И на сцене я вновь стою,
И читаю стихи свои.
Для тебя, мой родной, пою,
Чтоб утихли раны твои!
Я тебе, мой солдат, пою,
Потому, что не знают преград
За Россию в смертельном бою
Слово, песня и русский солдат.
ПЦУ Иуды
На Лавре почерневшие кресты
Стыдом и горем прихожан покрылись.
И в дыры рукотворной пустоты
Влезают те, которые взбесились.
Их, будто бы от ладана чертей,
Корёжит от прекрасной русской речи.
На Банковской «под кайфом» лицедей
В воображенье расправляет плечи.
Но прихожан не молкнут голоса,
Моля о вразумлении паскуды…
Услышат и низвергнут Небеса
Не поцелуй, а ПЦУ Иуды!
Екатерина Симакова
Он на деревне первым парнем был
Он на деревне первым парнем был,
и загрустили ленские смуглянки,
когда он в партизаны уходил,
с двухстволкой за плечами и тальянкой.
И сколько раз у дымного костра,
в кругу темнобородых и чубатых,
гармоника, как меньшая сестра,
им напевала и звала куда-то.
Любил мой дед тех звуков глубину…
уже в плену, в бревенчатом сарае,
сказал он конвоиру своему:
«Ты разреши, так я тебе сыграю».
Привычно пробежал по голосам,
привычно помолчал перед началом,
вздохнул, откинул чуб и заиграл,
с волнующим размашистым накалом,
Себе, живому, всласть и вся беда,
душе своей быть может пред расстрелом,
ах, как гармошка плакала тогда,
ах, как она прочувствованно пела!
Смягчился и безусый конвоир:
«Гармонью при себе держи покеля»
И вместе с пленным молча закурил,
и был прекрасен краткий этот мир,
воскресший в звуках песенной метели.
Вечорка
Как пошла она по кругу
Пораскинув крылья-плечи,
Полушалевую фугу
Подхватил закатный вечер.
Брызнул искрами летуче
В створ ресниц, как в синь речную,
Над черемуховой кручей
Поднял замять снеговую
Гармонист, солдат бывалый,
Той вечорки властелин,
Воевал с её Иваном,
А вернулся вот один…
Только вырвалась на люди
Из тоски сё душа.
Ах, что было, ах, что будет,
Ах как пляска хороша!
И счастливость дня, и горе
Всё в движениях смешала,
Словно вдовью свою долю
Отряхнуть во прах мечтала.
Как дурное наважденье
На неё, красивую,
Как напраслины гоненье
На любовь счастливую.
