– За мою подушку с него и носа хватит, – произнёс он вслух, а про себя добавил: «И того позорного вида, когда реветь собирался.»
– Справедливо, – кивнул директор. – Но за порчу казённого имущества наказать всё же придётся, и кто только догадался его на дежурство по спальням поставить? Придётся тоже выговор выписать.
Костик снова пожал плечами, ему хотелось поскорее уйти.
– Послушай, – Святослав Семёнович снова снял очки и потёр переносицу. – Я просто ещё раз спрошу. Не удалось ничего вспомнить? Может какое-то наиболее яркое событие из жизни?
Директор водрузил очки обратно и внимательно посмотрел на воспитанника.
– Неа, – коротко ответил Костик.
Он всеми силами пытался вспомнить хоть что-то, но перед внутренним взором мелькали лишь отдельные образы: яркие вспышки света, смутные очертания зданий, непроходимые заросли то ли крапивы, то ли какого-то колючего кустарника. И ещё почти каждую ночь во сне он падал в бесконечную чёрную бездну. Поначалу эти сны пугали. Костик просыпался, вскакивал и шарил вокруг руками, пытаясь убедиться, что пол, стены и кровать находятся на своих местах. Позже страх пропал: дна-то он всё равно ни разу не достиг, и пришло какое-то чувство умиротворения что ли. Теперь такие сны, наоборот, дарили чувство спокойствия.
– Ох, Костя, как бы мы хотели разобраться, что же на самом деле произошло в Научном Центре, – Святослав Семёнович принялся барабанить кончиками пальцев по столу. – Что за авария? Что стало её причиной? Почему вы ничего не помните со Светой Наумовой столько времени? Как вы вообще на улице оказались ночью, ещё до начала пожара в доме?
– Не знаю, – снова вздохнул Костик. – Одни обрывки в голове, но никакой аварии я не помню. И Свету не помню. А может нам с ней встретиться? Может это поможет?
– Я думал об этом, но доктор не разрешает. У Светы всё сложнее, чем у тебя. Ты хотя бы как-то с мальчишками контактируешь, а у неё и с этим трудности. Плачет и плачет, а почему – не может объяснить.
– Переживает, наверно, из-за родителей, – предположил Костик, и в груди кольнула противная иголочка. – Об этом же ей известно.
– Это само собой, не каждый же день родители пропадают в неизвестном направлении. Но всё-таки там дело даже не в этом…, – тут Святослав Семёнович запнулся, потому что Костик смотрел на него громадными удивлёнными глазищами. – Что такое?
– А разве родители… не погибли? – голос у Костика дрогнул.
– Ну у нас нет никаких доказательств, что кто-то погиб. Центр, он же… Подожди… – Тут Святослав Семёнович запнулся. – А тебе что сказали?
– Я не помню, но понял, что Центр взорвался. А после взрыва же никто не выживает… почти.
– Кто сказал, что взорвался?
– Не помню, может мальчишки, может в больнице ещё, – ответил Костик почти шёпотом.
Внутри как будто лопнула натянутая струна, и Костик вдруг разом обмяк на стуле, пытаясь уложить услышанное в голове. С одной стороны, появилась надежда, но что она давала, если уже восемь месяцев прошло, а новостей никаких до сих пор не появилось.
– А у меня ты не мог спросить? – Святослав Семёнович налил в стакан воды и выпил залпом. – Я же ещё в тот день, когда тебя привезли, сказал: будут вопросы или сомнения какие-то, вспомнишь что-то, сразу бегом ко мне. Как же я сплетни-то не люблю. Костя, не было никакого взрыва. Вспышка была, грохот какой-то слышали, пожар случился. А Центр… попросту исчез, испарился, будто никогда и не стояло посреди сектора пятиэтажное здание.
– Как это – исчез? – удивился Костик.
– Ох, Костя… Кольцовск – это город с такой историей, что голову сломать можно. Я бы сам кое-что хотел знать, на многие вопросы хотел бы ответы получить, во многом разобраться, вот только…, – Святослав Семёнович выставил вперёд ладони. – В общем, есть у нас тут о чём поразмышлять, не буду тебя этим грузить. А ребята вообще в курсе произошедшего или тоже какими-нибудь догадками живут?
