В управление регионального командования внутренних войск, в ту пору именовавшееся округом, Шах попал служить незадолго до дембеля. Намечавшегося, но несостоявшегося…
Все началось в первых числах двухтысячного, когда двое бойцов из роты, где служил Шаховцев, умудрились повязать вооруженного бандюгана. По приказу комдива на парней подали представление к медали, а в штабе соединения, в отделении по работе с личным составом (как теперь именовались прежние политотделы), решили тоже прославить солдат, написав о них статью в войсковую газету. Причем сами, не приглашая специально обученного журналиста.
Вот только выяснилось, что среди бывших политработников никто не владеет, так сказать, эпистолярным жанром, и, посовещавшись, они спихнули эту задачу на нижестоящих коллег в полку. Те, в свою очередь, переложили это на заместителя командира роты, где служили отличившиеся бойцы. Офицер, получив подобный приказ, сперва впал в панику, поскольку умел сочинять лишь рапорта и редкие письма домой, а потом неожиданно вспомнил про студента Литературного института, дослуживавшего в подразделении последние месяцы.
? Шаховцев! Ты, помнится, у нас на писателя до призыва учился? – поинтересовался он, вызвав солдата к себе, и, получив утвердительный ответ, сразу же воспрял духом. – Отлично! Вот и напишешь в газету, как наши повязали этого отморозка со стволом! Если все как положено сделаешь, то мы тебя в первую партию дембельнем!
Естественно, Иван согласился. Что-что, а описать в красках случившееся ему не составляло труда. Тем более что сам рассказ о задержании он не раз слышал в мельчайших подробностях, а вдобавок ко всему командование освободило его от выхода на патрулирование и нарядов на целых три дня. И это не говоря уже об обещании уволить его в запас в числе первых – главной мечте каждого солдата!
Очерк был написан меньше чем за сутки. Еще полдня ушло на то, чтобы вычитать текст и исправить мелкие огрехи и шероховатости. В назначенный срок творение Шаха было предоставлено в политотдел, а затем переправлено в редакцию. Спустя две недели в окружной «вэвэшной» газете за фамилией замкомроты вышла огромная статья на две страницы. А еще через несколько дней Ивана неожиданно вызвали к заместителю командира дивизии.
В кабинете, кроме хозяина – немолодого важного полковника, находился незнакомый подполковник с широким улыбчивым лицом.
? Вот и он, автор! Как говорится, собственной персоной, – шутливо представил солдата замкомдив.
– Ну здорово! – как-то по-свойски, без присущих офицерам повелительно-командных ноток в голосе, обратился к Шаховцеву улыбчивый, протягивая свою крупную, широкую ладонь. – Так это ты, значит, этот очерк написал? – он кивнул на лежащий перед ним на столе свежий номер газеты.
– Так точно, – настороженно отозвался Иван. Подобным приятельским тоном с ним за всю службу беседовал лишь приснопамятный особист Петраков.
– Ничего себе! И где же ты этому всему выучился?
– В Литературном институте. Целых два курса закончил, – ответил за солдата замкомдив, очевидно, не поленившийся ознакомиться с личным делом Шаховцева.
– Однако! – уважительно покачал подполковник. – А в армию как попал? У нас же студентов вроде уже лет десять как не призывают. За «хвосты», что ли, отчислили?
– На заочное перевелся и сразу загремел под фанфары, – вновь проявил осведомленность заместитель командира дивизии.
– Так точно, – подтвердил Шах.
– И давно ты уже служишь?
– Без малого два года. В мае уже увольняется, – опять опередил Шаховцева полковник.
– Ничего себе! – вновь повторил улыбчивый и, обернувшись к замкомдиву, бросил с заметным упреком в голосе: – Что ж ты, скрывал от меня, что у тебя такие люди служат?
– Да я сам только-только узнал о нем… – смущенно начал оправдываться замкомдив, но подполковник перебил его:
– Ладно, знаю я вас! Удавиться готовы за лишнего бойца!
Слова эти были сказаны вроде как бы шутливо, но замкомдив почему-то виновато опустил глаза.
– Жмоты, одно слово! – с нарочитой обидой в голосе подытожил улыбчивый и заговорщицки подмигнул Шаху. – Верно я говорю, Вань?
Иван деликатно промолчал в ответ, мучительно соображая, зачем он понадобился этому непонятному подполковнику.
– Кстати, чего ты стоишь, как неродной? – спохватился улыбчивый. – Давай присаживайся, не стесняйся! – по-хозяйски скомандовал он солдату.
– Да-да, – поспешно подхватил заместитель командира дивизии. – Садись, Шаховцев.
