– Итак, – смущённо прокашлялся пан Йозеф Хоментовский. – По иероглифическим надписям на саркофаге можно сделать вывод, что это мумия человека из редкой касты жрецов-воинов. И звали его…
Янек Йержимановский прикрыл глаза. Главное, не захрапеть! В очередной раз…
Ну и дура!
Нет чтобы… Как тут принято? Смутиться или в обморок упасть? Обморок вообще универсальный выход из любой щекотливой ситуации.
Зато женихом обзавелась! Будто других проблем мало…
Стефания сидела на скамейке и смотрела на чёрную гладь озера.
Долго.
И никто не нарушал её одиночество. Только клёкот какой-то птицы и жужжание жучка, вьющегося около круглого фонаря.
От воды тянуло сыростью. Было неуютно, но уходить не хотелось.
Холодно.
Зато мозги на место встали!
Тишина. Ей так не хватало спокойствия и уверенности…
Здесь и сейчас, на деревянной скамейке, замерзая в тонком платье, проблем не существовало.
Они появились позже. Дворецкий и какой-то незнакомый юноша в серой форме полицейского.
– Пани Заремская? – от чувства собственной важности он говорил громко.
Ощущение умиротворения разбилось как стекло.
– Да, – Стефа вздохнула.
Исчезла иллюзия спокойствия, с трудом обретённая ценой нескольких часов плача, диалогов с собой, поисков несуществующих выходов из очередного тупика и просто медитации на ровную, глубокую и безразличную водную гладь. Даже магия странно притихла и не рвалась яркими всполохами с рук.
Слова были чужими, лишними. Кому она могла понадобиться? Зачем?
– Чем могу быть полезна?
– Вас хочет срочно видеть пан сыскной воевода. Прошу следовать за мной.
– Что случилось?
Полицейский не ответил, но дворецкому отказала его профессиональная выдержка. Он плюхнулся на скамейку рядом с девушкой, уткнулся лицом в ладони и сквозь рыдания выдавил:
– Убили нашу матушку… Кормилицу нашу! Благодетельницу! Как жеж мы без неё, родненькой!
– Кого? – охнула девушка.
Убийство? Здесь?
Здесь же… так тихо!
– Пани Альжбету, – процедил недовольный паренёк и, довольно грубо схватив девушку за руку, потащил её по тропинкам в сторону дома. – А ты пока наслаждайся свободой. Утро в камере встречать будешь! Душегубка проклятая!
Он добавил пару выражений похлеще, но Стефе было не до того.
В Гдыньске никогда не случается ничего ужасного. Здесь подают на завтрак кофе, выпекают ватрушки, здороваются с соседями, заходят на чай по вечерам. В палисадниках почти круглый год цветут цветы, осень расцвечена багрянцем клёнов, а зимы мягкие. Даже шторма обходят бухту стороной. Полицейский на площади всегда мил и вежлив. Кучера сонливы и ленивы. Пани говорят неспешно, а паненки беспечно улыбаются.
Здесь не страшно гулять по темноте. Здесь не встречались нищие-попрошайки и карманники, даже в курортный сезон. Как тут могли кого-то убить?
– На кого ж ты нас покинула, матушка!? – выл у озера старик. – Кто ж о нас да позаботится? У кого ж рука да на тебя беззащитную поднялась-то?
Рыдания становились всё безутешнее и тише. Ему вторил голос какой-то собачонки, ищущей луну в новолуние. Стены из вечнозелёного самшита, петлями сворачивающиеся в лабиринт, умело глушили звуки.
Ноги заплетались, спотыкались и тогда полицейский просто тащил её по дорожкам, подгоняя вдохновляющими описаниями, что будет с ней в тюрьме, где убийцам и место.
– Как? Вы что… Считаете, что я?
– Тебе, шваль безродная, виднее! А пан Бачинский за пять сек тебя на чистую воду выведет. Как птичка запоёшь!
Особняк, громадина в три этажа с зевами освещённых окон, показался внезапно. Просто вынырнул из-за поворота, но какой-то притихший, настороженный.
В дом полицейский втащил её с парадного входа, едва не сломав девушке ногу на ступеньках крыльца, надеясь, что позор Заремской увидит как можно больше людей, и тогда выбить из неё признание будет проще, чем пожарить колбасу. Но дом словно вымер. В широких коридорах не попадалось даже слуг, а тишина, слишком неестественная для этого места, била по ушам. Тем злее были слова. Конечно же, ничего личного. Работа такая.
Янек Йержимановский словно из-под земли выскочил.