Костик снова пожал плечами, тему родителей и аварии старались не поднимать. А ребята в комнате уже всё раньше обсудили, ведь он-то появился в интернате только в середине сентября. И когда ребята поняли, что Костик ничего не помнит, то приставать с расспросами сразу перестали.
– Костя, я понимаю, что тебе непросто. Нам всем сейчас нелегко. Но несмотря ни на что я всегда готов поддержать и помочь. Ты приходи, спрашивай, если что, а особенно, если что-то вспомнишь. Ладно, иди, буду думать как с Клюевым быть.
Костик быстро кивнул и, попрощавшись, вышел.
Он неторопливо шагал по коридору и разглядывал высоченные липы за окнами, покрывшиеся тонкой сеточкой нежно-зелёных листиков. Шагал и думал. Вот сейчас Святослав Семёнович сказал, что он может приходить и спрашивать обо всём. Но ведь ещё тогда, в середине сентября, когда из больницы его привезли в интернат, он несколько раз пытался это сделать. Он очень хотел расспросить про Научный Центр, про профессию родителей, он желал попасть в квартиру и забрать личные вещи (это уж позже выяснилось про пожар). Костику очень хотелось хотя бы в сопровождении взрослых съездить в тот сектор, увидеть его своими глазами и попытаться что-нибудь вспомнить. Святослав Семёнович ответил тогда, что идёт расследование и как только появится информация, он сразу же сообщит. Только время шло, а с места в расследовании как будто ничего и не сдвинулось. А тут ещё оказывается, что Кольцовск с какой-то непонятной историей, и Центр исчез. Разве такое бывает?
За углом школы младшие ребята всё с тем же задорным смехом гоняли по стадиону мяч. В четыре у них будет встреча с родителями в актовом зале. Они поговорят, посмеются, пообнимаются, от души налопаются сладостей. А через два месяца начнутся летние каникулы, тогда всех отправят по домам, и многие станут ходить в парк, кататься на каруселях, есть мороженое и сладкую вату. Жизнь войдёт в прежнее русло, и, скорее всего, даже интернет со связью починят. Вот только где же он проведёт это лето? А если родители пропали без вести, есть ли хоть крохотный шанс, что к тому времени их найдут? И если не найдут, то когда их станут считать погибшими?
Глава 3. Гуманитарная катастрофа
Костик качнул головой, отгоняя грустные мысли – вроде добрую новость узнал, а легче ну ни капельки не стало. По ступенькам он сбежал вприпрыжку, выскочил на крыльцо и… зажмурился от яркого света. Постоял минуту, другую и едва открыл глаза, как в зоне видимости мелькнул большущий тёмный шар. Резко выбросив руки, Костик успел перехватить футбольный мяч прямо перед самым носом. Покрутив его в руках, Костик усмехнулся: вот бы сейчас ему тоже нос расквасили, прилетела бы ответочка судьбы бумерангом.
И тут же рядом раздражённо-насмешливый голос произнёс:
– О, Мирских. Что ж ты такое Семёнычу докладываешь, что всё время мимо карцера? – Жмот театрально сложил ладони вместе, возвёл глаза к небесам и страдальчески скривил рот. – Поделись, а? А то как что, так я первый в очереди.
На пальцах правой руки у него поблёскивала серебристая цепочка с крупными, около сантиметра, звеньями, и вдоль костяшек пальцев от неё образовались довольно заметные розоватые бороздки. Жмот поймал взгляд Костика и ухмыльнулся:
– Ништяковая штука. Кастет в этом тухлом городишке вряд ли раздобудешь, а это – вещь, и вроде как украшеньице.
И Жмот принялся перекидывать цепочку, не переставая лыбиться. Из-за угла появились неизменные жмотовские дружки, с ними ещё два пацана из его класса и Антон Зацепин по кличке Янус.
