Катерина Лазарева "Лунный камень"

Лунный камень
Катерина Лазарева

Захотев самостоятельной жизни и сбежав от отца, я и представить себе не могла, что вляпаюсь в ещё большие неприятности. Попаду в стаю оборотней, привлеку внимание альфы, настрою против себя других волков… А можно мне обратно к обычной жизни в универ?Увы. Альфа точно считает по-другому, причём его внимание становится всё более однозначным, явным и настойчивым.

Катерина Лазарева

Лунный камень

Глава 1. Света

Это уже слишком.

Я прихожу в себя зарёванная, в углу комнаты, без одежды. Та жалкими клочьями валяется на полу. Я что, совсем обезумела от боли ночью?

Всхлипываю, вспоминая, что за ад со мной творился. Я металась, царапала себя, в буквальном смысле выла, сгибалась в самых разных позах, ломая себе кости. А ещё был дикий жар. Он и сейчас есть. Да и кости ломит, хотя уже ощутимо меньше, чем ночью.

Страшно даже подумать, что это за чертовщина и откуда. Ни одна болезнь на ум не приходит. Вместо этого в голове мелькают страшилки в стиле фильма «Шесть демонов Эмили Роуз». Тот ещё кошмар, в общем. Эту девушку так же разрывало, когда она была одержима.

Умом понимаю, что я – всё ещё я, да и вчера было так. Но что-то звериное я определённо чувствовала…

Ну вот, слёзы всё-таки катятся из глаз, и я беспомощно шмыгаю носом. Так, всё, надо успокоиться. Пока я тут в запертой комнате с ума сходила и вырубалась, утро успело настать. А то и день вообще. Конечно, папа уже вернулся с дежурства.

И мне стоит обсудить это всё с ним. Сверхъестественного не существует. Даже самые сложные и странные явления можно объяснить. Если не смогу сама – сможет он. Сколько ещё я буду скрывать от него своё состояние?

Открываю шкаф и беру оттуда первую попавшуюся одежду. Зелёная растянутая кофта – домашняя, подаренная кем-то из дальних родственников, плохо знающих мой размер. На ноги надеваю лосины. Что ж, в этом всём следы моих вчерашних терзаний самой себя не видны. Хорошо хоть лицо не трогала…

Вздрагиваю так, что чуть не падаю. Чудом стою на месте, потому что пол плывёт под ногами, а сердце пропускает удар. Оказывается, я и шкаф царапала. Причём так… Нечеловечески совсем. Следы ногтей широкие и мощные. Я будто пальцы очень сильно расставила и орудовала изо всех сил, причём почему-то четырьмя. Как ещё руку не сломала?

Поддаюсь неожиданному порыву и прикладываю руку к тем самым следам…Как ни стараюсь, неудобно. А когда умудряюсь расположить пальцы так, чтобы они повторяли ногтями эти следы, чуть не лишаюсь их от таких растяжек. Да и следы слишком широкие для моих ногтей. Может, я не по одному разу в одно и то же место долбила?

Уже совсем мало что соображаю. Только и оглядываюсь вокруг… Такие же следы на изголовье моей кровати. На некоторых участках стола. Опрокинуты книги, порвано постельное бельё, исцарапано жалюзи на окне. Видимо, это было единственным, что спасло пластик от нападения. Не сомневаюсь, что в таком непонятном состоянии я пыталась выбраться на улицу через окно и стала бы долбить в него.

Может, это психоз? Мне надо показаться психиатру? Просто недомогание не приводит ко всей этой жести.

Задержав дыхание, закрываю глаза. Позволяю буре внутри на некоторое время заполнить меня всю. Страх, паника, тревога, даже злость… Мне требуется несколько секунд, чтобы заставить себя хоть немного успокоиться. И сразу как наконец чувствую это, решительно выхожу из комнаты.

Папа и вправду уже дома. Чистит оружие… Да, он полицейский, но иногда мне кажется, что не только. Неоднократно замечала, что отец что-то скрывает от меня…

Впрочем, сейчас не до его тайн. Я пришла рассказать о своих.

– Пап, со мной что-то не так, – прочистив горло, начинаю сразу с сути.

Он недобро ухмыляется, бросая на меня почти презрительный взгляд.

– Это уж точно.

Сглатываю ком, стараясь игнорировать не особо скрытое оскорбление. После смерти мамы папа совсем угрюмым стал, почти даже враждебным. Никак не покидает ощущение, что винит меня в чём-то. Мне было тринадцать, когда её не стало. Сейчас восемнадцать.

– Мне надо обследоваться у врача, – решительно сообщаю. – Я вся горю и кости ломит.