Стефа даже не увидела, откуда он появился. Сидел ли в гостиной, шёл куда-то по поручению профессора или собирался по-тихому исчезнуть из дома, где произошло несчастье.
Все бегут от тех, кто несчастлив, будто неудачи передаются по воздуху, как грипп.
Ей было уже всё равно. Ей бы минуточку, чтобы выдохнуть, подумать и решить, что же дальше делать. Не могут же её обвинить в убийстве без доказательств? Ведь не могут же!
Растерянность сменялась чем-то иным. Желанием выпутаться из этой ситуации. Любой ценой. С каждым вздохом сильнее. С каждым биением сердца.
А Янек… Поймал взгляд девушки и споткнулся. Не о мольбу о помощи. Просить, кажется, Стефания не умела. А вот о решимость…
А то, что возможностей практически никаких, и дело дрянь… Она сильная! Она справится!
Нечасто он видел в глазах паненок такую злую решительность. Или же просто обострённое чувство справедливости взыграло?
– Э-э-э, душечка! – пропел Янек и бросился к ней обниматься. Удачно так обнял. Пана полицейского оттеснили лёгким движением бедра, а захват разжался сам собой. – Где же ты была, свет очей моих? Этот человек тебя не обидел, душа моя?
– Пани главная подозреваемая в убийстве! – так и оставшийся для Стефы безымянным пан потряс рукой. Кисть горела, словно её окунули в кипящее масло. – Я веду её к пану Бачинскому!
– Ой-ой-ой! Какое страшное недоразумение! – поцокал языком вихрастый парень. – Мы сейчас его разрешим, и сладость моя пойдёт домой. Это ж стресс какой!
– А вы кто будете?
– Я? – Йержимановский приосанился, заодно вспоминая, как ещё ласково любил называть профессор свою жёнушку. Не повториться бы. – Я её жених! Ведь так, эмоциональная моя?
– Нет! – твёрдо выдала невеста.
– Совсем от радости голову потеряла, – умилился Янек с довольной улыбкой.
Стефа заподозрила, что для полного счастья к ней прицепился сумасшедший.
И, одной рукой обнимая Стефанию, а второй – полицейского, странный парень повёл их в небольшую гостиную к пану сыскному воеводе Гдыньского повета.
Глава 5. В которой пан Бачинский строит догадки, но родственники против
Как и все комнаты в особняке, эта гостиная была огромной, светлой, обставленной массивной мебелью в стиле начала века.
Сыскной воевода Шимон Бачинский чувствовал себя здесь неуютно. Ему не нравились неудобные низкие кресла и диванчики, резные ножки и спинки с позолотой, плотный полосатый шёлк. Колонны, которые намекали, что пан слишком толстый. Розы в высоких вазах, которые только и ждали, когда он неуклюже за них зацепится. Фарфоровые статуэтки – две танцующие пастушки и мальчик со свирелью, настороженно замерли, словно зная: если только подойдёт, то разобьёт неминуемо. И ангелочки, что оккупировали углы на потолке смотрят так… то ли подозрительно, то ли с ехидцей… Напольные часы тёмного дерева с вырезанными лебедями, сфинксами и львами отсчитывали минуты с бесстрастием правосудия. И маятник. Туда-сюда. Туда-сюда. И пахло тут… Вездесущими розами, дорогими женскими духами, восточным табаком и воском, которым щедро натёрли наборный паркет.
Пан Бачинский потёр вспотевшие ладони и ещё раз осмотрел собравшихся в комнате людей. Лавры знаменитого столичного сыщика когда-то не давали ему покоя. Даже усы отрастил такие же, шикарные и неудобные. Тогда он грезил громкими делами, но в тихом городке не спешили объявляться известные аферисты, не пропадали драгоценности, а на редких бытовых скандалах карьеры не сделать…
А потом… потом привык. Усы пришлось сбрить, мечты – забыть. И уж лучше бы некоторые мечтания не сбывались. Мороки от них больше, чем радости!
Убийство же это, кажущееся таким простым, могло доставить немало проблем, и если не разрушить спокойный образ жизни сыскного воеводы, то всяко добавить неприятностей и беспокойства. Интуиция просто вопила, что дело нечистое и лучше бы с ним разобраться побыстрее. Иначе…
Живот предательски заурчал, напоминая, что в последний раз он видел еду два с половиной часа назад, и случайный бутерброд пищей, полезной для организма мужчины в самом расцвете сил, считаться не может.
А кому нужны проблемы перед сдачей квартального отчёта? Ухудшение показателей, снижение раскрываемости… И в рейтинге городов Словенских Гдыньск перестанет занимать почётное пятнадцатое место.
