– Наверное, так.
– Безусловно, так. Я как картина Левитана. Не необходим, но приятно иметь. Предмет роскоши.
– Да уж, на предмет первой необходимости вы не похожи.
– Во всех моих студентах после общения со мной просыпается ирония. Вот и в вас, смотрю, уже. Спасибо за завтрак, Анастасия. Начнем заниматься?
– Конечно, – и Анастасия встала из-за стола.
Глава вторая, в которой обсуждаются цены на рабовладельческом рынке
– Кабинет, как и положено кабинету, был уставлен тяжеловесной мебелью и производил бы гнетущее впечатление, но огромные окна в пол, выходящие в сад за домом, наполняли его светом и жизнью, – произнес Роман.
– У вас, конечно, кабинет выглядит совсем иначе, – ответила Анастасия и села в кожаное кресло, перед которым на низком столике стоял ноутбук и лежали стопка чистых листов с ручкой.
– Как и все лучшие сценаристы Голливуда я работаю не в кабинете, а по кафешкам, – Роман рассматривал полки с книгами.
– А вы сценарист?
– И сценарист, и писатель, и даже с премиями, и даже с двумя псевдонимами. Вы не задумывались, почему я такой самовлюбленный и стою настолько дороже других преподавателей? – Роман сел на диван, осмотрелся и пересел в кресло напротив Анастасии. – Как раз поэтому.
– Потому что вы писатель?
– Сейчас объясню. Мы же риторикой с вами собрались заниматься?
– Насколько помню, или вы можете научить меня чему-нибудь ещё?
– Хотите, живописи?
– Не слишком ли, Роман, много у вас талантов?
– Нет-нет, рисовать я совсем не умею. Но всегда хотел! а лучший способ научиться – это научить кого-нибудь другого.
– Риторику вы так же изучали? – Анастасия сама удивилась, как легко ей удалось съязвить.
– К сожалению, нет, и потому потратил слишком много времени и знаю слишком много лишнего. Но сегодня я буду краток и обещаю говорить только по делу. Итак. Риторика. Самое лучшее определение риторики я услышал, что не удивительно, от университетского профессора еще на первом курсе, звучало оно так: риторика – это наука о целесообразном слове. В этом определении важно всё. Почему «слово»? Потому что для своего высказывания вы можете использовать не только слова. Я не могу объяснить вам, каков апельсин на вкус, разрешите, я его вам станцую. Слова не всегда нужны, а иногда прямо противопоказаны, но риторика использует именно их. Вот почему важно мое писательство – не знаю ни одного преподавателя ораторского искусства, который получал бы национальные литературные премии за свои художественные произведения, кроме себя. А это важно, язык важен, уровень владения им важен. Идём дальше, наука о целесообразном слове, почему «наука»? Да потому что это наука, прикладная гуманитарная наука. Там есть правила и законы, нарушая которые вы не сможете придать своей речи тот эффект, к которому стремитесь. Если бы риторику создавали сейчас, сказали бы, что она создана на базе психологии, какой-нибудь психологии малых групп. То есть сначала мы изучаем, как говорящего человека воспринимают окружающие, потом, зная это, мы закладываем специальные структуры внутрь речи, которые помогают людям воспринимать нас лучше и проще. Речь может быть составлена по законам риторики и тогда она будет легко восприниматься, а может нарушать эти законы, законы восприятия, тогда она будет с большим трудом входить в головы слушателей. Если бы я учил вас живописи, долго рассказывал о композиции, о цвете, а вы бы постоянно рисовали бы мне черные квадраты, я бы наверняка расстраивался, но не слишком – ведь «вы так видите». Вы рисуете свой внутренний мир, эмоции, и это безобразие даже может хорошо продаваться. Но знайте, когда я буду рассказывать вам о законах риторики, а вы будете их нарушать, я не буду расстраиваться, я буду просто говорить, что вы всё сделали неверно и надо переделать. Воспринимайте законы риторики как физические законы – можно плевать на силу тяжести, но не тогда, когда вы собираетесь выйти из окна на двенадцатом этаже. Наконец, третий момент. Наука о целесообразном слове. Почему «целесообразном»? Потому что у оратора есть цель, которую он хочет достичь, используя свою речь как инструмент. Если у вас нет цели, вы не можете быть оратором. Если у вас есть цель, но вы не знаете риторику, вы тоже не можете быть оратором. Ваша речь – лишь средство, способ, орудие, а цель лежит за пределами вашей речи. Оратор не хочет сказать просто «красиво», он хочет сказать для чего-то, он хочет вложить в головы людей определенную мысль, подтолкнуть их к какому-то действию. Он хочет управлять людьми с помощью звучащего и письменного слова. Вот что такое риторика, наука о целесообразном слове. И вот как много я буду говорить, но только в начале наших занятий. Со временем всё больше и больше говорить будете вы, а потом я буду вообще молчать и только радоваться вашим успехам. Что-нибудь записали?
