Я пришёл в себя лёжа на мягкой и тёплой кровати, под одеялом. Первое что я увидел, было окно с открытыми створками, за которым было яркое и тёплое солнце, а рядом с окном стоял женский силуэт. Её длинные золотистые волосы развевались на ветру, который врывался в открытое окно, и будто бы играл, с распущенными волосами девушки перебирая их невидимыми руками. Она смотрела вдаль с выражением грусти и печали, витая в своих мыслях. Я залюбовался красивым видом и на секунду меня охватил прилив спокойствия и безмятежности. Но затем реальность ударила меня со всей силы об пол, напомнив мне о том, что произошло в последние дни. Горло драло от сухости, тело болело, будто меня отпинала толпа болельщиков, а руки тряслись, при попытках поднять их. Я понаблюдал за ней какое-то время и перевёл всё ещё мутный взор, осматривая место в котором находился. Я выхватил глазами стакан и графин с водой и сквозь боль перекатился на живот и, трясясь, пополз к живительной влаге, цепляясь за всё, что попадало мне под руку. Пыхтя и хрипя, я боролся с одеялами, подушками и простыней в бессильных попытках добраться до воды. Но вдруг перед моим лицом появился заветный стакан с водой, зажатый в девичьей ладошке.
– Не трать силы, успокойся. Вот, возьми, попей, я помогу, – раздался тёплый и слегка взволнованный голос девушки, – всё хорошо, я друг, ты в безопасности.
– Грхм? Грорххх? – выдал я что-то не членораздельное и ухватился за стакан, я попытался поднести его ко рту, но трясущиеся руки не позволили мечте исполниться и, расплёскивая воду, они выпустили стакан и вся эта прекрасная жидкость, вместе со стаканом упала на кровать, – Бхрргть!
– Тише, тише, не напрягайся, тебе нельзя, успокойся, я налью ещё воды, – голос девушки стал тревожнее и она как могла, пыталась меня успокоить своим мягким и нежным голосом. А затем залезла на кровать и принялась переворачивать меня и укладывать обратно, – вооот, давай я тебе помогу, Михаэль, всё хорошо. Я переверну тебя и положу на подушку, а после дам тебе воды, тише-тише…
Я бессильно наблюдал за тем, как мою тушку ворочает из стороны в сторону хрупкая девушка, она, пыхтя, перевернула меня на спину, а затем положила подушку и отволокла меня на неё и с громким выдохом умастила на неё. Затем она сползла с кровати, взяла новый стакан и налила из рядом стоящего графина ещё воды в него. А после поднесла мне. Я попытался схватить стакан рукой, но промахнулся и ухватил девушку за мягкую грудь. Она вспыхнула краской и попыталась что-то резко сказать на мои действия, но моя рука бессильно упала обратно, а у меня на глазах навернулись слезы от всего того отчаяния, которое с головой накрыло меня в тот момент… Я чувствовал себя овощем, я не мог ни говорить, ни двигаться, да что там, я даже не мог чётко видеть, а тут ещё этот глупый инцидент. От отчаяния моя голова повисла и я перестал напрягать и без того измученное тело. Я больше не хотел ничего. Я желал просто послать всё к чертям и вернуться к прежней жизни без погонь, убийств и интриг. Где я буду скучно жить как все и стремиться к пустым и мелочным мечтам, понимая и зная, что это глупо. Но зато я буду в безопасности, и никому до меня не будет дела.
– Ну что ты, Михаэль, всё хорошо, не нужно отчаиваться, – ласковый голос девушки отвлёк меня от тоскливых мыслей, – ты жив и в безопасности.
– Не нужно бояться и переживать, всё позади, посмотри на меня? – она прикоснулась к моему избитому лицу и приподняла голову глядя мне в глаза, – посмотри на меня, Михаэль, я здесь с тобой, я твой друг, всё пройдёт.
Она взяла со столика рядом платок и промокнула выступившие на моём лице слезы, смахнула волосы с глаз, и я опешил, разглядев её и её глаза. Это была Ана Мария, но она была совсем не похожа на себя. Её глаза лучились теплом и заботой. Её голос был мягким, нежным и обволакивающим. Её черты лица были мягкими, лучистыми и добрыми, а её улыбка сейчас была доброй и заботливой. Она смотрела на меня с сочувствием и виной, а её забота висела вокруг меня и обволакивала отовсюду. Передо мной сидела абсолютно иная девушка, она была доброй и заботливой и совсем не была похожа на ту себя, с которой я встречался ранее. Она снова взяла стакан и преподнесла его ко мне, приподнимая мою голову и силясь влить в мой приоткрытый рот жидкость. Но увы, почти всё что покидало стакан текло мимо моего рта и падало на одеяло. Она остановилась с растерянным видом и отставила стакан в сторону, а затем поднялась и стремительно вышла из комнаты. Краем уха я услышал её голос за стеной, требовательный и холодный, она раздавала команды, видимо своим подчинённым и за что-то недовольно их отчитывала, а ещё через пару минут вернулась с немного растрёпанным видом и трубочкой в руке. Она вставила её в стакан и протянула его мне снова.