И почему он вчера не ушёл на пенсию? Или даже год назад. Ведь мог же. Градоправитель был не против. Сейчас же ни за что не отпустит. Сидит мрачный, пальцами по коленке постукивает, глаз с воеводы не сводит. Недоволен. И отчёт потребует. В ближайшее время. И не подправленный, где всё представлено в наилучшем свете, а правдивый до последней буковки. С ним бы сразу поговорить, да не успели. Или вот ближайшие родственники убитой, ведут себя странно. Рудая девица, Божена Каминьская, троюродная племянница, раскраснелась, лицо стало почти такого же цвета, что и волосы, утирает слёзы. Хорошо, что хоть голосить перестала, смущая гостей, которые спешно покидали дом. Общественное мнение, оно такое, многое вывернуть наизнанку может.
А у подружек несчастной пани Альжбеты есть то сыночки, то племянники, то просто хорошие молодые шляхтичи, которые будут готовы утешить убитую горем Божену. Девушку с несчастливой судьбой и просто очень и очень богатую наследницу.
Нет, своего двоюродного племянника Марека Ожешковского убитая тоже не обделила: учёбу в столице оплатила, да и после оказывала регулярную помощь. На одну зарплату помощника законника не будешь щеголять в модном муаровом сюртуке. И запонки тоже будут не жемчужные, а платок не шёлковым. Да и вид у него больно цветущий для тех, кто в каждой бочке затычкой работает.
Вроде ещё были у покойницы – непривычно было думать о моложавой, цветущей женщине как об убиенной! – родственники. Телеграммы им отобьют, и они непременно приедут в ближайшем времени. Чтобы не пропустить делёжку наследства.
– Что случилось с тётей? – задал вопрос Марек. Он, в отличие от своей кузины, мог говорить.
– Уааа! – опять завыла Боженка.
И говорить складно.
Воевода взглянул на мэра. Тот многозначительно вскинул бровь.
Воевода закряхтел.
Вот что он может сказать? Что тут произошло-то? И когда?..
Что известно доподлинно? Пани Альжбета мертва. Это и без штатного некроманта ясно.
Её нашла горничная, по какой-то своей надобности заглянувшая в кабинет хозяйки. Пыль протереть. В самый разгар приёма, на котором вся прислуга суетилась то в обеденной зале, то в саду. Гости все как один именитые, капризные. Попробуй только не заметь намёка на приказ, не угадай, что предложить надобно: шампанское или белое вино. Или вовсе воды, коли панночка сомлела или устала от танцев. Или тёплую шаль, всё-таки вечера нынче прохладные. Если на свежем воздухе долго гулять, продрогнуть можно, а там и заболеть. Альжбета самолично обеспокоилась легкомыслием одной молодой особы, забывшей дома шерстяной палантин. А с её маменькой долго обсуждали вязание тёплого пояса из собачьей шерсти, который непременно поможет от ревматизма. Мужчины же как дети, чуть недоглядишь и застудятся.
И ужин этот. Всех надобно рассадить, да ещё не все вовремя пришли. Пану Ковальчику забыли подать чашку для усов со специальной перекладиной, придерживающей щетину. Из обычной он пить не мог: от горячего чая воск на пышных усах тает, течёт и красивые залихватские завитки, коими сей господин немало гордится, печально обвисают.
Востреножского никак нельзя было садить рядом с паном Кулебякиным, иначе не миновать скандала, а эти шляхтичи каким-то образом умудрились занять соседние стулья и не поделить антрекот. Да, через минуту принесли ещё два, но паны полвечера друг на друга дулись! Пани Альжбета ну очень расстроилась, она так и сказала сыскному воеводе: если бы все жили в мире, я бы считала свою миссию на земле выполненной, но увы. Бачинский же кивал, незаметно оттягивал тугой узел шейного платка и едва дождался, когда пани именинница переключит внимание на других гостей.
А она поговорила с каждым. Кто комплиментами её одаривал, кто за родственников просил, кто жаловался… Всё время на виду была! Танцы вот с паном мэром открывала, вальс они танцевали.
Красиво было. Стройная женщина, путь и далеко не первой молодости, в чёрном шёлковом платье, с гордой осанкой. Смотришь и понимаешь, что у каждого возраста своя красота, и глупо, когда этого не видят, скрывают, целителям платят полновесным золотом, чтобы морщинки скрыть, вернуть коже сияние и упругость, в причёску подкладывают шиньоны. Да мало ли ухищрений, чтобы казаться моложе своей дочери? К примеру, Магдалене Войцеховской не раз намекали, что она неприлично хорошо сохранилась для своего возраста. Пани Альжбета только сегодня дважды ей сказала!