Антон сам по себе был парень хороший. Невысокий, коренастый, довольно симпатичный, всегда аккуратный и подтянутый в беленькой отглаженной рубашке и чёрных брюках. Если встретиться с ним один на один, можно было о книгах поговорить, о фильмах, и ещё о рыбалке – это дело он очень любил и больше всего горевал об удочках и поплавках, когда ребятам ограничили выход с территории интерната. Но если Антон пересекался с кем-то из школьного хулиганья, он тут же подхватывал их манеру поведения: ссутуливал плечи и запихивал руки в карманы, неряшливо выпускал один край рубахи поверх брюк, начинал смотреть исподлобья, подзуживать, обзываться. Правда, если вдруг назревала драка, то Антон мигом исчезал, ну или стоял в сторонке будто ни при делах.
Таким Антон был с самых младших классов. А кличка появилась после пятого, когда учитель истории рассказывал про древнеримских богов, и упомянул двуликого Януса, одно лицо которого смотрело в прошлое, а другое в будущее. После падения римской империи этот бог превратился в символ двуличности и лицемерия. Вот тут-то ребята и признали в Янусе Зацепина. Прозвище ему очень даже нравилось, ведь дали его в честь божества и неважно в каком контексте.
Вот и сейчас Антон выглянул из-за спины Жмота, взлохматил себе волосы пятернёй, и, не глядя Костику в глаза, спросил:
– Мирских, а ты чего это руки распускаешь? За такое Илюха имеет право требовать сатисфакции. Да, Илюх?
Жмот усмехнулся, поскрёб макушку и сплюнул в траву. Видать слова такого он не знал, а спрашивать при ребятах было несолидно.
– Пошли-ка, Мирских, за котельную, – хищно прищурившись и намотав цепочку на кулак, проговорил Жмот. – Поговорим малость.
И почему-то именно в этот момент Костик заметил, как забавно распух у Клюева нос: справа он выглядел вполне по-человечески, а слева немного превратился в розовую картофелину. Костику стало смешно, и он, не сдержавшись, фыркнул.
– Хихикаешь? Ну-ну… – Жмот поднял кулак с намотанной цепочкой и надавил им в раскрытую ладонь. – Думаешь шучу? Да мне пофиг, что я в карцер пойду. Кровь за кровь.
Костик не шевелился, но мысли в его в голове крутились вихрем в попытке придумать план собственного спасения. Идти к котельной с подобной компанией было смерти подобно, ни в какую честную драку Костик не верил. Да и о какой честности могла идти речь, когда Жмот продолжал демонстрировать цепочку, а его дружки противно ухмылялись.
Неожиданно Жмот гаркнул так, что все вздрогнули:
– Ну-ка, брысь отсюда, мелюзга! Не фига уши греть!
Оглянувшись, Костик обнаружил позади себя целую ватагу ребят со стадиона. А он уже и позабыл про прилетевший мяч, хотя всё ещё держал его в руках.
– Я чё, непонятно говорю?!.. – Жмот сделал выпад вперёд, но никто из младших не среагировал, только заперешёптывались с волнением.
Тут Костик почувствовал тёплую ладошку, ухватившую его за локоть. Это был Ромка Морозов из второго класса, маленький, белобрысый, в тёмно-синем спортивном костюме с алыми полосками. Он глядел своими огромными васильковыми глазищами на Костика, в которых застыл немой вопрос. Костик наклонил голову:
– Чего тебе, Ром?
– Они что ли бить тебя собираются? – прошептал Ромка и скосил глаза на Жмота.
– Типа того, – с полуулыбкой ответил Костик.
– Тогда мы, это, постоим тут рядом, ага?
И Ромка пододвинулся ближе.
– Гляньте-ка, Мирских себе защитников завёл! – Жмот даже хрюкнул от смеха. – Ну ладно, Костенька, поняньчись пока с малышами. Но учти, мы не прощаемся.
Он снова сплюнул в траву, и, резко развернувшись на пятке, пошёл в сторону котельной, где старшие обычно устраивали перекуры. Остальные ребята, будто царская свита, потопали следом.
Костик облегчённо выдохнул, бросил мяч об землю и, поймав, вернул Ромке со словами:
– Спасибо, выручили.
