Валериан Маркаров "Мулета и мантилья"

Мулета и мантилья
Валериан Маркаров

Коррида – последнее из величайших зрелищ прошлого, случайно дожившее до наших дней! О ней эта книга, о ней и о тех, кто выходит на арену под взрыв аплодисментов и улюлюканье толпы. О тех, кто должен умереть. Сейчас или когда-нибудь. О сиюминутности славы, о героях, которых забывают в тот же час, когда они как тряпичная кукла слетают с рогов быка на песок.

Валериан Маркаров

Мулета и мантилья

Часть1

Он застыл, не в силах пошевелиться, будто увяз в каком-то тягучем сиропе, а бык весом в тысячу фунтов, взметая вокруг себя тучи пыли, летел прямо на него. Тяжело дышащий, он сотрясал песчаную арену мощными короткими ногами, словно бился о неё всем своим массивным телом, и, казалось, не существовало в природе силы, способной остановить этот страшный комок плоти. Сверкала на солнце кровь, бьющая струёй из глубокой раны на его холке, оставленной ударом зазубренной бандерильи, но безразличный к боли чёрный зверь, чья храбрость не знала границ, выставив рога, с чудовищной скоростью мчался вперёд под дружные возгласы пёстрой публики «Оле! Оле!», а пена с его сжатых губ разносилась послеполуденным весенним ветром. Бежать было некуда. Ещё секунда – и свирепая морда с налитыми кровью глазами и раздувающимися ноздрями коснётся его лица, обдав горячей волной животного запаха. Остроконечный, словно отполированный рог вонзится в живот и подкинет его на загривок, над ареной заболтаются его тощие ноги, обутые в добротные кожаные ботинки от «Helly Hansen», уныло обвиснет шея. И смерть его наступит молниеносно, быстрее, чем мигание фотовспышки… Вопль отчаяния вырвался из его груди…

Внезапно он проснулся, весь в поту, с пересохшим ртом и рвущимся наружу сердцем, задыхаясь от пережитого ужаса. Тёплый ветерок нежно раздувал тонкий белый тюль. В распахнутое окно заглядывало утреннее солнце, освещая его постель со сбитой в кучу простынёй. По одну сторону от кровати с резной металлической отделкой находился встроенный в стену гардероб, по другую – письменный стол, а прямо перед ней возвышалось широкое зеркало в изящной деревянной раме. Сев в кровати и осмотревшись вокруг, он восстановил в памяти последние события, хотя и без особого восторга. Это был номер отеля Palacio de Villapanes в старом районе Севильи, знаменитом своими барами фламенко, дворцом Алькасар, сооруженном в мавританском стиле и готическим кафедральным собором, украшенном шедеврами Веласкеса и Гойи и хранящим в себе таинственное захоронение то ли самого Колумба, то ли его сына Диего. Именно сюда он заселился вчера утром, прибыв в Севилью из Амстердама по заданию выпускающего редактора голландского отделения «National Geographic Traveler».

– Эй, Андреас, – сказал ему Лукас Гранберг, располневший мужчина средних лет, целыми днями поддерживавший работоспособность организма одним лишь кофе, двумя плитками шоколада и солёными картофельными чипсами. – У меня есть для тебя срочная работёнка, о которой ты даже и не мечтал… Я хочу, чтобы ты слетал в Испанию.

– В Испанию? – удивлённо переспросил он и искоса взглянул на редактора. – Но ведь у меня на носу…

– Да, в Испанию! Иначе всем нам крышка! – похоже, Гранберг был нынче чем-то расстроен. – Тиражи журнала падают, расходы растут как грибы после дождя, а рекламодатели, чёрт бы их всех побрал, переметнулись в таблоид со всякой чепухой для простых обывателей. Поэтому все дела отложи на потом. Сейчас на повестке дня стоит Испания. А точнее, испанская Севилья. Надо бы организовать хороший фичер для ближайшего выпуска.

Эта просьба прозвучала как приказ, потому что на последнем предложении Гранберг поднял тон и даже легонько пристукнул ладонью по поверхности стола.

– О’кей, – ответил он боссу и кивнул. – А о чём писать?

– Corrida del Toros… Ты когда-нибудь видел бой быков? Нет? В Севилье «замечательные» бои быков… И потом, говорят, кто не видал Севильи, тот не видал чуда. Поэтому тебя ждёт не командировка, а настоящий подарок судьбы, да ещё за чужой счёт. – Гранберг быстро смерил его острым взглядом. – Грех не воспользоваться, не так ли?

– Но я не имею об этом ни малейшего представления. И, к тому же, категорически против варварского отношения к животным…

– Меня это абсолютно не интересует, Андреас, – беспечно пожал плечами Гранберг. – Меня волнует наш журнал. Я не хочу остаться без работы. Кстати, ты ведь, кажется, изучал испанский в своём университете? А раз так, то тебе будет проще, чем кому-либо. Короче, слетай туда, сходи на корриду, найди нужный ракурс и нащёлкай хороших снимков – самое яркое используем для кавера. Если получится, возьми интервью у какого-нибудь знаменитого тореадора, или как их там называют. Опиши в красках горячий песок арены, пышное зрелище под куполом палящего испанского неба, и розы у ног победителя. Не забывай про стрит-ток: лучший источник информации – это люди! Найди кого-то, с кем сможешь просто поболтать за чашкой кофе. В общем, вылезь из кожи, но покажи точку зрения местных жителей на сей феномен испанской культуры, случайно доживший до наших дней – я говорю о боях с быками. Всё. Считай это моим… то есть редакционным заданием, за которое, между прочим, ты каждый месяц получаешь неплохое жалование. Твоя командировка на три дня уже оформлена. Вылет в субботу. Успеешь там пошататься по магазинам, южный климат благотворно подействует на твой цвет лица, только не очень-то расслабляйся – дедлайн через три дня, то есть в полдень вторника я должен найти в своей электронной почте твой материал на четыре полосы. Не засовывай далеко мобильник. Всё, Андреас. До связи. Да, и не забудь придумать хороший хэдлайн! Усёк?

– Будет сделано.

– Вот это другой разговор! – Гранберг улыбнулся – редкий случай! – потому что он почти никогда не улыбался.

Андреас вспомнил, как, распаковав в номере отеля чемодан и аккуратно сложив вещи в шкаф, он вооружился фотообъективом и отправился на прогулку, завороженный красотой и великолепием пышных дворцов в древнеримском стиле, словно сошедших со страниц «Тысячи и одной ночи» мавританских цитаделей, величественных храмов и множества фонтанов. Откуда-то долетал аромат жасмина, а пьянящий запах апельсиновых деревьев окутывал узкие мощёные улочки. В тени деревьев расположились террасы ресторанов и многочисленные сувенирные лавки. На каждом шагу ему встречались роскошные дома с железными решетчатыми дверями, сквозь которые его взору открывались внутренние дворы «патио» с их тонкими, грациозными колоннами, украшенными цветами. А богатые музеи и художественные галереи поражали его воображение.

В одном из удивительно уютных кафе он отведал тапас с вяленым иберийским хамоном в паре с сыром манчего, а также тостады, натёртые помидорами с жареной треской бакалао. Потом он запил закуску пивом и погрузился в нирвану, устроив себе сиесту, и спустя четверть часа оказался на бульваре Христофора Колумба, где располагалась Пласа де Торос де ла Маэстранса – старейшая арена для боя быков, выходящая фасадом на берег Гвадалквивира. Здесь со своих постаментов величаво взирали на него знаменитые бойцы с быками, увековеченные в камне. А железная скульптура Кармен, роковой цыганки с красным цветком в волосах, в свободное от контрабанды время крутившей в сигары привезённые из Нового Света табачные листья, заставила его остановиться. Ему показалось, что она кокетливо подмигнула ему. Типичная испанка, в чьих глазах блестит смелый дух, решительность и сила характера, подумал он, оглядев её с ног до головы, над которой воспарили её руки: невысокая, плотная, со жгучим темпераментом, дикой страстью и уверенностью в себе. Она словно торопилась на арену, где шли кровавые бычьи бои, и, согласно новелле Мериме, именно в этом месте встретила свою погибель от рук ревнивого капрала Хосе.