– Это называется грипп, – насмешливо бросает папа, но его взгляд становится более пристальным. Почти въедливым.

Интуитивно чувствую – отец всё-таки настораживается.

– Не думаю. Это что-то гораздо более страшное, – тогда увереннее продолжаю. – Со мной происходит что-то странное. Я… Мне хочется выть от боли, в буквальном смысле. Не узнаю саму себя. Лихорадка, жар, и всё по нарастающей. Каждое полнолуние.

И это я ещё умалчиваю про все подробности ночи. Пользуюсь тем, что ко мне в комнату папа даже не заходит. Вряд ли когда-нибудь увидит этот погром… Даже если прибираться буду громко.

– Почему молчала раньше? – не сразу снова заговаривает папа.

Причём не просто спрашивает – мрачно так, сурово. Ко второму уже привыкла, но первое немного неожиданно. Чуть ли не надрыв в его голосе слышу.

А удивления там нет. У меня что, по наследству болезнь какая-то? Вроде бы мама умерла от нападения дикого зверя. Которого папа потом пристрелил. Крупный волк был.

– Думала, просто метеозависимая, – вздохнув, говорю как есть. Я и про связь своего состояния с полнолунием не сразу уловила, да и долгое время не хотела замечать, что со мной что-то не так. Отрицала всё, придумывала причины. – Но это действительно усиливается, причём в геометрической прогрессии, до невыносимого. Вчера я чуть не умерла, – резким движением оголяю руки, запрещая себе сомнения. Я уже не в той ситуации, чтобы что-то скрывать. Показываю папе: – Вот. Расцарапала себя, пока ты был на дежурстве. Хотела скорую вызвать, но потеряла сознание, не помню, что было. А когда очнулась, лежала голой с синяками и царапинами по всему телу. Видимо, порвала одежду в бреду.

Папа смотрит на мои раны на руке. Внимательно, чуть ли не замерев. А потом вдруг замахивается и яростно бьёт меня по щеке.

Обжигает мгновенно. Аж слёзы из глаз. А ещё я пошатываюсь сильно, и лишь каким-то чудом умудряюсь устоять на ногах. Меня бьёт крупной нервной дрожью.

Раньше отец меня не бил. Да, несколько раз от него исходила настоящая злость ко мне, почти угрожающая, но ударов не было. Даже замахов не было.

– Ты… – от обиды еле выговариваю, захлёбываясь рвущимся рыданием. – Ты…

– Я, я, – передразнивает без раскаяния. – О таких вещах заранее говорить надо.

Это у него так типа волнение за меня проявлялось? Испугался моих слов о состоянии и ран? Отличный способ выразить своё беспокойство, ничего не скажешь.

Шмыгаю носом, глотая слёзы. А папа на меня больше даже не смотрит – идёт к комоду, открывает верхний ящик, вытаскивает оттуда что-то. Толком не различаю, что – я вообще не представляю, как умудряюсь спокойно стоять. В этой дурацкой кофте уже чуть ли не печёт. Раны тоже ноют, да и кости не перестают о себе знать. Ещё и щёку жжёт, словно отец продолжает по ней бить. До сих пор чувствую его удар, и от этого раздрай ещё и на душе.

Папа ведь совсем не выглядит виноватым… Скорее меня таковой считает. Понятное дело, что извиниться ему и в голову не придёт.

Хотя, кажется, всё-таки приходит. Правда, довольно оригинальным способом. Он протягивает мне довольно красивый кулон с переливающим голубоватым камнем. Завораживающим таким, что не сразу понимаю, что беспрерывно уставляюсь именно на него.

А ещё всем телом странно тянусь в его сторону. Будто магнит какой-то… Хотя вроде бы равнодушна к украшениям.

Да и папа настойчивее протягивает:

– На, надень.

– Подарок после пощёчины? – всё-таки сохраняю разум, отстраняясь. – С мамой ты вёл себя так же?

Да, я слышала их ссоры, как бы ни пытались от меня скрыть. Про рукоприкладство, конечно, не знаю, но папа определённо в последние дни сильно злился на маму. Кричал так, что мне страшно было. И это они ещё пытались от меня скрыть такие ссоры…

Причём мама не повышала тон. Не удивлюсь, если она боялась мужа. Я и сама папу немного побаиваюсь…

Он и сейчас зол. Мои вопросы ему ощутимо не по душе. Дышит шумно, взглядом уничтожает. Исходящие от него волны ярости почти с ног сбивают.

– Ударишь ещё раз? – непонятно зачем продолжаю огрызаться, как будто даже подначиваю.