– А чего ты им сделал-то? – спросил Ромка, прижав мяч к груди.
– Да он этому Клюеву утром нос разбил до крови, он у медсестры сидел и ревел, как маленький, говорил, что крови боится, – тут же отозвался рыжий мальчуган. – Я тоже там был, занозу вытаскивал.
И он продемонстрировал заклеенный пластырем указательный палец.
– Ну тогда всё ясно, – кивнул Ромка. – Такой если ревел, и кто-то видел, значит опозорился. Точно отомстит. – Потом посмотрел на Костика и проговорил самым серьёзным тоном. – Мы за тобой приглядывать будем, если что, помощь позовём.
– Ладно, – улыбнулся Костик, ему захотелось взъерошить белобрысые волосы, но он постеснялся.
Звонкая малышня наперегонки рванула обратно на стадион. Впереди, подняв мяч над головой, нёсся Ромка, выкрикивая футбольную кричалку. Костик вспомнил его ладошку на своей руке и на душе стало чуточку теплее: пусть маленький, зато вон какой смелый.
Не хотелось снова нарваться на жмотовскую компанию, да и вообще хотелось побыть одному, поэтому Костик вместо старой липы отправился в спальный корпус. В комнате царили тишина и прохлада, приятно пахло свежим бельём, сквозь приоткрытое окно тихонько шуршали листочками липы. Костик уселся на кровать и провёл рукой по белому шероховатому абсолютно сухому пододеяльнику. Тогда он вытянул подушку из-под одеяла. На первый взгляд наволочка тоже была абсолютно чистой, но едва Костик перевернул подушку, как его взору предстал грязно-серый след. Мало того, на простыне в изголовье лежал сложенный вдвое мятый тетрадный листок в клеточку. Костик брезгливо, двумя пальцами, развернул его и прочитал три слова, выведенные кривыми печатными буквами красным фломастером: «Кровь за кровь».
Безо всяких эмоций разорвав записку, Костик открыл окно пошире и швырнул туда горсть мелких кусочков, которые тут же словно превратились в белых мотыльков и подхваченные ветром понеслись по территории двора. Только один кусочек с кроваво-алой полоской от буквы покружившись влетел обратно в окно. Костик сжал его в кулаке, перевернул подушку чистой стороной вверх, и, свернувшись калачиком, мгновенно уснул.
Разбудили его вернувшиеся после обеда мальчишки. Они наперебой затараторили:
– Костик, чего обедать не пришёл? Сегодня на полдник только стакан кефира обещали, с чего-то вдруг решили хлеб экономить.
– А правда, что ты Жмотяре нос разбил?
– В карцер не собираются сажать?
Костик резко сел и испуганно огляделся. В комнате царили шум и гам, мальчишки переодевались с спортивную одежду, чтобы погонять мяч на улице. На соседней с Костиковой кровати сидели трое: широкоплечий темноглазый Артём Головин, отличник и лицо школы (так о нём говорили учителя); пухленький очкарик с писклявым голосом Вася Мартынов, которого очень любили дразнить старшеклассники, но ему было на это категорически наплевать (по его словам); круглый двоечник Сашка Меньшов, добряк и балагур, которого очень любили младшеклассники (это было истинной правдой). Меньшов действительно с удовольствием играл во всякие малышковые игры, катал на себе мальчишек, разруливал споры, мирил поссорившихся и вообще старался проводить с мелкими как можно больше времени. Эту тягу к общению с малышнёй он объяснял мечтами о братике или сестрёнке, которые при нынешнем стечении обстоятельств могли уже и не исполниться.
– Чего вы со Жмотярой не поделили? Расскажи, а? – попросил Вася. – Прямо хочется подробностей. Я тоже мечтаю ему врезать, но он что-то ко мне не пристаёт.
– Только самую малость обидно пародирует, – писклявым голосом, похожим на Васин, ответил Меньшов и ткнул себя пальцем в переносицу.
Это было любимое движение Мартынова, когда он начинал от волнения поправлять очки. Отвечая у доски, он мог тыкнуть себе в дужку раз пятнадцать.