– Вот, теперь всё хорошо, пей, только не торопись, пожалуйста. Пей маленькими глоточками, – она снова мягко мне улыбнулась, и я стал высасывать тёплую воду из стакана, – вот и хорошо, тебе стало лучше? Ещё воды?
– Хорошо, сейчас, – она увидела мой кивок и налила ещё стакан и протянула мне, а я собрал силы и уцепился в стакан, накрыв её руку своей, – тебе не нужно напрягаться сейчас, тебе нужно отдыхать, а я буду помогать тебе. А сейчас ложись и спи.
Она убрала стакан и подоткнула мне одеяло, а затем быстро упорхнула из комнаты, оставив вокруг меня нежный аромат луговых цветов. И я заснул снова. Так продолжалось несколько дней. Пока мой голос и возможность нормально передвигаться не восстановились. Всё это время, как выяснилось, я был в Испании, а точнее где-то на Канарских островах в каком-то из загородных домов семьи Фернандес, меня после отключки в доме Лоренцо решили спрятать подальше и замести следы, чтобы больше никто меня не трогал и не пытался убить. Примерно два или три дня я провалялся в кровати под пристальным и добрым присмотром Аны Марии. Она хлопотала вокруг меня и силилась сделать всё, что угодно, чтобы я не напрягался. Особенно я запомнил нашу первую ссору из-за моей попытки сходить в туалет. Это было, наверное, очень потешно видеть той части охраны, которая тогда дежурила у моей комнаты. Дело в том, что Ана Мария ни за что не соглашалась на то, чтобы я вставал с кровати и шёл в туалет справлять свою нужду. Она кричала и топала ножками. Ругалась и махала руками на любые мои попытки жестами объяснить, что я не буду делать эти дела в утку, которой она махала перед моим лицом и упорно доказывала, что мне нужно ходить под себя, а не волочиться избитым в туалет. Но все её попытки разбились о мой менталитет и уп?ртость, которые я в итоге проявил и, хрипя от боли, встал с кровати и, качаясь, побрёл в туалет, держась за стену. Она тотчас подбежала ко мне и, браня меня, на чем свет стоит, помогла доползти до белого трона, а после ещё минут сорок отчитывала меня за непробиваемый идиотизм и неслыханную уп?ртость осла, которая есть во мне.
К счастью это продолжалось не долго, к всеобщему удивлению врачей, что следили за моим состоянием здоровья. Ведь они изначально делали прогнозы, что моё минимальное восстановление тела и голоса займёт не меньше месяца. А когда я смог уверенно стоять на ногах и говорить уже через неделю, то они рвали свои и без того редкие седые волосы на теле и голове, не понимая, почему я так быстро оклемался. Ну и заодно все споры с Аной Марией закончились. Но мы продолжали часто проводить время вместе, беседуя на разные темы, попивая тёплые чаи и настои, что давали неугомонные врачи.
Пока я приходил в норму, мы довольно сильно сблизились с Аной Марией, и она стала относиться ко мне теплее, чем ранее. В первую очередь я теперь мог называть её Анюта, мне, если честно так нравилось больше. Она поначалу как-то странно смотрела на меня, не понимая, что я обращаюсь именно к ней, но после того, как я объяснил, что это одно и то же, что и первая часть её имя на моём языке, она успокоилась и приняла его. Во-вторых, она теперь проводила со мной уйму времени. Мы гуляли по их саду, вокруг особняка её отца, мы ели вместе. Но самое главное мы смеялись вместе и очень много говорили, стараясь поделиться каждым мгновением своей жизни, друг с другом. Порой вечерами мы проводили время в беседки в саду, попивая чай со сладостями, которые я не до конца понимал. Ну а как тут иначе? Ну, вот что за хрень эти чурос? Как выяснилось это оладушки, только вытянутые в полоску и зажаренные во фритюре, а так это одно и то же. В общем, мы часто ели их с разными шоколадами и какао. Пока в один день мне они порядком надоели и я под роптание Анютки, из-за моей неусидчивости, потопал на кухню, чтобы показать мастер-класс приготовления наших русских оладушков. А когда охреневший от моей наглости шеф-повар попробовал мои скромные результаты, то истово стал благодарить меня и жать руку, благодаря за новый вкусный рецепт. Ещё я пояснил, что их нужно кушать со сгущёнкой, правда никто из них не знал, что это за зверь такой, домашним вареньем и никак ни с джемом, который они поедали тоннами, ну, или сметаной. А когда мы вернулись снова в беседку, и Аня попробовала этот десерт, то умяла пол тарелки и с довольным видом откинулась на мягком диване, счастливо щурясь на солнышко, что заходило в море.
