Анна Маг "Андромеда"

Андромеда
Анна Маг

Вы тоже считаете, что надо всегда и во всем слушать своих родителей? Перенимать их опыт, соблюдать традиции и обычаи? А если их опыт – это только их? А если ваша жизнь – это только ваша? Ведь времена меняются, меняются и нравы, но лишь порядочность и честность никогда не выходят из моды.

Анна Маг

Андромеда

I

Маленькая Сона сидела на кухне и пила какао. Какао было вкусным, ароматным и обжигающим. Мама только что ушла, оставив за собой шлейф духов. Сона была одна дома, как взрослая. Правда, уходя, мама с полчаса давала наставления и строгие замечания, но Сона только делала вид, что слушает, она смотрела по телевизору «Союзмультфильм», экранизировавший мифы Древней Греции, где прекрасный Персей, отрубив голову Горгоне, освободил свою любимую и возносил ее в вечность, отдав один из своих сандалий с крыльями.

Сегодня был особенный день, тот редкий случай, когда Соне разрешили не ходить в школу, но на это была очень уважительная причина: зачет по музыке. Мама Соны, Жаннет, закончив консерваторию, преподавала вокал в музыкальном училище, и, конечно, как никто другой она понимала всю важность события. Вот только брату никакие важные причины не нужны, ему можно было все! Конечно, он ведь старший! А ей, Соне, – только в самых редких случаях. Допив какао, Сона посмотрела на часы. В 11.30 начинался зачет по фортепиано, значит, в 11 надо было выходить. Прикинув, что у нее есть еще целых полтора часа, Сона решила привести себя в порядок. Хотя мама велела позаниматься, но она и так все хорошо знает и вообще не волнуется. Сона подошла к маленькому трюмо и замерла. Она всегда застывала при виде многочисленных баночек с кремом, помад, духов, карандашей и прочих разных замысловатых предметов, известных только женщинам. А Сона кто? Она ведь тоже женщина, хоть и маленькая, хоть ей всего одиннадцать, ну и что? «И почему мама не разрешает мне краситься?» На трюмо стояла их семейная фотография, Сона рядом с папой, а брат Гарик – с мамой. Так, собственно, и было. Сона была папина, а Гарик – мамин. Видимо, существовала некая духовная близость и понимание противоположностей, а так, конечно, в семье царили мир и любовь. Мама – музыкант, обладательница прекрасного мягкого меццо-сопрано, а папа, Шахназаров Виталий Робертович, – мастер боевых искусств, ныне тренер, уважаемый и любимый всеми мальчишками в городе.

Сона отвернула фото, чтобы мама не смотрела на нее так пристально. Она взяла палитру с тенями и сделала два широких мазка на своих веках. Ей понравилось. Потом она поискала глазами тушь, плюнула туда по-взрослому и, потерев кисточкой черную лужу, принялась красить ресницы. Оглядев себя придирчивым взглядом, поняла, что чего-то явно не хватает… «Пудра!» – осенило ее. В маленькой резной баночке из слоновой кости стояла пудреница, крышечка пудреницы была в виде китайского болванчика, Сона взяла его за голову и, щедро макнув бархатную маленькую подушечку в рассыпчатую перламутровую пыль, принялась пудрить лицо. Выходило красиво, просто загляденье. Все обзавидуются, когда увидят ее. Посмотрев на себя еще раз, Сона осталась вполне довольна. Внезапно в носу сильно защекотало, и она так громко чихнула, что пудра разлетелась по всему комоду. «Мне конец!» – подумала Сона и, взглянув на часы, ахнула. Она уже давно должна была выйти, как же быстро летит время, когда наводишь красоту! Поэтому мама всегда опаздывала и вечно ворчала, что кто-то виноват. Подхватив папку, Сона взяла ключи и уже на ходу прыгала в сапоги и надевала пальто. Свежий декабрьский ветер обдувал ей лицо. Сона натянула шапку и побежала в музыкальную школу.

Город Ленинакан – один из самых древнейших городов Армении. Когда-то он назывался Александрополь и был военным городом, где прочно обосновалась сначала русская, а потом Советская армия, всегда защищавшая и стоявшая на страже границы. Так уж исторически сложилось, так повелось… Резня, войны, геноцид. После всех этих ужасов город выстоял и, войдя в состав уже советского государства, был почетно переименован в Ленинакан, то есть город Ленина. Местность отличалась обилием русских школ, город был достаточно самобытен и менее консервативен, здесь неважно, какой ты нации, а всех интересует, какой ты человек. Старинные крепости, церкви и монастыри с IV века служили укрытием от врагов.

Сона бежала что было сил. Шапка слетела набекрень, папка била ее по ногам, но девочка не замечала этого, она очень боялась опоздать. Она торопилась и ругала себя вслух:

– Вот тупица бестолковая, как ты могла о времени забыть?! Бестолочь! Попадет от мамы! Сама виновата!

Сона влетела в музыкальную школу красная, запыхавшаяся и неопрятная. Юбка перекосилась набок, волосы торчали дыбом и, главное, макияж – он стал похож на боевую раскраску воина индейского племени.

– Сона! – громко крикнула, свесившись с перил, Мария Степановна. – Сона, где тебя носит, несносный ты ребенок?

– Я здесь, здесь! – на ходу снимая пальто и поправляя волосы, девочка уже взбегала на ступеньки.

Здание было наполнено звуками музыки, доносившейся из разных классов. Мелодии разные, несвязные, и все вместе это превращалось в какофонию.

– О господи! Что это с тобой? Ты понимаешь, что в таком виде только в цирк можно идти? Причем выступать, а не смотреть!

Сона обиженными преданными глазами уставилась на своего педагога. Она обожала молодую Марусю, как за глаза называли ее все дети. Мария достала платок и принялась оттирать размазанные глаза и щеки.

– Если спросят, скажи – плакала, поняла? Горе мое, давай. После Арминэ ты играешь.

Сона подошла к классу и замерла. Там за дверью разливался Моцарт, унося на улочки Вены в далекий Золотой век.

– Ну, давай. Готова? – Сона кивнула и вопросительно посмотрела на свою любимую Марусю. – Не-е-е-т, я не пойду, – замотала головой та. – Не могу, когда мои играют. Я жду тебя здесь. – И, легонько подтолкнув девочку, плотно закрыла за ней дверь, чтобы не слышать.

– Сона Шахназарова, 5-й класс, фортепиано. Ученица Марии Степановны Волковой.

– Проходите, пожалуйста, Сона. – И завуч, председатель комиссии, уважительным жестом указала на черный рояль, который, распахнув огромное крыло, ждал полета. Ждал, чтобы унести всех в прекрасный мир музыки.

Сона сделала шаг, но не поняла, что происходит, ее ноги отказывались слушаться. Она не могла сдвинуться с места и в испуге посмотрела на комиссию. Те, в свою очередь побелев от ужаса, держались за стол и тоже не могли понять, что происходит. Уже отыгравшие зачет дети вскочили с мест, но тут же попа?дали, словно какая-то невидимая рука сильно толкнула их. Ходуном ходили стены, и куда-то к окну поехал рояль. Сона только успела прижаться к косяку двери, и мимо нее в сантиметре упала огромная люстра. Всего с полсекунды казалось, что утихло, и педагоги, подгоняя детей, устремились к выходу, но не успели, как вновь еще сильнее, еще с большей силой загрохотало все вокруг. Сона оказалась как бы внутри окруживших ее педагогов и детей.

В 11.41 одиннадцатого декабря 1988 года произошло сильнейшее землетрясение, самое мощное и жестокое, которое могло быть. Всего за 30 секунд оно унесло тысячи жизней, сделало несчастными огромное количество людей, стерло с лица земли школы, детские сады, дома. 25 тысяч смертей за полминуты.

Но вот все стихло. Вроде остановился пол, перестали двигаться стены, рояль пробил окно и замер, словно не смог взлететь. С улицы повалила густая плотная пыль – и тишина… Зловещая тишина, словно больше не было города, страны, вообще ничего. Словно больше не было планеты Земля. Кто-то из педагогов толкнул дверь, и все ахнули: за ней была улица. Половина здания рухнула, и только лестница, спасительная лестница вниз оказалась рядом. Учителя, торопливо подталкивая детей, стали сбегать по ступенькам.

– Скорее, скорее, дети, на улицу! Быстро!

– Мария Степановна! – кричала Сона. – Маруся! Где моя Маруся! – Сона рыдала и оглядывалась по сторонам. – Это война, да? Это война? На нас скинули бомбу американцы?

– Нет, девочка, это землетрясение! Скорее!