Шах осторожно присел на краешек стула. Поведение подполковника все больше убеждало, что он принадлежит явно к кому-то из «небожителей». А таковыми, в понятии Ивана, были лишь особисты да офицеры из военной прокуратуры…
Впрочем, спустя несколько минут ситуация разъяснилась. Незнакомый офицер оказался начальником пресс-службы из управления, читавшим шаховцевский очерк. Очевидно, этот опус произвел на него впечатление, потому как Кочубей – так была фамилия подполковника ? после дежурных расспросов начал сватать Ивана к себе на службу.
– Смотри, – проникновенно говорил он. – Ну, дембельнешься ты через месяц, а дальше что? Небось, неохота домой возвращаться? Неохота, вижу! Ты ж стопудово уже к Москве привык…
Кочубей бил в точку. При одной мысли о том, что ему когда-нибудь придется вернуться в Куранск, Шаха бросало в дрожь. Даже полгода назад, когда командование пожаловало ему месячный отпуск, он сумел вытерпеть в родном городе от силы дней пять. Не блиставшая цивилизацией и в благополучные советские годы, теперь малая родина выглядела заброшенной деревней, заселенной нищим убогим сбродом. Оборонный завод, где в прежние времена трудились большинство горожан, закрылся. В здании бывшего дома пионеров теперь размещался ночной клуб, по виду напоминавший третьесортную пивнушку, где вдобавок к самопальной водке почти в открытую продавалась наркота.
Половина одноклассников успели спиться, остальные разъехались кто куда в поисках лучшей доли. Относительно неплохо устроилась лишь Ленка Лагутина, считавшаяся первой красавицей в школе, – подалась в наложницы к некоронованному хозяину городка, бандиту по кличке Череп.
Вот потому теперь, сидя в кабинете замкомдива и слушая усатого подполковника-редактора, Иван вновь с отвращением подумал, что если ему не удастся зацепиться в Москве, то придется уезжать в родной, осточертевший городишко. Что его ждет в этой дыре, официально именуемой райцентром, с бестолковым названием Куранск? Идти в ментовку или пожарку, ежедневно рискуя погибнуть или сделаться калекой, чтобы к сорока годам выслужить нищенскую пенсию? Или торговать на рынке?
– Вижу, что неохота из Москвы уезжать, – Кочубей словно читал его мысли. – По-хорошему, здесь надо работу искать… Ну это ладно, при желании можно найти, а вот жить-то где будешь? Сейчас самый захудалый угол снять таких деньжищ стоит!
Подполковник снова расчетливо ткнул по больному. Перспектива с жильем если и светила, то только если бы Шаховцев вновь вернулся в Лит на дневное. Можно было, конечно, временно обосноваться у крестного. Но – а дальше-то куда? Не станешь же жить там вечно!
– В общем, дружище, есть к тебе предложение, – выждав паузу, продолжил Кочубей. – Не желаешь у нас послужить?
– У вас – это где? – не понял Иван.
– В пресс-службе. Нас только-только сформировали и под тебя у нас должность прапорщика имеется.
– А делать-то что надо будет?
– Много чего, в том числе и писать. Зарисовки и очерки. А то у нас как в поговорке: патронов до фига, а бойцов не хватает. Короче, решай, дружище, – заключил подполковник. – Златых гор тебе не обещаю, но служба у нас не самая плохая. Плюс койко-местом тебя обеспечим. И не в казарме, а в общежитии, со всеми удобствами.
– И какими же это удобствами? – позволил себе поиронизировать Шах, вспомнив, как офицеры в части зачастую ютились где попало: кто в медпункте, а кто и вовсе в казарме, поставив койку в ротной канцелярии.
– А то, что там хоть и душ с сортиром общий, но зато комната всего на двоих. А самое главное – до работы тебе будет ровно сто метров ходьбы. От дверей до дверей.
Шаховцев задумался. Положа руку на сердце, ему больше всего хотелось как можно скорее уйти на «гражданку» и забыть весь этот армейский дурдом. И уж точно до сей поры у него не возникало и мысли, чтобы остаться на сверхсрочную. Даже ради Москвы, где до призыва прожил два года, оброс друзьями и знакомыми, не говоря уже о Литинституте, который надо было закончить кровь из носу.
– Тем более что ты наверняка будешь в институте на заочном восстанавливаться, – в который раз угадал Кочубей раздумья собеседника. – Значит, тебе по-любому надо будет для сессий время освобождать. Если ты в какую-нибудь частную лавочку устроишься, то хрен тебя на экзамены отпустят. А у нас все по закону: учебный отпуск, причем оплачиваемый.
Казалось, не этот улыбчивый подполковник, а сама судьба не оставляет Ивану никакого другого шанса. И в конце концов без пяти минут демобилизованный воин сдался, написав рапорт на имя генерала, заместителя командующего округом, с просьбой рассмотреть его, Шаховцева, кандидатуру на означенную должность. А заодно и еще один – о переходе на контракт.