Так продолжалось неделю или две, я, если честно потерял счёт времени. Мы виделись каждый день, подолгу гуляли, много говорили, и постепенно она становилась ближе ко мне. А в последние дни у нас вообще случился прорыв! Мы шли по дорожке сада, под руку, о чём-то увлечённо беседуя, как вдруг Анюта, споткнулась о какой-то корень под ногой и чуть не упала лицом об землю. Но я среагировал практически моментально, подхватив её, и быстрым движением поднял на руки. Она хмурилась от боли и предчувствовала удар оземь, но спустя пару секунд распахнула удивлённые глаза и уставилась на моё довольное лицо. Она ещё какое-то время смотрела на меня. А затем вдруг я увидел изменения в её ауре на бледно-розовый цвет, после чего по моему телу пробежал тёплый и радостный импульс и я увидел, как её лицо стало приближаться к моему. Я не теряя ни секунды больше, придвинулся к ней и прикоснулся к её мягким губам. А после того, как она вздрогнула от моего касания, она ухватила меня за шею и уверенно прильнула ко мне всем телом, отдаваясь, поцелую полностью.
Так мы и простояли где-то в бесконечности, потеряв счёт времени, и утопая в чувствах, друг к другу, обмениваясь страстными и горячими поцелуями. Но, увы, нас прервали. Так же резко, как всё и началось между нами. Как ни странно это был Энрике, отец Анютки. Он видимо какое-то время стоял, молча наблюдая за нами и ожидая, что поцелуй быстро закончится, но, так и не дождавшись, начал подавать знаки в виде кашля и хрипов, обращая на себя внимание. Я открыл глаза, посмотрел на него, а после и Анюта, повернула голову к совсем странному звуку, который выдавил из себя Энрике. Мы оба замерли, будто нашкодившие школьники, пока он с недовольством осматривал нас, а после разразился страстной тирадой о том, что не пристало в его доме нам заниматься такими вещами. Но его урезонила Анюта, ехидно подметившая, что в следующий раз мы снимем номер в отеле и не будем ему мешать. Энрике поперхнулся и замолчал, наливаясь краской, а после начал истерично кричать на меня, упрекая в том, что я соблазняю его дорогую маленькую девочку. Несмотря на его личную доброту ко мне в том, что он предоставил мне безродному кров, пищу и врачей. Будто он меня на помойке нашёл и выходил, а я так неблагодарно себя веду. На что я пожал плечами и спокойно и размеренно сказал, что через полчаса и духу моего не будет в его доме. Развернулся и пошёл в сторону гостевого дома, в котором жили врачи, с Анютой на руках. А на крики в спину о том, чтобы я поставил её на землю и не прикасался больше, Анюта, игриво подмигнув мне, ещё крепче обвила меня руками за шею и прижалась к груди. После чего за спиной послышался звон и удары. Как я понял, Энрике сильно расстроился и решил выпустить пар на горшках с цветами.
Мы благополучно дошли до врачей, Анюта ещё раз меня поцеловала, и извинилась за поведение отца. Я извинился ей в ответ, за то, что я испортил их отношения, но в ответ получил щелчок по носу со словами, что не отцу выбирать ей мужчину, и что ей было очень приятно быть со мной. Я пожал плечами и поцеловал её в ответ, а затем с грустным выдохом я передал Анюту врачам и спешно потопал в комнату, чтобы поскорее собрать вещи и уйти из этого дома. Я собирал вещи, как за дверь послышались шаги, и раздался стук. Я напрягся, ожидая, что сейчас в комнату ворвутся вооружённые люди и Энрике, чтобы отомстить за поруганную честь его драгоценной дочери и приготовился прыгать в окно с третьего этажа. Но никто не спешил врываться ко мне, а наоборот, снова постучался. Я приоткрыл дверь и уставился на дворецкого, который как-то нервно переминался с ноги на ногу у моей двери. Он ответ взгляд от моих глаз и быстро протараторил, что в доме семьи Фернандес появился гонец и Энрике, отец Аны Марии встретился с ним. Ах, да, все домочадцы кроме Анюты боялись смотреть мне в глаза. Как только они видели меня, неважно в линзах или нет, они тотчас отводили взгляд так, чтобы не встретиться со мной взглядом. Поначалу я изрядно бесился и не понимал их, чувствовал себя прокажённым, но со временем смирился с этим и послал всех лесом. Пусть что хотят то и делают. А они реально боялись меня, как мне пояснила Ана Мария после очередного моего удручённого выдоха. Как раз после того, как её служанка резко выбежала из-за угла и столкнулась с нами, испугано отводя глаза в сторону. Как выяснилось, они боялись, что я возьму их под контроль и буду делать с ними и то и это, против их собственно воли. Да ещё и после инцидента с Бакером обо мне ходили очень страшные выдумки. А так как в мои глаза смотрели только Анюта и Энрике, то слуги считали, что я слабее их главы, а Ана Мария уже давно под моим контролем, так как она всюду ходила со мной, что ей совсем не престало. Так что я в этом доме постоянно находил отголоски того, что мне в нём нет места, чтобы я не делал и чтобы не говорил.
Так вот дворецкий. Он стоял, слегка пригнувшись, показывая, что я выше по статусу и он, таким образом, выказывает мне своё уважение. Руки он держал за спиной, а его глаза смотрели в пол. Пока я обдумывал его слова, но после он быстро добавил, что в связи с тем, что появились новости, Энрике, просит меня пройти к нему в кабинет, дабы обсудить их. Я пожал плечами и двинулся за споро семенящим впереди дворецким.