Анастасия показала листок, на котором было написано «Наука о целесообразном слове», и поинтересовалась:
– Я умею вычленять самую суть, не правда ли?
– Наверное, мы с вами родственники, – ответил Роман.
– Вот как?
– Краткость и мне приходится сестрой.
– Вы сказали, если бы риторику изобретали сейчас, она основывалась бы на психологии. Но ведь её изобрели сильно давно?
– Да, тогда не было психологии как таковой и вообще-то мало чего было, кроме философии. Ну, демократия еще была – потому и потребовалась риторика, чтобы структурировать желания, воли и умы людей посредством звучащего слова. Всё началось с софистов, они были хитрыми и ничего не стеснялись. С ними боролись всякие сократы-платоны-аристотели, которые упирали на нравственность и вообще были хорошими людьми. Собственно, у Аристотеля уже можно прочитать почти всё то, что я буду вам рассказывать. Это полезно знать, чтобы не покупать книжки авторов, хвастающихся тем, что они что-то такое придумали в риторике. Ничего они не придумали, а перевели с американских изданий, которые в свою очередь взяли всё у классиков, просто наши авторы классиков не читали, потому что безграмотны. Мне присылают книжки на рецензии, недавно прислали одну, в которой выдающийся знаток ораторского искусства сначала сокрушался по поводу отсутствия разработанной теории аргументации, а потом её создавал на страницах своей книги усилием своего недюжинного таланта, да только на самом деле просто пересказывал любой университетский учебник.
– Вы мне рекомендуете читать Аристотеля?
– Я вам не рекомендую читать модные книжки в красивой обложке, любое академическое издание по риторике даст в сто раз больше. Что касается Аристотеля, он сложно переносится нормальными людьми, можете взять его Риторику, чтобы убедиться. Или Органон, это несколько сочинений про логику, там вообще мрак. Думаю, в вашей библиотеке всё это есть.
Анастасия старательно записала и кивнула:
– Это библиотека мужа, я думаю, в ней есть Аристотель. Вы иногда говорите «риторика», а иногда «ораторское искусство».
– А иногда говорю «красноречие», что вас смущает? Если за греками следовать, то, наверное, правильным будет «ораторское искусство». Потому что «риторика» – это всего лишь транскрибирование первого слова в этом словосочетании. То есть греки говорили «риторики техни», и правильно это перевести как «ораторское искусство», но прижилась «риторика» по первому слову. Вообще, вы первый человек на моей памяти, которому хочется разбираться в этимологии. Обратите тогда внимание, что слово, которое мы переводим как «искусство», для грека звучит как «техни», техника. Так что ораторское искусство – этот вообще-то ораторская техника. Техника как искусство. Но лучше не задавайте мне вопросов, связанных с греческим, я забыл этот язык сразу, как сдал последний экзамен.
– Хорошо, не буду. А вот вы еще софистов упомянули.
– Анастасия, мы риторику изучать будем или историю риторики? Во многих вузах допускают эту ошибку на уровне проректора по научной работе, у меня были, например, адвокаты, которые вообще-то должны были изучать риторику, она у них в программе есть, но вместо этого учили имена ораторов и даты их основных речей, – Роман театрально воздел руки к небу. – А софисты занимались практикой и за большие деньги готовили будущую греческую элиту, учили молодежь ораторскому искусству, ведь в те времена без умения хорошо говорить нельзя было построить карьеру. Софисты не сильно сковывали себя и своих учеников вопросами истинности или нравственности, потому что учили достигать целей. Ну а философы им в этом противостояли, потому что занимались не практикой, а философией. От софистов практически не осталось никаких сочинений, так что даже сложно сказать, что из их представлений вошло в привычную для нас риторику, оформленную философами.