Поначалу Шах долго мучился мыслью, правильно ли он поступил. В солдатской среде откровенно потешались над теми, кто вместо того, чтобы увольняться, оставался служить. Даже песню-дразнилку сочинили, на мотив «Прощания славянки»:
Остаюсь на сверхсрочную службу,
На фига мне гражданская жизнь?
Не нужны мне кроссовки и куртка –
Сапоги и шинель зашибись!..
Вот потому первое время Иван тщательно скрывал от сослуживцев, что решил остаться в войсках. Он поведал об этом лишь закадычному другу Ромке, но тот, вопреки ожиданиям, не только не стал крутить пальцем у виска, а наоборот, в ответ поведал приятелю, что сам решил податься на контракт.
? А чего у нас там на Тамбовщине делать? – философски рассуждал Пригарин, презрительно оттопырив губу. ? Колхоз давно развалился, мужики бухают, а кто помоложе да попрошаренней, давно лыжи навострили куда получше. Так что для начала можно и тут послужить.
? А потом?
? А потом видно будет. Может, хату от этих войск какую-никакую урвать удастся или москвичку из солидной семейки охмурить…
Через пару дней Пригарин переехал из ротной казармы в соседнее здание, где на втором этаже жили бесквартирные и холостые сверхсрочники. А Шаховцев куковал еще месяц, исправно выходя на маршруты или стоя в оцеплении на футболе. И лишь к середине мая его вызвали в штаб и вручили предписание следующим утром явиться к новому месту службы.
Назавтра новоиспеченного контрактника встречал на КПП сам Петр Петрович Кочубей. Он же провел его по множеству мест, успев за день поставить Ивана на все виды довольствия, выписать ему пропуск и специальный вкладыш в военный билет для бесплатного проезда, а кроме того подселить его в комнату в офицерской гостинице, к какому-то вечно отсутствующему капитану. За все время тутошнего житья Шах видел своего соседа от силы пару раз.
Кроме того, новый начальник заранее выбил для нового подчиненного вполне приличный компьютер. Поначалу Шаховцев недоумевал: с какой это радости начальство так расщедрилось для него, простого контрактника? Но Кочубей в ответ лишь хитро улыбнулся:
? Не переживай, это временно. Как говорится, на период выполнения особо важной задачи…
? Какой еще задачи? – еще больше опешил Иван.
? Узнаешь. Всему свое время…
10
«Всему свое время… Что ж, верно. И каждому тоже – свое!»
Шаховцев вдруг подумал о том, что, возможно, и прав был тот древний восточный мудрец, утверждавший, что судьба любого человека давным-давно предопределена свыше. Ведь если рассудить философски, то вся жизнь – это цепь случайностей и совпадений. Не влюбись мать вопреки всякому здравому смыслу в Сергея Алексеевича ? его, Ивана, попросту не было бы на свете. Не приедь той весной в Куранск Веселецкий, никогда бы Шах и не познакомился с ним и не поступил в Литинститут. А дальше опять та же цепочка случайностей: не поддайся он на уговоры замдеканши перевестись на заочку, не загремел бы в армию. Не случись в их роте того громкого задержания, о котором Шаховцева заставили писать в войсковую газету, – не заметил бы, не взял бы его под свое крыло Кочубей. Он же познакомил его с Сан Санычем, бывшим замначальника политотдела, а ныне директором издательства «Багратион».
Случилось это на второй день службы Ивана в управлении. Весь первый он пробегал по различным кабинетам, становясь на разные виды довольствия, писал рапорта о принятии должности и даже успел получить на складе два комплекта формы: зеленой и серой, милицейской, на случай если ему придется по разнарядке дежурить где-нибудь на усилении.
Когда же к вечеру следующего дня, закончив все кадрово-штабные формальности и наладив выделенный для работы древний компьютер-«тройку», свежеиспеченный контрактник явился в кабинет своего нового начальника доложить об окончании всех бюрократических перипетий, он обнаружил там накрытый стол, за которым, кроме Петра Петровича, находился и крутоплечий скуластый живчик средних лет.
Иван было собрался по-тихому прикрыть дверь, чтобы не мешать, но Кочубей, заметив, дружески окликнул подчиненного:
? О, как раз кстати! Заходи, чего стесняешься?
? Заходи-заходи! – подхватил живчик и, обернувшись к Кочубейу, поинтересовался: – Это и есть тот самый Иван?
? А кто же еще? Он самый!
? Присаживайся, брат! – добавил кочубеевский гость, пододвигая стул и выставляя на стол третью рюмку, в которую Петр Петрович тотчас же от души налил душистого «Арарата».
Ошалев от такого приема, Шах неуверенно опустился на краешек стула.
? Ну давай, что ли, за знакомство! – живчик поднял пузатую стопку-бокал.
Иван машинально опрокинул в себя коньяк и лишь потом сообразил, что сидящий перед ним человек и есть директор «Багратиона», о котором новые сослуживцы успели поведать с нескрываемым почтением к отставному полковнику: «Мужик крутой, серьезный… У самого командующего желанный гость…»
Наслушавшись подобных славословий, Шаховцев представлял себе Сан Саныча этаким небожителем. Но сейчас перед ним сидел обычный, еще сравнительно молодой мужик, в котором не было ни грамма надменности.
? Так чей ты избранник? – между тем продолжал расспрашивать новый знакомец. – У кого из мастеров подвизаешься?
? У Веселецкого.
? У Петра Алексеевича? Знаю! Ладно, давай, что ли, еще по одной за знакомство?
? Давно уж пора! – поддержал Кочубей, в очередной раз до краев наполняя все три рюмки. – А ты, Иван, давай, не меньжуйся.
Опрокинув в себя очередную порцию «Арарата», Шах ощутил, что голова вовсю идет кругом. И не столько от выпитого, столько от осознания того невозможного по его представлению факта, что он, еще несколько дней назад бывший простым солдатом, вынужденным вытягиваться в струнку перед самым захудалым лейтенантиком, сегодня вот так вот запросто пьет наравне со старшими офицерами.
А тут еще Сан Саныч, словно прочтя его мысли, напустился на него:
– Что это ты, брат, берешь, будто крадешь? Накладывай себе по полной! – и, положив ему на тарелку внушительный кусок семги, тут же следом от души намазал бутерброд икрой.
Тогда же между делом он объяснил Шаху смысл его будущей работы, точнее, подработки, на ближайшие полгода. Ивану предстояло писать маленькие рассказики из разных этапов жизни будущего депутата – отставного «вэвэшного» генерала.
Над первым рассказом Иван трудился восемь вечеров подряд. Прочтя его, Сан Саныч восторженно присвистнул:
– Молодец, друг! Не ошибся я в тебе!
Правда, потом он подверг шаховцевское творение самому детальному разбору, тыча носом в каждую неточность, в каждую неловкую фразу.
– В общем, Ваня, не обижайся, но тебе еще учиться и учиться, – сказал он в заключение. – И вообще, займись серьезно языком. У тебя такой сиротский синтаксис, что аж сердце плачет!
Затем он тщательно выправил текст, собственноручно переписав начисто несколько особо неудачных абзацев, попутно поясняя подопечному все его огрехи и ляпы.
Следующие творения Шаховцева директор «Багратиона» разбирал уже более придирчиво, заставляя переписывать по нескольку раз, покуда вещь не «оживала» и читатель, ради любопытства пробежав первые строки, уже не смог бы оторваться.
Эта муштра не прошла даром. За неполные пять месяцев качество шаховцевских текстов выросло во много раз больше, чем за два года в Литинституте. Понятное дело: Веселецкий хоть и был строг, но все же щадил самолюбие учеников. Да и очередь на обсуждение своих творений была солидная – хорошо, если раз в полгода выставить на семинар свой очередной опус! Сан Саныч же навещал подопечного не реже раза в неделю и снимал стружку от души.
Кстати, один рассказ из генеральской жизни Шаховцев осенью принес на семинар, где его восторженно приняли даже самые придирчивые из однокашников.
? Мне, что ли, в армию сходить? – грустно пошутила одна из заочниц – дама бальзаковского возраста, прежде не оставлявшая от шаховцевских текстов камня на камне. – Глядишь, тоже из графомана в писателя вырасту.
А Петр Алексеевич, с удовольствием листая творение своего юного земляка, пошутил:
? Можно подумать, что тебя два года не сержанты с офицерами муштровали, а Бунин с Куприным!
Услышав это, Иван улыбнулся – в лице Сан Саныча и вправду было что-то от автора «Белого пуделя» и «Олеси».
Еще одним плюсом работы под началом Сан Саныча было то, что директор «Багратиона» использовал контрактника отнюдь не бесплатно. Ближе к осени, когда начала выходить газета, специально организованная под выборы генерала, отставной полковник презентовал подопечному два увесистых конверта. В одном обнаружилась сумма, равная тогдашней двухмесячной генеральской зарплате. А заглянув во второй, Шах и вовсе опешил, увидев солидную пачку стодолларовых купюр.
? Это вроде как аванс, ? пояснил обалдевшему подмастерью полковник. – После выборов, ясное дело, побольше получишь.
После ухода директора «Багратиона» Иван еще раз пересчитал баксы – на эти деньги в в ту пору можно было прикупить подержанный «жигуль»…
«Вот это пруха!»