Женщина что-то говорит кавалеру, тот улыбается и уверенно ведёт по блестящему паркету. Люстры слепят глаза, неторопливая торжественная музыка. Запах роз, которые ещё не должны были расцвести, но ради юбилея им чуть-чуть помогли.
И шелка, парча, страусовые перья в волосах и веерах, фамильные драгоценности, половина из которых уже лишилась настоящих камней. Смех юных девушек на шутку офицера, обрывающийся под серьёзным взглядом именинницы. Негоже невинным паненкам так громко и откровенно веселиться и радоваться жизни.
После нескольких танцев Альжбета ушла в салон к карточным столикам. Она и раньше хорошо играла в вист и покер, но нынче имениннице удивительно везло. Многие отметили сей факт.
Как она исчезла из гостиной, когда… Наверное, когда пан Лавазовский, проиграв всё состояние, решил поставить на кон свою жену, да был остановлен мэром, осудившим аморальный проступок? Или когда пану Грачинскому велели покинуть общество, ибо вид у него был неподобающий – расстегнулась верхняя пуговица на жилете?
Так или иначе, но пани Альжбету никто не видел всего-то минут пятнадцать или тридцать, а потом к Бачинскому подошёл Марек и бледная экономка. Горничная хоть и была в шоке, но самообладания не потеряла, сообщила непосредственному начальству. Пусть уж оно решает проблемы.
Всё-таки прислуга здесь работала профессиональная.
Пан Бачинский сразу же пошёл в кабинет, взглянуть на тело.
Хозяйка сидела в кресле и была как будто жива. Кожа лишь чуть бледнее, чем обычно, причёска всё так же безупречна. Взгляд, застывший на каком-то только ей видимом узоре на стене. И улыбка, будто она что-то знает, но уже никогда никому не скажет. И складочки на платье расправлены с любовью.
Воевода про себя прочёл молитву и перекрестился. Всё-таки к покойникам он испытывал странную смесь брезгливости и уважения. Приподнял узкую белую кисть женщины, странно тяжёлую и непривычно холодную. Осмелев, проверил, могут ли ещё сгибаться пальцы, руки в локтях. Крякнул и присел на соседнее кресло. Подскочил, сообразив, а вдруг именно на этом самом обитом шёлковой тканью в золотую полоску сиденье была какая-то важная улика. Эх, постарел он, привык к комфортной спокойной жизни.
По предварительному осмотру выходило, что пани Альжбета мертва. Вот всё это время, как она танцевала, флиртовала, советовала, поглощала гуся с яблоками и эклеры с заварным кремом, в карты выиграла сто тридцать два злотых, пятнадцать из которых отправились к ней из кармана самого мэра, а три из кошелька воеводы – всё это время она была мертва.
Причина смерти тоже на первый взгляд ясна, к некроманту не ходи, а идти придётся – удушение.
Голова заболела от обрывков мыслей. Всё-таки думать воевода не то чтобы не привык, отвык скорее.
Преднамеренно или же спонтанно. Что вряд ли. Мало кто носит в кармане тонкую стальную струну. Вот она рядом лежит, заботливо в руку покойницы вложена. Да и само положение тела… После убийства душегуб не сбежал из кабинета, остался, привёл всё в порядок.
Если же преднамеренно, то какой мотив? Может, что из комнаты пропало? Ограбление – это весьма удобный повод. Надо будет намекнуть родственникам.
Мужчина или женщина? Доверяла-то покойница ему, знала в любом случае, спиной повернулась, в кресле принимала… А удушить много сил не нужно… Тут и девица справится. Особенно, если девица обиженная. Есть тут одна на примете…
Нужно послать за помощником, пусть притащит амулеты. Все артефакты, столь необходимые для работы сыскарей, лежали в чемоданчиках. Никто не обследовал место преступления вот так, практически голыми руками. Придётся осматривать ещё раз, внимательно. Или поручить это занудное дело Корчмареку? Он старательный, исполнительный. Особенно если знает, что найти надобно.
Но с признанием, что ни говори, проще будет. Определённо… Пану Бачинскому потом доложат, что Марек Ожешковский извинился перед гостьями, сослался на недомогание именинницы… Тётушка весьма сожалеет, но её состояние здоровья не позволяет ей присутствовать более на празднике… А градоправитель от имени всех гостей выразил надежду, что пани как можно быстрее поправится и лично он веселиться уже не может. Его поддержали, намёк поняли и быстро ушли из особняка, ставшего в одночасье местом скорби. Не забыв оставить пожелание доброго здравия имениннице и стащить пару серебряных ложек.
Едва гостей провели, как Божена накинулась на Марека:
