О. Ми "Мил и волшебный сурок"

Мил и волшебный сурок
О. Ми

Когда ты идёшь первым, у тебя нет карты. Не трать много времени на планы и их совершенствование. Выбери направление, куда бы ты хотел прийти, и отправляйся в путь.

О. Ми

Мил и волшебный сурок

Глава 1

С первыми днями весны асфальт «сходил» с улиц их города вместе со снегом. Выйдя по «еле живо»й дорожке между двух убогих панельных пятиэтажек, которые родители и их поколение называли «хрущевками», Мил подошёл к перекрестку с пешеходным переходом. Сделав вид, что смотрит, не едут ли машины, он внимательно осмотрел все пространство, спрятав лицо под капюшоном толстовки. Нигде никого не было видно, он быстро перешел двухполосную дорогу, взлетел ко входу, махом преодолев пять ступенек, не оглядываясь, и зашел в библиотеку. Если пацаны увидят, капец, засмеют. Такого, как в младших классах, конечно, не будет. После того, как в кино прогремела слава, ставшая из слова пацана, все мелкие разделились на два лагеря – «пацаны» и «чушпаны».

Они с родителями не так давно переехали в этот город, район и школа были обычными и он довольно быстро стал своим в классе. Он умел за себя постоять, да к нему особо и не лез никто. В классе и среди учителей он слыл за умного, но «ботаном» не был. В стаю к Сереге он не лез, тот его зазывал, и точно недолюбливал, но поскольку Мил на лидерство и авторитет его не претендовал, то они делали вид, что типа друзья. Мать, подсиропила ему с именем, что за имя она придумала – Мил? Полное было Милокентий, но они все сошлись на коротком. Вечно у нее были свои непредсказуемые творческие порывы. Но он как-то со временем пообвыкся, да и батя тоже смирился, и молчал по этому поводу, не подкалывал. Родители были довольно странной парой, в их доме не бывало ссор, ругани и криков. Батя был простым, упертым и рукодельным технарем-электриком и работал на заводе. Мать перебрала, казалось все гуманитарные профессии, откуда-то сразу уходила, где-то задерживалась подольше. Много читала, иногда рисовала. И никогда не готовила. В их семье готовил отец, он приходил домой, включал телевизор, наливал себе рюмочку, и отключался от всего, медитировал. Все знали, когда батя готовит, на кухню лучше не заходить и его не трогать. Что в принципе есть, им с матерью было пофиг. Главное – самим не готовить. Но Мил всегда снимал «пробу» и с умным видом говорил бате – что в блюде было так или не так, соли там добавить, или еще мясо потомить. У всех троих была общая черта, но каким-то чудесным образом, они ни разу не пересекалась с друг другом, это была упертость. Если мать или отца замыкало на чем-то, то сдвинуть его или ее с этого было нельзя, это случалось довольно редко, но могло быть метко. Как, например, с именем – мать решила и сказала это так, что отец, при всей его любви к порядку, простоте, правилам и понятности, даже слова ей не возразил. Как и с готовкой, они рассказывали, что она еще до свадьбы ему сказала, что готовить не умеет и не будет. И оказалось, что для бати это не вопрос. Хотя все вокруг, в том числе и бабушка, мать матери, закатывали глаза от такой расстановки обязанностей. Но им троим было нормально. Так и жили.

Это библиотеку он заприметил давно, когда ходил мимо гаражей, по мостику через речушку, в большой торговый центр. Мил любил гулять в одиночестве. Думать, слушать музыку, размышлять, когда дорога шла под ногами, мысли так не тревожили, – «как жить, что делать?», получалось находиться «здесь и сейчас».

Сначала она была неказистой, а потом козырек и кирпичи покрасили, нарисовали лиса, обыграли слова «литература и семья», внутри сделали ремонт, разбили пространство на зоны, и там стало уютно, тихо и спокойно, самое то, чтобы побыть одному. правда иногда там собирались пенсионеры, их учили компьютерной грамотности, или дети бегали и орали по кругу в его лисьей норе. Он обычно садился в желтое кресло во взрослом зале, приходил в понедельник, когда народу было меньше всего. Две девчонки не намного старше его, беленькая и черненькая, давно уже привыкли к тому, что он узурпировал то полутемное отделение, давали ему книгу и не трогали, милые как Беляночка и Розочка, из старой сказки. Они же дразнили его Маленьким принцем, и говорили, что его нарисовали в нише на входе. Там был мальчик сидящий спиной на стопке книг и рыжий лис. Все так. Вот только сказки не было. У Мила была своя комната, но мать в последнее время работала удаленно из дома, и хоть они и редко пересекались днем, каждый занимался своими делами, все равно – дома было не то.

«Давай покинем эту вечеринку прямо сейчас

Нам никогда не нравились эти люди.

Ковбои и безнадежные короны

Кружатся вокруг нас

Смотрят на нас сверху вниз» – иногда его замыкало на какой-то дурацкой вроде бы песне. Вот и сейчас, на эту песню он наткнулся случайно, мать утром тоже «по-кругу» гоняла незамысловатую – Aly & AJ 78violet «Potential Breakup Song» , а он с детства вырос на ее музыке, когда таскал ее плеер, на которой был странный микс песен от классической музыки, бардов, до матерного рока, и откровенной попсы. Он включил у себя эту песню, а следующая включилась эта «Personal Cathedrals». Включилась и пошла на репите. К тому же и девчонки были симпатичные, в том их первом клипе две блондинки с гитарами в черных джинсах и майках, Эли и Эл Джей, тоже сокращенные имена, как у и него.

Он мысленно приложил свою ладонь к лисьей лапе на стене и пошел искать укромное местечко.

Он хотел уехать из этого города, вырваться на свободу, расправить крылья. Все эти слова звучали как-то пафосно, и никто его не душил, и никто не бил и не давил. Однако, словно ему здесь воздуха и простора не хватало. На сердце и душе всё время было тревожно и неспокойно, словно он не здесь должен быть и жить не этой тихой затрапезной жизнью обычного паренька в обычном провинциальном городе. Ему было не интересно бухать, бегать за девчонками и тискаться на вписках, его не тянуло пробовать запрещенные вещества, курить вейп, он не любил зависимости и потерю контроля над собой и ситуациями. Он любил придумывать, но пока ни с кем не делился ни одной своей идеей, большинство из них он просто забывал. Все они были настолько оторваны от реальности, и маловероятно, что применимы в деле. А может и были. Но не сейчас. И не здесь.

В детстве он любил сказки про Муми-троллев, Волшебника изумрудного города, Малахитовую шкатулку, читать Булгакова. Он еще в начальной школе перечитал всю мамину Библиотеку приключений, любил слушать пластинки со сказками «Голубой щенок» и «Кот в сапогах». И про гадкого утенка тоже любил. Только он в лебедя вырос, а лебединой стаи все не было видно. Так он и не знал, то ли он не лебедь, то ли тот пруд и дерево где-то очень отсюда далеко.

Ему надо было подумать. Просто посидеть и подумать в одиночестве и тишине, чтобы никто не дергал, и не приставал с вопросами или предложениями, не тащил его куда-то и не зудел в голову. Вчера родители впервые друг на друга рявкнули, он, как обычно, сидел в ноуте и слушал ролики, но этот всплеск эмоций и напряжения услышал. Он вырубил звук, но разговор снова стал нервный, но в интонации пришли в нормальную амплитуду. Утром на кухне мать сидела за столом с чаем, она снова заварила себе черный крупнолистовой накидав туда ягод клюквы, можжевельника, облепихи и бросив маленькую веточку розмарина. Она любила смешивать разное, а чай пила всегда добавляя в чашку дольку свежего лимона, апельсина и имбиря. Как и сейчас.

– Тут такое дело – спокойно сказала она. Все хорошо, все нормально, не волнуйся, ну в общем, у меня не очень хорошие анализы, до нового года я сдавала кровь, и результаты пришли ровно в батин день рождения, ну и ничего толком не понятно было в этой портянке, поэтому я не стала ничего никому говорить, решила подождать, когда врач скажет. Ну и месяц я ждала приёма, полезла в интернет, прочитала, что с аутоиммунным заболеванием живут 6-7 месяцев, головой все понимаю, что не надо такому верить, пока врач все точно не сказал, но меня, честно говоря накрыло. Вчера я сходила к ревматологу, и она сказала, что все нормально, я не умираю, титры там какие-то антинуклеарного фактора повышены, будут диагностировать и наблюдать. В общем все хорошо, не волнуйся, но я сейчас быстро устаю, так что буду чаще работать из дома. Чмокнула его в лоб, и пошла к себе в комнату.

Новость его ошарашила, и он не знал, что думать и что делать. Мать выглядела нормально, как обычно в последнее время. Сильно изменилась она несколько лет назад, после того как поскользнулась и упала, и снова повредила колено, да еще и в тот год, когда свирепствовала пандемия короновируса. Она почти год восстанавливалась, снова училась ходить, сильно поправилась. В общем раз все прошло не так гладко, как в прошлый. С ней уже такое было, лет десять назад, тогда она неудачно попрыгала на батуте и повредила переднюю крестообразную связку в колене, восемь месяцев в гипсе, на костылях и в ортезе, он помнил это. Тогда все прошло и забылось и их, и ее жизнь не изменилась. Во второй раз изменилось все. Мать перестала ходить гулять с девочками, как она это называла, стала сидеть дома, почти со всеми перестала общаться. Часто лежала в больницах, но говорила, что это просто реабилитация. Но они как-то перестроились, привыкли и жизнь вошла снова и в эту колею. И вот что-то случилось опять. Вечером пришел отец, приготовил ужин. И снова все было по-прежнему.

Иногда ему казалось, что их город это какая-то отдельная планета на задворках цивилизации. Или время у них течет по другому, он не мог понять. Да соц.сети, интернет, интерактив, смартфоны, повсюду, все всегда в них. Но смотрят видосы из Тик-тока, или геймят в клубах, кто-то стримит, потому, что дома предки не дают, мозг выносят со школой и учебой, причем это, такое чувство, что тоже не поменялось. Какой-то зависший взрыв из прошлого, а не город. Он заходил в телефон и там словно была другая жизнь, люди говорили об экзопланетах и приливном захвате, разбирали эстетику крика в веризме в опере по книге «Сельская честь» Маскани, крипта, нейросети, виары это все было на этой планете сейчас, но вокруг него были все те же бухло, гаражи и брехня. Никому не было интересно то, что было интересно ему. Поговорить об этом тоже было не с кем, не с родителями же. Учителя в школе учили еще ровесников его родителей, молодые преподаватели в школы не шли, они старались уехать подальше от этой «прелестной старины». Город был уже давно банкрот, и 70 % его населения были нетрудоспособные старики пенсионеры и дети, причем детей с каждым годом становилось как-будто меньше, а стариков больше. И в автобусах скоро на одного сидящего школьника собиралось по пять бабок наклоняющихся ему в лицо и шипящих – а ну пустиии, учить их надо, родители то видать не научили. Да учить-то они учили, только как бодрым боевым бабкам объяснить, что ты в автобусах и очередях в любой момент в обморок можешь грохнуться, а уж в переполненных в давке в час пик, почти сто процентов гарантированно. Одноклассники привычно хвастались новостями и достижениями, только всё чьими-то, а не своими, или врали и выдавали чужие за свои. Делать никто ничего не умел и не хотел. Все просто хотели бабла, которое им кто-то должен был дать, или, если судить по рекламе – «фонбет ставки на спорт большие выигрыши надежный букмекер!», тьфу-ты, вот ж загрузилось в голову, фиг сотрешь. Из телефона не поднимали голову, чтобы не видеть то, что творится вокруг. а вокруг как была разруха, так и была. Нет, что-то делалось и менялось. Но это ощущение. Того, что ничего не изменится, словно витало в воздухе, где-то поднывая как тихая сирена воздушной тревоги. Опять хандра. Приступы случались у него метко, но редко, словно накрывала невидимая удушливая простыня и все становилось серым и дышать было трудно. Было трудно двигаться, идти, сосредотачиваться, видеть, слышать, словно он брел в каком-то полном тумане чувств наощупь. Надо было срочно сесть, и дышать. И сумрак отступал. И он вставал и снова шел дальше, как будто ничего не случилось. Снег то таял, то снова обнаруживался внезапно утром, и тогда брызги его летели на голые торчащие из под закатанных джинс лодыжки. Ребятня во дворе увлеченно тащила в огромную лужу у дома какой-то грязно-голубой коврик, что они собирались с ним делать, он даже думать не собирался. Всё это как-будто было с ним и не с ним. Окружающим мир существовал для него словно за стенками скафандра. Иногда стенки эти были тоньше и звуки и запахи становились яснее слышны, иногда будто всё отодвигалось и затихало и было видно и слышно будто каким-то неясным гулом.

Он все думал про новый ремонт в библиотеке, и как она преобразилась, и как стало хотеться в ней быть, сидеть и читать, даже автоматы поставили с кофе и вкусняхами. Ремонт сделали выиграв грант, и он полез узнавать, что это такое, и на что еще их дают. Нашел национальные проекты, инициативы, конкурсы, и подумал. «А почему бы и да? Что он теряет? Не получится, ну не получится. Но только если он попробует, то шанс всё же есть. Шанса нет только в том случае, если он не станет делать. Тогда точно ничего не будет и не изменится. Он не был таким технарем до мозга костей, как отец, и таким гуманитарием как мать, тоже не был, умеющим витиевато мыслить и говорить. В нём было намешано от обоих понемногу. Как, куда и в какой теме он может это и свои знания применить?

Да, он использовал чат GPT, чтобы делать брифы, но потом их правил сам, ему же можно будет поручит написать часть кода, он пробовал кодить, зарегился на гитхабе как резиновый утенок, блок-схемы и алгоритмы он понимал, но дойдя до, казалось бы самых азов, работы с удаленными репозиториями и контролем версий, пушить ещё у него нормально получалось, форк репозитория вроде создал, коммиты сделал, но pull request ни в какую не делался. Крутым программистом быть хотелось, крутую компьютерную игру сделать тоже, но надо было адекватно воспринимать реальность. Одному ему, с тем, что у него есть, ему не потянуть.

Мил вернулся домой, открыл дверь, прошёл темный коридор не снимая наушников, вечерело, свет не горел. Он выключил звук, дома было тихо. Заглянул в комнату, мать сидела за столом у окна, он бросил: «Ма, привет!», и пошёл к себе.

Так в один из дней мамы не стало. Она была, но её не было. Словно она куда-то ушла и больше не вернулась. Он сидел, смотрел на нее и бесконечно прокручивал в голове, как всё было. Он вернулся домой. Она сидела за своим столом в кресле. Голова лежала на подголовнике. Рядом лежали книги и карандашные наброски. Она словно смотрела за окно. Он окрикнул ее раз или два, она не шевелилась. Тогда он подошел к ней и посмотрел в ее глаза. В них не было ничего. И он понял, что в этот раз она осталась где-то там, куда в последнее время часто мысленно уходила. В одном из тех миров, в которых ей было место. В котором ей было правильно и она была правильной, и всё было как надо. С этим миром и реальностью они никак не могли сойтись и реальность оказалась сильнее. А мама устала ломаться, столько переломов, она шутила, что вроде не титан и не кариатида, и не держит небесный свод. Она наконец там где ей хорошо, там где она дома. А здесь она не смогла. У нее не получилось. Играла её любимая « If you go away» в исполнении Helen Merrill and Stan Getz. Она любила это исполнение.

Мать всегда умела выбирать исключительно лучшее, как она это делала она и сама не знала. Она словно слышала или видела музыку, вещи или людей по своему, словно какие-то фильтры гениальной уникальности. Систему она ненавидела, она об нее ломалась и не вписывалась, хотя и пыталась, поскольку никогда не любила воевать и нападать. Пока ее не вынуждали.

Но как она говорила, самое главное, мир и дом в котором она могла бы быть счастливой, творить и жить она найти и выбрать так и не смогла. Но зато в этом мире у нее есть он, и у него, у Мила с этим миром больше связей и общего через отца. Пусть у тебя всё получится, мальчик мой, всё что ты хочешь. Будь пожалуйста счастлив, сынок, не смотря или смотря на то, что я не смогла, у меня не получилось. Может, я мало старалась, не знаю. У меня тут так и не получилось жить так как я хочу, а так как я не хочу, я больше не могу. Кажется в этот раз я совсем разрушилась и больше не могу строить себя заново.

Пожалуйста, если я уйду, сдай книги в библиотеку – было написано на листочке, лежащем на столе перед ней.

Если ты уйдешь.