– Надень чёртов кулон и заткнись, – рявкает в ответ.

Дёргаюсь как от удара. Второго уже, получается. Сомнительный способ дарить подарки… Хотя как раз это папа никогда не умел.

Беру кулон, и меня мгновенно чуть ли не обволакивает каким-то приятным ощущением по телу. Странно… Но не собираюсь вникать. Хочу демонстративно выбросить подарок папы прямо при нём.

Вот только он сразу улавливает моё намерение и становится передо мной. Нависает угрожающе.

– Только попробуй… – в его голосе отчётливое предупреждение. Пугающее. Так говорят с врагами, а не с дочерями. – Надела. Быстро, – его приказы настолько жёсткие, что я машинально подчиняюсь.

Слишком уж боюсь. Беспомощна перед ним, уязвима и ранена. Уже не вывожу.

Трясущимися руками надеваю кулон, готовая унизительно расплакаться…Только вот вместо этого замираю, не понимая. Обида отступает на задний план. На переднем – удивление. Даже шок.

Жара больше нет. Кости тоже не ломит совсем. Да и раны не болят… Наоборот, по всему телу лёгкость. И приятное чувство, которое обволакивало, когда взяла кулон; усиливается в разы.

Странно это… Мне кажется? Совпадение, что мне внезапно стало легче?

С опаской смотрю на папу, который как раз совсем не кажется удивлённым.

– Что по самочувствию? – нетерпеливо спрашивает.

– Уже легче, спасибо что интересуешься, – язвительно выдаю, решив не связывать его вопрос с кулоном.

Сначала подарок подарил, теперь заботу изображает. И всё это после удара. И всё это неумело.

– Сними кулон, – вдруг заявляет папа.

Озадаченно хмурюсь. Достало теряться во всём происходящем, а ведь делаю это с самой ночи.

– Так мне носить или снять? – иронично интересуюсь, припоминая ему, что некоторое время назад велел мне заткнуться и надеть.

– Сними и опиши самочувствие, – игнорирует мой тон папа, твёрдо настаивая на своём.

Сердце пропускает удар. Описать самочувствие? То есть мне не кажется?..

Снимаю без лишних напоминаний. Сама хочу разобраться. Я ведь не верю в сверхъестественное. Но как тогда объяснить, что стоит мне снять и отложить кулон, как неприятные ощущения возвращаются? Да ещё и увеличиваются как будто – видимо, на контрасте с той лёгкостью, что была. Тело ломит до резкой боли, жар переполняет, сердце моментально ускоряет темп.

– Я не понимаю… Он…

– Волшебный, да, – просто заявляет папа, перебивая меня. Как будто о чём-то обыденном говорит. – Исцеляет от боли. Носи его постоянно.

Сглатываю ком, но снова надеваю кулон. Если бы он мог исцелять не только от физической боли…

Мы ведь с папой словно совсем чужие друг другу. Он всегда груб со мной, одно моё существование ему ощутимо в тягость. Притом съехать, когда пыталась, не дал.

Сердце колет от понимания, что я никогда и ничем не изменю сложившийся расклад. Волшебный кулон… Круто, конечно, хоть и верится с трудом. Но разве от его наличия стоит забить на непонятное нечто, происходящее со мной? Мне теперь просто носить кулон и даже не обследоваться у врача?

Судя по всему, отец считает именно так. Для него эта тема явно закрыта.

– А у тебя такой есть? – спрашиваю, надевая кулон.

Как-то странно будет, если при всей враждебности отца он это чудодейственное украшение именно мне отдаёт. Хотя такие свойства любому пригодятся. Кому-то более ценному для него, например.

– Не нуждаюсь, – презрительно выдавливает отец. Как будто даже с осуждением за то, что нуждаюсь я.

Мнусь у порога, не зная, что дальше. Всё-таки настоять на обследовании у врача? Ладно, это я сама могу организовать, временно сниму кулон и схожу в клинику.

Поблагодарить? И тянет с одной стороны, с другой – обида никуда не девается даже от такого щедрого и волшебного подарка. К тому же папа сидит весь такой хмурый и враждебный, уже совсем на меня не настроенный. Оружие чистить продолжает. Вряд ли чего-то ещё от меня ждёт. Бросает лишь быстрый взгляд – почти с отвращением.

Ладно… Не буду больше напрягать его своим присутствием. Тем более что мне ещё надо переварить факт существования чего-то мистического.

*********

Кулон действительно действует. Как бы я ни пыталась отрицать, объяснить это чем-то, приплести тут медицину и найти объяснение – нет смысла отрицать очевидное. Я слишком уж чувствую воздействие, и далеко не обычное.