– Я хотела спросить, будем ли мы изучать софизмы?
– Обязательно, если вам нужно научиться спорить.
– Вы сказали, что софисты учили за большие деньги. А как дорого у них стоил курс?
– Дорого. Платон был продан в рабство Дионисием, тираном Сиракузским, за двадцать мин серебра, а курс риторики тогда стоил тридцать мин. Вот так выучил одного студента, а потом пошел на рынок и купил себе Платона. Да еще и сдача осталась.
– Всё, – уверенно сказала Анастасия, – закончились вопросы. Продолжайте.
– Продолжаю. Что нам предстоит изучить и с чем поработать. Или не предстоит, сами решите. Во-первых, страхи. Людям очень страшно говорить публично и вообще общаться, например, с незнакомыми людьми. Вы скажете, что страх уходит в результате хорошей подготовки, и будете правы, тем более что нет ничего хуже человека, который не подготовился, но и не боится. Такой оратор просто отвратителен, потому что его неконтролируемое словоизвержение не сдерживается ничем, даже страхом. Я за то, чтобы страх естественным образом уступал перед профессионализмом и опытом. Но бывают случаи, когда нужно специально поработать над страхом, иногда даже продолжительное время. Да, это больше психологическая проблема, но её можно решить с помощью определенного набора упражнений и практик в рамках предварительного изучения риторики. Вас, наверное, это не слишком касается?
– Думаю, с этим я особых проблем не испытываю.
– Думаете или не испытываете?
– Не испытываю.
– Особых или вообще? – Роман усмехнулся.
– Сейчас поговорю с вами и начну всего бояться.
– Да, в этом заключается один из способов борьбы со страхом – я вам его искусственно нагнетаю, а вы с ним справляетесь, я пугаю вас еще больше, вы опять справляетесь, в конце концов вы привыкаете работать под такой нагрузкой, которой в обычной жизни не случается, дело в шляпе. Подобные эксперименты сильно развлекают, но думаю, что нам с вами они действительно не понадобятся.
– Я уже ни в чем не уверена.
– И это правильно. Ведь нет предела совершенству. Пусть вам и не приходилось сталкиваться со своим страхом в привычной для вас жизни, но кто сказал, что наши занятия не толкнут вас на подвиги? Выйти из собственной зоны комфорта так просто. Так полезно. Соглашайтесь.
– Пока я не очень понимаю, к чему вы меня призываете.
– А это станет понятно, когда вы расскажете о том, чем занимаетесь. Тогда мы придумаем, куда вам двигаться, поймем, с какими ораторскими вызовами вам придется иметь дело, заодно познакомимся с вашими страхами и вообще повеселимся. Но это потом.
– Вот спасибо, – Анастасия благодарно склонила голову.
– Да не стоит, – Роман махнул рукой. – Следующая часть риторики, которую нам нужно освоить, называется изобретением. Мы будем учиться думать как оратор, анализировать аудиторию, анализировать себя, анализировать проблему аудитории, анализировать факт, который эту проблему породил, придумывать решение этой проблемы, придумывать аргументы, которые наше решение смогут сделать комфортным для аудитории – короче говоря, мы будем составлять содержание нашего высказывания. Его смыслы. Будем его изобретать. Это самое сложное, что есть в риторике, сложное именно интеллектуально. Если заниматься совсем честно, то нам даже логику пришлось бы брать, но мы этого делать не будем, обойдемся теорией аргументации. Да и вообще, всё изобретение у нас будет развернуто в практическую область, так что вам понравится.
Анастасия сделала пометку на листе, Роман продолжил:
– Следующая часть называется расположением. Тут, как и из названия явствует, мы будем учиться всё то, что придумали в изобретении, правильно располагать внутри своей речи. В правильной последовательности, с правильными акцентами, а не как попало. Умное, но плохо структурированное высказывание может уступить посредственному, но хорошо сложенному выступлению. К сожалению. И чем лучше у вас содержание, тем тщательнее следует отнестись к структуре, чтобы не испоганить материал. Как костюм – он может быть из прекрасной ткани Карло Барбера, но неудачно скроен, и кому он тогда нужен? Этот раздел риторики наиболее прост и понятен, и он сразу дает ученику ощущение невиданного прогресса.
Анастасия кивнула, Роман сделал секундную паузу и начал говорить дальше:
– Наконец, последняя часть – выражение. Мы придумали, мы расположили, теперь это всё надо сказать. С чувством, с толком, с расстановкой. С эмоциями, с жестами, с движением. С громкостью, с паузами, с интонацией и так далее. Кроме того, нужно ведь и речью оформить свое выступление, и речь должна быть емкой, точной, сильной, смелой, богатой, естественной, понятной, чистой, выразительной, не говоря уж о том, чтобы быть правильной. Это значит, что нам нужно улучшать как свой язык, так и актерские навыки. Делается это просто, но очень долго, потому что тут мы имеем дело с рефлексами, а не просто с работой головы, рефлексы же формируются не быстро.
Анастасия вздохнула и Роман спросил:
– Неужели вы куда-то торопились? А ведь еще есть монолог и диалог, они довольно сильно отличаются друг от друга, поэтому все эти разделы нам придется пройти дважды, сначала для монолога, потому что он проще, а потом для диалога.
– Разве диалог сложнее монолога? – удивилась Анастасия.
– Гораздо. Я бы даже сказал, что несопоставимо сложнее, но это неправда, хоть и звучит хорошо. Диалог сложнее, потому что в диалоге вам надо контролировать не только себя, но и собеседника, который тоже может что-то говорить. Устраивать диалоги на хорошем уровне по-настоящему трудно. Лишь бесцельно и бестолково общаться легко, а диалог вообще-то является высшим уровнем владения ораторским мастерством.
– Пусть так, – согласилась Анастасия. – Страхи, изобретение, расположение, выражение, монолог, диалог. С чего начнем?
Глава третья, про сумасшедшую гиену
– Начнем мы явно не со страхов, потому что для работы с ними мы находимся не в том месте и не в то время.
– Разумеется, – подтвердила Анастасия. – И сейчас вы скажете, что управляете пространством и временем, поэтому ваши ученики учатся борьбе со страхом в темное средневековье.
– Бегая от одного костра инквизиции к другому, точно. Вы не так уж далеки от истины, только никакого темного средневековья не существовало, посмотрите на их книжные миниатюры или на фрески, там же буйство красок. Мы живем в менее цветастое время, несмотря даже на рекламу. А со страхом только психоаналитики умеют работать, уложив пациента на кушетку, я предпочитаю вооружаться другими методиками.
– Пространственно-временными?
– Вы же сказали, что не страдаете глоссофобией и про страхи вам не надо рассказывать?
– Я передумала, рассказывайте. Что такое глоссофобия?
– Ха!.. Так называется паническая боязнь выступлений на публике. Это не про вас.
– А если не паническая?
– Тоже не про вас, но встречается чаще. Ну смотрите, природа страха публичных выступлений кроется в негативном опыте предыдущего провала. Таков механизм появления всех видов фобий и многих других проблем в нашей психике – мозг предугадывает возможность появления уже знакомой негативной ситуации и защищается от нее, убегая и прячась. Причем, провал мог быть реальным или фантомным, навязанным или случайным, крупным или мелким, личным или даже чужим, но он был и теперь мозг не хочет повторения.
– Чужим?!
– Конечно. Кто-то позорится с презентацией, а нам стыдно. Ему ничего, потому что он простой как пень в лесу, а у нас страхи. Чужой негативный опыт.
– И что можно сделать с негативным опытом?
– Психоанализ скажет, что надо вернуться в воспоминания и заново все пережить, но теперь правильно. Экзистенциальная психология предложит испить страх до последней капли и понять его пользу. Поведенческая психология посоветует вести себя так, как будто мы не имеем никакого страха, и скоро привычка возьмет свое. А нейропсихология предложит заменить отрицательный опыт положительным, чтобы отныне именно на него в принятии решений опирался мозг. Если кто-то решит справляться с проблемой самостоятельно – я бы рекомендовал двигаться по пути, предложенным нейропсихологией. То есть потихоньку и очень медленно, но постоянно и поступательно набираться положительного опыта. Не выступать сразу перед стадионом и даже перед десятью людьми, и даже перед тремя. И вообще, не надо выступать. Начать с самого простого задания, которое только можно придумать.
