго просила, поэтому камень меня выпустил, а не ту, кого ты звала.
– Но я же…
– Знаю. Только теперь нельзя этого делать – семя она его носит. Не один грех возьмёшь, а два. И за второй спрос слишком велик будет.
– Да всё одно: мне без него жизни нет! – выкрикнула Устинья и заплакала, опустив голову.
– Не кидайся словами бездумно! Зря что ли силу своему слову копила.
– Не зря! – встрепенулась Устинья, сверкнув глазами. – Ты исполнишь, что я скажу!
– И не подумаю.
– Исполнишь!.. – Устинья со злости ударила кулаком по земле – Подохнет, гадина! И ублюдок в её чреве пусть подохнет!
– Не послушаешь меня – сама подохнешь.
– Ну и пусть!..
– Послушай сперва, потом выкобениваться будешь. Сегодня ночь особенная. Другой такой ночи у нас с тобой больше не будет. С Сёмкой ты поспешила – меня не послушала, три года не стала ждать. Отварами его нужными не поила, и сама не пила. Поэтому и не вышло у вас с дитём. Не прижилось в тебе его семя. А сегодня ты всё правильно сделала. Сегодня сила в тебе есть материнская. Камень тебе с этим помог. Найди семя, и будет у нашего рода продолжение. Но только этой ночью найди – потом поздно будет.
Устинья положила руку на низ живота и тихонько себя погладила.
– Неужто выйдет, бабушка?
– Выйдет, обязательно выйдет. Когда я тебя обманывала.
Устинья подвинулась ближе к костру, стараясь лучше рассмотреть спрятавшиеся за ним родные черты, и отыскать в мудрых глазах ответы на множество мучивших её вопросов.
– Да где ж я теперь семя найду? Ночи-то, пшик – и не станет.
– Ищи, внученька, по сторонам гляди. Только не мешкай. Одна ночь у нас с тобой.
– Там мужики на покосе, но далече до них – не успеть мне.
– Ближе ищи, но запомни: примешь семя – сила твоя обратно в камень уйдёт. Не вернуть никогда её будет, и помощники больше не отзовутся никогда.
– Да зачем мне те помощники, коли у меня дитё своё будет! – вскрикнула Устинья. – Моё, бабушка, родное! Какую ещё силу мне желать!
– Вот и умница, внучка, верные слова сказала. Да и я свои тоже сказала, а значит пора мне. Ты же не мешкай, по сторонам гляди.
Голос удалялся: – Слышишь, гляди по сторонам!
Устинья обхватила руками голову и принялась раскачиваться, пытаясь избавиться от гула, рвавшегося через виски наружу. В лесу треснула сломанная ветка. Она вскинула взгляд на этот звук и увидела силуэт мужчины, мелькнувший в лунном свете среди деревьев. Устинья подскочила и бросилась следом.
Толпа, вышедших во главе с председателем на покос крутихинских мужиков, наткнулась на очень неприличную картину. Увиденное никак не укладывалось в голове: в разворошенной копне свежего сена, с блаженной улыбкой дрых балбес-Егорка, выставив на всеобщее обозрение свои причиндалы, а вокруг него, разметав чёрные волосы, обвилась красавица-Устинья с запачканными кровью ладонями. Дружно закурив, мужики нерешительно переминались с ноги на ногу, не зная: поворачивать ли обратно, или обойти сие художество стороной.
Дальнейшая судьба покоса теперь всецело зависела от председательского слова, потому как ситуация требовала немедленного прояснения мозгов посредством обильного возлияния. И мужики начали поглядывать на Иваныча чуть ли не чаще, чем на голую Устинью. Председатель нервно курил, делая короткие и резкие затяжки. Он понимал, что всё равно придётся что-то сказать, но всячески старался оттянуть этот момент. Долго и тщательно затаптывал брошенный в траву окурок, оглядел озадаченных мужиков и, улыбнувшись, тихо подытожил:
– Вот вам и Егорка – сукин сын! Наконец-то в дело его колдовское семя пошло.
Тихонько посмеиваясь, чтобы не разбудить сладкую парочку, мужики сторонкой двинулись к своим делянам. Конечно, голую ведьму увидишь не каждый день, но скотину зимой одними сказками не накормишь.
Ежиное тяготение
Перестаньте пудрить детям мозги! Не носят ежи на спине ни яблочков, ни грибочков. И вообще никаких запасов не делают. Кого поймал, тут же и съел. Подумали бы сначала, а потом рисовали. Как он своими короткими лапками всё это со спины снимать будет? Да и куда он яблоко несёт? Домой, сварливой жене? Чтобы услышать: «Зачем ты мне этот дырявый фрукт припёр вместо мяса? И почему на тебе рыжий волос? Опять к белкам ходил?» Вообще-то у ежей с белками симбиоз, а жена – чтобы было кому ворчать, иначе ёж быстро в разнос пойдёт. Жизнь-то у него беззаботная, не то что у зайца или мыши. Иногда так расслабится, что даже шишками в белок-кормилиц швыряться начинает. А тем что – память, как у дворовой кошки. Пнёшь такую сгоряча, она через пять минут снова ластиться приходит. Вот ёж и пользуется короткой беличьей памятью. Сидит под деревом, покуривает да примечает, куда рыжие свои запасы рассовывают. Те к вечеру про них уже и не вспомнят, а у ежа всё записано. Под корнями обед, в куче веток ужин с полдником. Остаётся дождаться ночи и своровать. Нет, ежи не воры. Просто они ночные животные. А что взято ночью без спроса, считается сворованным, даже если этого никто и никогда не хватится. Вот теперь и подумайте, зачем при такой жизни ежу таскать на себе ещё какие-то там грибы и яблоки?
Хотя, был всё же случай, когда ёж на спине яблоко нёс. Его даже Ньютоном после этого прозвали. Ага, и закон ежиного тяготения тоже его ума дело. Надеюсь, всем уже понятно, как это яблоко на ежа попало. Случай единичный, поскольку вероятность попадания яблоком в ежа уверенно стремится к нулю даже в нынешней Польше. Но у Ньютона день сразу не задался. Ночью был дождик – трава и спички мокрые. Белки в гнёздах ждут пока бельчата и бельё высохнут. Нечем с утра ежу заняться. Решил он на солнышко выйти погреться, и только разложился на пеньке, как ворона сверху, вместо того чтобы просто каркнуть, какнула ему прямо на голову. Это был как раз тот момент, когда ёж по-настоящему пожалел о своих коротких лапках. Белку с нижней ветки ещё можно шишкой сшибить, а вот до маргинального воронья даже камни не долетали. Пришлось идти мыться неотомщённым.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70374073&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