«Землетрясение. Это когда трясется земля?» – Сона пыталась вспомнить, что они проходили по географии, но не могла. Наконец, выбравшись на улицу, все стали оглядываться. Но улицы не было. Были развалины. Еще через несколько минут стали доноситься стоны, потом крики, потом обезумевшие люди начали носиться и в истерике выкрикивать имена. Сона оглядывалась и не могла сообразить, в какую сторону идти. Она не понимала, где теперь ее дом и как туда добраться. Внезапно она вспомнила, что бабушка живет в соседнем дворе. Сона перелезла через огромную плиту и, в тонкой белой нарядной блузке и юбочке, пошла в густую пыль. Она карабкалась, спрыгивала, царапалась, больно ударялась, но ничего не чувствовала – ни декабрьского холода, ни пронизывающего ветра. Она просто шла, понимая, что бабушкиного дома уже могло не быть, как и сотен других домов. Навстречу бежала женщина с растрепанными волосами, она кричала и звала кого-то. Сона повернулась и увидела, что у нее оторвана икра ноги, и тяжелые, алые пятна крови капают на пыльную землю. Но женщина, видимо, не чувствовала ничего, у нее был шок.

Пройдя еще немного, Сона заметила яркую шляпку красного «грибка» детской песочницы, только он теперь лежал на земле, словно пестрая цыганская юбка. Девочка поняла, что пришла. Потому что такой гриб был только в бабушкином дворе. И Сона помнила его с тех пор, как только начала что-то соображать. Толпились какие-то люди, и вот он, бабушкин дом. Сона обрадовалась и изо всех сил закричала:

– Бабушка! Ба-а-а!

В это время люди подбежали к ней, Сона слегка качнулась и, уже падая в чьи-то надежные руки, увидела родные лица. Она улыбнулась и потеряла сознание.

Семья Шахназаовых – те редкие счастливчики, которых не раздавило горе. Но они еще не знали об этом. Каждый из них – отец, мать и брат – бежали что было сил. Бежали, если было возможно, и пробирались через завалы плит, разрушенные здания и груды камней. Практически одновременно все встретились у подъезда. Их «сталинка» стояла словно крепость.

– Отец! – громко закричал Гарик. – Папа, мама, вы живы?

Мать, побелевшая, словно мел, не верила глазам. Она села на бетонный парапет и тихо произнесла:

– Сона… Где она?

– В школе? – спросил отец таким же шепотом. Они переглянулись.

Гарик, как старшеклассник, учился в другой, находящейся на другом конце города спецшколе с уклоном в точные науки.

– Мы с папой за ней. Мама, не ходи в дом.

– Да, ни в коем случае. Сиди здесь, Жанна, умоляю.

Она смотрела невидящим взглядом:

– Найдите мне ее. Найдите мне мою девочку.

Все соседи стали сбиваться в небольшие группы. Надо было идти на помощь. Брали все, что могло сгодиться: ломы, топоры, арматуру. Женщины рыдали. Соседка подошла к Жанне и тронула ее за плечо.

– Жанна, наши дети погибли. Школы больше нет.

Жанна повернулась и не могла понять, кто это.

– Жанна, Жанна, ты слышишь меня? Моей Лены и твоей Соны больше нет. Нет! – она трясла ее за плечо и рыдала. Нет, выла, как раненый зверь.

– Вы кто? – тихо спросила Жанна. И вдруг поняла, что это ее соседка по лестничной площадке Наташа.

Наташа. Молодая и веселая Наташка, их девочки учились в одном классе. Только теперь ее нельзя было узнать. В один миг она превратилась в старуху с черным от горя лицом и белыми всклокоченными волосами.

– Наташа, Наташа… Откуда ты знаешь? – закричала надрывно Жанна.

От ужаса, от всего того, что случилось, она забыла, что Сона сегодня должна была сдавать зачет в музыкальной школе, она забыла, как утром сварила дочке какао, заплела косы, забыла, как строго-настрого наказала не опаздывать…

– Я видела.

– Что? Что ты видела?

– Я видела, что школы больше нет. Почти все погибли.

Жанна вскочила и побежала что было сил. Оставшиеся 200 метров, увидев развалины школы, упала на колени и поползла. Здание уже оцепили, и первые спасательные отряды, сгруппированные из добровольцев, потихоньку разгребали камни. Каждые 15 минут все затихали и прислушивались. Вот донеслись стоны. И все дружно бросились спасать чью-то жизнь. Одну. Хотя бы одну, ведь это так много. Жанна увидела, как к ней бежит муж. Она встала и молящим взглядом просила только одно, чтобы он сказал: их девочка жива, а еще лучше, что все это – сон.

– Ты зачем, зачем пришла, Жанна? Соны сегодня не было в школе! Не было!

– Не было… не было… Я вспомнила! У нее зачет! Зачет в музыкальной школе! Какая я дура!

Но появилась надежда. Добравшись до музыкальной школы, они увидели, что здание разрушено наполовину, и там тоже начались работы. Вот кто-то закричал:

– Воды! Принесите воды!

Жанна увидела, как мужчины доставали тело. Это был женский силуэт в нежном кремовом платье.