В предвкушении кровавых зрелищ пёстрая толпа испанцев крикливо осаждала кассы. Многие были с семьями и маленькими детьми. То и дело сюда подкатывали роскошные коляски, экипажи и брички с гербами и вензелями. Сбруи лошадей были ярко украшены разноцветными помпонами, лентами и бубенцами, звуки которых вносили свой вклад в радостный шум корридной феерии. Из экипажей выходили сливки севильского общества: набриолиненные сеньоры в костюмах и дамы в высоких мантильях: проплывая мимо него в сторону крытых галерей, они шелестели своими яркими и роскошными оборками «фаралаэс». Купив за восемьдесят пять евро билет в ложу, где места расположены дальше всего от арены, но зато, как сказали ему в кассах, с них открывается отличная панорама боя, он шагнул в барочное нутро амфитеатра. У входа он заметил конный двор, откуда доносились запах мочи, стойла и лошадиного пота. В часовне, пропитанной сладким запахом ладана, было прохладно и темно. Перед дубовым столом с затейливой резьбой находилась низкая скамья. На столе были разложены цветные картинки с изображениями святых, а из простой фаянсовой вазы торчали веточки искусственных цветов. Рядом горел фитиль в плошке с маслом. Этот огонь будет гореть до самого вечера, пока коррида не закончится. Над столом возвышались большое деревянное распятие Иисуса Христа с терновым венцом на челе и гипсовая статуя Богоматери Доброй Надежды с голубем. Её лик озаряла мерцающая свеча. Кто-то из тореро с переброшенным через плечо плащом, сложив перед собой руки и сжав ладонями золотой крестик, висевший на шее, преклонил колено и усердно молился о том, чтобы покровительница даровала ему смелость в бою. Пламя свечи отражалось от блёсток на его костюме, изнутри наполняя часовню странным заревом. Холодно и скорбно взирала Матерь Божия на просящего, в глазах её не было привычного умиротворения.

Оставив часовню, Андреас заспешил на представление. Несмотря на то, что было без малого шесть часов вечера, посреди голубого неба, усеянного белоснежными облаками, светило яркое майское солнце. Огромный круг арены, усыпанный ярко-жёлтым песком Гвадалквивира, был наполовину освещён, другая его половина успела погрузиться в тень. Андреас пожалел, что не надел бейсболку и не захватил с собой шляпу или хотя бы газету, чтобы прикрыться от палящих лучей. Щурясь, он с интересом разглядывал роскошную королевскую ложу, однако высочайших особ не было видно. До начала корриды оставалось минут десять. Трибуны были заполнены шумным человеческим морем – казалось, зрители раскупили все 14 тысяч билетов, принеся с собой запах духов, сигар и паров хереса. Они ели, пили, лузгали семечки и жевали свою сигары, перемещая её из одного угла рта в другой. Многие держали в руках небольшие полосатые подушки за два евро, чтобы смягчить твёрдые скамьи арены. Молоденькие сеньориты и почтенные матроны обмахивались веерами. Все с нетерпением ожидали начала спектакля с неизбежной кровавой развязкой.

Вдруг его внимание привлекли англичане, сидевшие по правую руку от него: отец и его веснушчатый отпрыск лет шести-семи с печальным выражением лица. Отец, широколицый мужчина с большими пшеничными бакенбардами и голубыми бесстрастными глазами, оказался фанатичным корридистом и потому втолковывал сыну всё, что знал о тавромахии.

– Много лет назад, Гарри, это развлечение предназначалось только для дворянства. В результате отбора были выведены специальные быки, в которых таится необычайная храбрость и отвага. Их держат на специальных ранчо – «ганадериях», где воспитывают, как детей, от самого рождения в коровьем хлеву до того часа, когда проводят на арену.

– Зачем? Чтобы убить? – жалобно спросил мальчик. – Но мне не нравится, папа, когда убивают беззащитных животных…

– Это не беззащитное животное, сын. Это Торо Браво – благородный боевой бык, – махнул головой мужчина. – И он должен умереть! Потому что четыре года его растят для корриды, для одного-единственного боя в его жизни. Это тебе не наши джерсейские коровы, которые мирно жуют травку на солнце и отдают нам своё нежное жирное молочко, или же бычки породы ангус, которых раскармливают кукурузой и пшеницей, а потом, на первом году жизни, отправляют на бойню, чтобы твоя мама могла запечь ароматный ростбиф в духовом шкафу или поджарить толстый кусок сочного мраморного стейка, натёртого солью с чёрным перцем. Разве ты не обожаешь стейк, Гарри? И потом, взгляни-ка на свои кожаные ботинки – ты никогда не задумывался, откуда берётся вся эта кожа? Да-да, с тех самых бычков, которых наши фермеры впрягают в ярмо и в течение нескольких лет не дают ни дня покоя и отдыха, заставляя с утра до ночи пахать, сеять, убирать, таскать песок и камень, а потом – состарившихся и истощенных – режут, разделывают тушу и продают втридорога. Это, по-твоему, лучше?

Мальчик погрузился в раздумье, его губы задрожали, а глаза стали влажными от выступающих слёз…

– Ай-ай-яй, Гарри! Что я вижу? Неужели ты плачешь как девчонка? – спросил отец с издевательской ухмылкой на тонких губах и арктическим холодом во взгляде. Можно было подумать, что у него в груди не сердце, а кусок льда.

– Мне будет очень жаль бедного быка… Ведь он выходит на арену не по своей воле. Его заставляют…

– Всё! Довольно об этом. Будь мужчиной! Я тебе объяснил, что это честный бой! У быка есть сила, смелость и острые рога. Человеку сила не нужна, но нужно немало храбрости, умение и изящество. Он подставляет своё тело под удар грозного животного весом в тысячу фунтов и должен точно предугадать, как направить этот удар мимо своего тела. А в момент, когда он должен убить быка, он стоит перед ним, открыв грудь рогам. И если в этот миг рога дёрнутся вверх, они вгонят в человека смерть, потому что рана в грудь всегда смертельна. Какому еще животному позволено убить человека?

– А что, если человек испугается и убежит? – задал вопрос мальчик.

– Убежит? Тогда вся дальнейшая жизнь будет позором для него и его обесчещенной семьи.

– Но ведь тогда он спасёт быка, папа…

– Сын, бык редко остаётся в живых. Раз он вышел на арену, он будет сражаться за свою жизнь и умрёт в битве. Ну а если после корриды остался жить, то он или слишком труслив, и в таком случае встретит смерть на какой-нибудь вонючей скотобойне, где не сможет защищаться, или же так хорош и храбр, что сами зрители дадут ему «индульто», то есть помилование, чтобы сохранить истинные бойцовские качества в его потомках. Больше на арену он не выйдет никогда…

Внезапно Андреас услышал звук трубы, а потом оркестр заиграл мягко берущий за душу пасодобль. На песчаной арене появились люди и лошади. Публика встретила их овацией. Люди были в шелковистых, покрытых роскошной вышивкой плащах, перекинутых через левое плечо и плотно обёрнутых вокруг талии. Левую руку каждый их них приложил к груди, а правая свисала свободно. «Это матадоры», услышал он голос англичанина и обернулся. Глаза британца были устремлены на арену, они смотрели внимательно и настороженно, и, казалось, ничего не упускали из виду. «Смотри, за каждым из матадоров следует его квадрилья, состоящая из двух пеших бандерильеро – это те, что одеты в чёрное с серебром, трёх конных пикадоров и других помощников». Тем временем процессия достигла барьера и матадоры приветствовали судью, прижав шляпы к головам.

Так под жарким майским солнцем начиналась коррида. А затем затрубил горн и люди радостными криками встречали первую жертву. Вот распахнулись ворота и из тесных недр сумрачного загона «чикеро» на широкую арену вырвался ошалелый чёрный бык, точно призванный людским криком. Он бежал, легко неся по земле своё огромное тело и сверкая серебристыми мускулами. Он нюхал сырой песок и фыркал, потом обежал арену, подняв кверху морду, и глядел на тысячи зрителей, которые свистели, швыряли в него апельсиновыми корками и осыпали его бранью. Он терся головой о песок, пытаясь избавиться от дротика, застрявшего в его спине, и, ошеломленный свистом и грубыми выкриками, которыми толпа пыталась разозлить его, искал врага, на ком мог бы выместить ярость.

Пробежав половину арены, бык заметил несколько капеадоров с двухцветным плащом «капоте». Держа тяжёлый «капоте» двумя руками, они дразнили быка, пропускали его под плащом, то становясь на колени, то разворачиваясь вокруг собственной оси. Затем, верхом на тощих лошадях и с копьями наперевес, на арене появились три ленивых пикадора с грубой внешностью. Глаза лошадей были намеренно зашорены, чтобы они не видели быка, а их бока с выступающими ребрами были укрыты стёгаными холщовыми попонами. Их жалкие остовы выступали неверным шагом, по ним легко можно было прочесть историю печальной старости, болезней и людской неблагодарности. Скорее всего, эти клячи долгие годы несли службу на мельницах, или пахали землю, свыкнувшись с тем, что им придётся до самого последнего часа тащить за собой плуг или повозку. И даже когда рассерженный бык своим острым, как бритва, рогом насмерть вспорет им брюхо, бедняги всё ещё будут стоически держаться на ногах, а значит годиться для нового удара.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70534387&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.