Мальчишки засмеялись, а Мартынов показал Меньшову язык и ткнул пальцем в переносицу. Тогда все просто покатились со смеху, и Мартынов в том числе.
– Правильно, Василий. Над своими недостатками надо уметь поржать, – похлопал его по плечу подошедший десятиклассник Ким.
Его полное имя звучало как Кимио дель Яро. Но для ребят он был просто Ким. Высокий, смуглый парень с прокачанными мускулами и чуть раскосыми карими глазами.
Когда отсмеялись, Костик перевернул подушку:
– Вот.
– Ну гад, – ухмыльнулся Ким. – Надеюсь теперь до Семёныча дойдёт, что этого придурка пора от дежурств отстранить. А то он сегодня подушку топчет, а завтра в тарелку с супом плюнет.
– А послезавтра в компот нас… Ой, ну чего ты… – Меньшов едва уклонился от ладони Кима, целящейся ему по губам. – Пошутить же хотел.
– Меру всему надо знать.
– А чего такого? – надул губы Меньшов.
– А ничего, от некоторых твоих шуточек противно делается, – ответил Ким. – Я б сам навалял этому Клюеву, но он ко мне не лезет, гад, боится. Шушукается только постоянно про родаков наших, что они виноваты в этой странной аварии, и ему теперь жить в Кольцовске тошно, компьютер-то без интернета – просто железяка. – Он повернулся к Костику. – Слушай, он из-за этого к тебе цепляется наверно? Вы же раньше вообще никак не пересекались?
– Если б я знал, – усмехнулся Костик.
– Д-д-да к-конечно из-за э-этого, – махнул рукой Ярослав Зуб, он и раньше заикался, но после аварии часто вообще не мог договорить фразу. – О-он считает, что К-К-Костиков отец б-б-больше всех в-виноват. П-потому что главным б-был в Центре.
– Эх, вот бы в двенадцатый залезть, хоть посмотреть, что там от Центра осталось, интересно же, – потёр ладонями Меньшов.
– Ага, – кивнул Ким. – С интерната не выпускают, а кого выпускали, так они сразу сказали, что сектор закрыт и полиция дежурит. Через забор этот пятиметровый тоже не перемахнуть.
– И молчат, – добавил Головин. – Сколько не спрашивали – информации нет. Вот и думай, блин, продолжать надеяться или нет.
– К-конечно п-п-п-продолжать! – Зуб даже вскочил. – Т-ты что?!..
– Да я уже ничего, – Головин махнул рукой и улёгся на свою кровать. – Я к бабушке хочу, но и туда не отпускают почему-то. Хоть позвонить бы ей, так связи нет.
– Слушайте, – решился спросить Костик. – А вам сразу сказали, что родители вроде как пропали?
– Ох, оп-опять эта т-тема, – нервно вздохнул Зуб, вытащил полотенце из тумбочки и вышел.
– Сказали-то так, – ответил Ким. – Но прозвучало это с небольшой вероятностью надежды. Поэтому каждый для себя своё решил. Кто-то верит и надеется, а кто-то…
Он махнул рукой.
– Семёныч сегодня сказал, что никакого взрыва не было, а Центр, ну вроде как исчез, – задумчиво проговорил Костик. – Странно…
– Кольцовск вообще странный. – Усмехнулся Ким и уселся рядом с Костиком. – Мне тут неожиданно в голову мысль пришла пару недель назад, прямо вот на ровном месте тюкнула в голову, что я аж подзавис. Вот смотрите, живём мы, не тужим в Кольцовске, и забор нас этот не смущает, и секторы эти странные, и возможность въехать и выехать по календарю не напрягает. А вот на фига это всё?
– Что? – почти хором спросили мальчишки.
– Ну забор этот зачем? Стоят другие города безо всяких заборов, люди туда-сюда въезжают и выезжают когда захотят, и ничего, живут. Кто вообще город так спроектировал? Центр этот чем занимался? Почему связь и интернет восемь месяцев не могут починить? Никто больше о таком не думал?