– Жива! Жива! – закричали обрадованные люди.

– Маруся… – прошептала Жанна. – Маруся! – уже кричала она. – Где Сона?

Но Маруся не слышала ее. Она была без сознания. А ее правая нога превратилась в кровавое месиво.

– Носилки! Носилки! – кричали спасатели.

Уже потихоньку разбивались лагеря с первой медпомощью, воду грели в ведрах, прямо на улице, как во время войны. Тела делили на живые и мертвые. Действовали сообща, будто знали, как. У человека включается защитная реакция, ставится блок, чтобы не сойти с ума, чтобы не потерять рассудок.

– Может, Сона у бабушки? – догадался Гарик.

Они подхватили оцепеневшую Жанну. «А вдруг?»

В этот же день, вечером, отец, Гарик и дед пошли в отряд добровольцев, как тысячи других мужчин, которые могли быть хоть чем-то полезными. Пока не прибыли техника и профессиональные спасатели, они голыми руками при помощи простых примитивных подручных средств пытались найти и вытащить пострадавших.

11 декабря люди потеряли или обрели друг друга. Те, кто выжил, считают этот день своим вторым днем рождения, и никто никогда в жизни не забудет, что пережил в эти тридцать секунд.

В этот же день семья Соны решила, что не останется в своем городе. Еще раз пережить такое никто бы не смог. Они еще не знали, что Спитак практически стерт с лица земли, а Кировакан разрушен так же. Что еще много-много лет не заживет эта рана, поломавшая жизни и судьбы.

Шло время, Сона выросла. После 8-го класса пошла в музыкальное училище. Гарик уехал в Москву и поступил в университет. Мечта семьи навсегда покинуть город пока не могла осуществиться, потому что грянули 90-е, и страны больше не было. Теперь все предстояло создавать заново. Заново рождались новые государства, независимость и законы, гимны, и опять мы строили новый мир.

Мать по-прежнему преподавала в училище. Зарплата крошечная, но зато надежный и стабильный доход, хоть искусство еще было кому-то нужно. Сона стала студенткой, но в свои пятнадцать она оставалась еще совсем ребенком. В отличие от грудастых не по годам взрослых ровесниц, Сона бегала в кедах, играла в футбол и каталась на велосипеде. Все свободное от игры на фортепиано время она проводила на улице с мальчишками. С девчонками-однокурсницами, важными и толстопопыми, она общий язык не нашла.

Занятия в училище заканчивались примерно к трем-четырем часам. Сона редко дожидалась мать, та работала на две ставки, тянула подготовительные курсы, потому что очень нужны были деньги. Даже такие небольшие.

Осень выдалась теплой, бархатной, щедро раскрасив деревья золотой краской, замерла, будто сама любовалась содеянным. Дни стояли чудесные, и домой идти совсем не хотелось. Сона, окончив занятия, сидела в небольшом сквере напротив, грызла сочное яблоко и разбирала новую партитуру по хору: «Gaudeamus lgitur…» – старательно бубнила она гимн студентов всех времен. К концу декабря должен был состояться отчетный концерт. Внезапно раздался треск, скрип, тарахтение, и черные выхлопы повалили из подъезжающего автомобиля. Если это чудо вообще можно было назвать таковым. Мало того, что цвет неопределенный, но и сама модель вообще неизвестного происхождения. Однако сидевший за рулем молодой парень чувствовал себя вполне уверенно.

– Эй, Сона, привет!

– Эй – зовут свиней, – Сона дернула носом и опять уткнулась в партитуру. Тем не менее, парень вышел, низко дурашливо поклонился и произнес:

– Мадмуазель Сона, прошу вас простить меня за столь легкомысленное обращение. Впредь это не повторится.

– Так-то лучше. – Сона с хрустом откусила яблоко, и его сок брызнул наглецу прямо на очки.

– Д-а-а-а, ну и манеры у вас…

– Не нравится – проезжайте мимо, я вас не звала.

– А мама сказала мне, что Сона очень красивая и воспитанная девушка. Ну вот с первым я согласен, а со вторым – никак.

– Да вы кто вообще? На НЛО своем приехали и мешаете мне заниматься! – вспыхнула Сона.

– Разрешите представиться: Гурген. Я сын дяди Армена и Ануш. Мы жили в доме напротив, в одном дворе. Не узнала?

– А-а-а… – протянула Сона, начиная припоминать. – Вы уехали тогда в Ереван на несколько лет после землетрясения…

– Да. – Гурген снял очки и смущенно добавил: – Вот я тоже будущий врач, решил пойти по стопам родителей. Тогда, после всего, что случилось, я понял, что это самая нужная профессия.