– Например?
– Поздороваться с соседом. Нужно начать получать удовольствие от максимально простой коммуникации, постепенно усложняя её. Любая успешная публичная коммуникация – это источник острого, комплексного и незабываемого удовольствия. Нужно создать условия, в которых это удовольствие будет получено и зафиксировано. Много, много, много-много раз. Сначала человек будет ощущать привычный страх и чуть-чуть удовольствия, потом удовольствия всё больше и страха всё меньше. Наконец, положительный опыт полностью вытеснит опыт отрицательный.
– Рассказать об этом гораздо проще, чем осуществить.
– Некоторые и рассказать не могут, Анастасия! Но вы правы. Виды страхов и запущенность ситуации бывают разными, а экспериментировать над собой или близкими лучше все-таки под присмотром профессионалов. Мой знакомый создал такую штуку, называется глубокая ситуативная психотерапия. Не совсем, правда, создал, скорее, оформил это в виде услуги, потому что вообще-то он занимается тем, что осуществляет мечты – кому часы необыкновенные достанет, кому яхту, кому охоту редкую организует, но не суть. Главное – это глубокая ситуативная психотерапия, ничего лучше для наших целей нет. Идея в том, что сильнее всего человека изменяют не разговоры с психологом, не возвращение к собственным фобиями или знакомство со своими снами, а проживание реальных ситуаций. Всё, что нам необходимо сделать, это смоделировать такие ситуации, которые будут менять конкретного человека в нужном направлении. Сначала анализируем пациента, потом придумываем альтернативную реальность, которая даст требуемый терапевтический эффект, создаем реальность, погружаем в нее человека, радуемся его изменениям.
– Был фильм такой, кажется.
– С еще не старым Майклом Дугласом, «Игра» называется.
– Глубокая ситуативная психотерапия?
– Да, только не путайте с обычной ситуативной психотерапией, там вас просто по голове погладят, чтобы вы всплакнули, и будут считать, что работа выполнена.
– И так вы боретесь со страхами своих клиентов?
– И забот не знаю. Теперь вы понимаете, что это точно не сегодня, даже если вам это понадобится. А сегодня мы начнем с того, что вы мне что-нибудь о себе расскажете. Во-первых, мне нужно узнать, как вы говорите, во-вторых, мне уже надоело говорить самому. Можете начать с того, куда подевались все ваши домочадцы.
– Домочадцы в Исландии, мох едят, я должна была быть с ними, но работа. А работаю я заместителем директора по развитию в этой компании, – Анастасия встала, подошла к столу, взяла визитку и протянула Роману. – Пусть мне и нет необходимости работать, но мне нравится и у меня получается. Вы хотели узнать о моих обязанностях? Формирование концепции и стратегии роста, анализ работы компании и всех производственных процессов, расстановка очередности финансового обеспечения внедряемых программ и контроль целевого использования средств, подготовка рекомендаций по выходу на свежие рынки, формирование планов модернизации, предъявление управленцам среднего звена одобренных планов стратегии развития и сроков их реализации, формирование планов противодействия форс-мажорным обстоятельствам и так далее. Вы от моего канцелярского языка морщитесь? Да, вот так я и говорю на работе. С точки зрения риторики у меня есть начальство и подчиненные, которыми нужно управлять, есть совещания, доклады и презентации, еще иногда бывает пресса, но редко. Подо мной есть департамент инвестиций, департамент корпоративного управления и центр проектов повышения эффективности. Работаю четыре года, особых сложностей, как уже говорила, нет, но хотелось бы развиваться, потому что и засиделась, и, честно скажу, хочется чего-нибудь большего… Я, Роман, не готовилась к самопрезентации, но вообще-то могу неплохо выступать, а не так, как сейчас.
Всё время, пока Анастасия говорила, Роман впервые с момента встречи внимательно её рассматривал с серьезным и сухим выражением на обычно подвижном лице. Когда она закончила, он что-то промычал, а потом спросил:
– А вы знаете, что риторика является основой менеджмента?
