Ему и раньше приходило в голову посвататься к ней, но теперь еще больше укрепился в этом желании. Сигрун – старшая сестра, была так же хороша, как и Хельда, но он сразу понял, что никогда бы не смог назвать ее своей женой. Хельда казалась очаровательней, мягче, уступчивей, в отличие от сестры, которая не опускала глаз, когда он смотрел на нее, а в ее голосе всегда звучала твердость.
Он уступил ей однажды, напившись хмельного меда, когда не смог устоять перед горячим женским телом, которое она предложила ему без всякого смущения. У него давно не было женщины, а Сигрун оказалась слишком восхитительной, чтобы отказаться от нее. Он покинул ее на рассвете, понимая, что совершил непоправимую ошибку, и с тех пор старался не замечать ее просящего взгляда.
Сигрун знала, что возлюбленный не сядет по собственной воле с ней рядом на свадебном пире, и не поведет на брачное ложе, и сердце ее обливалось кровью. Она заманила его в дубовую рощу, там, где пышно разрослась омела, чтобы напомнить о связавшей их страсти. Тэлфрин рассмеялся ей в лицо и сказал, что пусть над ними зацветет хоть вся омела Ингларии, он никогда больше не поцелует ее.
Сигрун проплакала весь вечер, глядя, как ночная тьма расползается перед ней, и поклялась, что Блэрхайд покроет такая же темнота, но только она не уйдет с восходом солнца.
Ей отчаянно захотелось сейчас же рассказать сестре, какие слова шептал ей Тэлфрин, когда она отдалась ему, но поняла, что тогда месть не будет полной.
Если бы переменчивый любовник знал, что покинутая им красавица тайно следует культу Богини Мертвых – Призрачной Королевы, то возможно его слова не прозвучали столь грубо и насмешливо.
О секрете старшей сестры не ведал никто, кроме священных рощ, куда она ходила, чтобы почтить свою Богиню. Или белоликой луны, становившейся невольной соучастницей, глядевшей с высоты небес на гибкое тело, покрытое брызгами жертвенной крови птицы или кролика.
Когда-то Сигрун прознала о культе и пообещала себя Призрачной Королеве взамен на умение колдовать. И разгоряченной жертвенным танцем явилась сама Богиня, укрытая беспросветным мраком, чтобы дать желаемое. Но при этом предупредила, что ее магия не дарит истинную жизнь и не позволяет влюбить в себя, потому что мертвое не может породить живое.
Сигрун согласилась: она решила, что с ее красотой нечего бояться. Любой мужчина захочет ее и не посмеет отказать.
Так и произошло. Тэлфрин не отказал ей в ту ночь, но оказалось, что этого недостаточно, чтобы воспылать к ней любовью. Так, Сигрун получила свой жестокий урок, поплатившись разбитым вдребезги сердцем.
Возможно, она еще пожалела бы Хельду, если бы в голосе той не звучало столь неприкрытое тщеславие от того, что властелин великого Блэрхайда берет ее в жены, и младшая опередит старшую на брачном ложе.
Это ранило Сигрун так глубоко, что она забыла о сестринском долге.
Блэрхайд, и правда, хранил память о прежних славных днях. О нем еще говорили с уважением. Замок помнил все четырнадцать поколений могучего рода, приходящего постепенно в упадок. Его стены, прежде увешанные драгоценными гобеленами, звонким оружием, покрылись зеленью мха. В сундуках, хранивших когда-то давно несметные сокровища, добытые в военных походах, обитали мыши.
Последние неурожайные годы привели к тому, что пришлось покупать пшеницу втрое дорого в соседнем Элмарке, но, когда груженые корабли шли через Холодное море, случился жуткий шторм, отчего почти все они затонули. Деревянные обломки и изуродованные трупы моряков долго еще находили вдоль всей Хрустальной бухты и Восточного побережья.
И вот, когда Тэлфрин пришел в отчаяние, ему и приснился тот самый сон, который показался благословением свыше.
Его наследник станет спасением. Он верил в это.
Живот Хельды рос день ото дня, и так же росла мрачная решимость ее сестры исполнить клятву.
Нити заклятия протянулись между нею и скрытым во чреве дитя. Она так погрузилась в исполнение своего обещания, что это стало смыслом ее существования.
Сигрун, стоило ей увидеть довольное лицо Хельды и руки Тэлфрина на ее округлившемся животе, вспоминала язвительные слова возлюбленного, ставшие горьким ядом для ее изболевшегося сердца.
Сигрун превратилась для Тэлфрина в неприятную обузу и напоминание о его легкомысленности. Он помнил ее податливое тело и жаркие ласки, но от этого еще больше презирал, опасаясь, как бы эта неудобная правда не открылась его жене.
Тэлфрин убедил себя, что в той преступной связи нет его вины, ведь это она пришла к нему и соблазнила своей дикой красотой.
Он подумывал выдать ее замуж за какого-нибудь достойного лорда из долины. Никто не откажется связать себя родственными узами с семьей властелина знаменитого Блэрхайда и взять в жены красивую девушку, пусть она и утратила девичество.
Наверняка, Сигрун найдет способ ввести в заблуждение жениха. Тэлфрин чувствовал, что в отличие от его простоватой и милой Хельды, ее сестра была куда более коварной и изобретательной. Так он избавится от нее и окажет ей милость, ведь какая женщина не хочет обрести хорошего мужа?
Как только Хельда родит и пройдет хотя бы год, чтобы младенец окреп, он непременно займется этим. Взгляды Сигрун, которые он будто бы не замечал, прожигали его, ставили на нем клеймо, от которого хотелось содрать кожу. Если жена заметит это, у нее могут возникнуть подозрения, а этого нельзя допустить.
Одним мартовским днем старая Эйдис, поддерживающая священный огонь, ощутила то, что смутно тревожило ее последние месяцы.
Чувство зародилось совершенно внезапно, словно без всякой причины, но старуха уже знала, что в замке поселилась Тьма. Даже пламя, прежде никогда не затухавшее на алтаре Богини, теперь горело плохо и его слабые языки бросали отсветы на хмурое лицо Эйдис.
Она велела принести самые сухие ветки и неустанно следить за алтарем своей помощнице, а сама отправилась к Тэлфрину.
Он был не в духе: припасы заканчивались, приближалось время посева яровых, как только земля будет готова и солнце согреет ее. В прошлом году весна жестоко обманула их. Спустя некоторое время грянули сильные нежданные морозы, которые погубили посевы. Теперь ошибиться было нельзя. Тэлфрин был одержим мыслью, что такого не должно произойти, ведь его жена носит необычного ребенка, а значит боги благоволят им.
Он с досадой выслушал старую женщину, но из огромного уважения не посмел посмеяться над ее страхами. В глубине души Тэлфрин думал, что жрице давно пора уйти на покой и уступить место у алтаря своей помощнице.
Тьма? Что за Тьма, когда вот-вот сбудется истолкованный ею самой волшебный сон? Зачем она будит в нем сомнения, когда ему нужны поддержка и мудрый совет?
– И все же, – старая Эйдис могла показать свою непреклонность, – пусть слуги осмотрят замок, может что и отыщется.
– Что? – мужчина хмыкнул. – Разве что пыль и дохлые вороны.
Она не обратила внимание на его насмешку. Эйдис знала, что чутье не обманывает ее. Она служит Свету и Огню. С их помощью и нужно бороться с мраком.
– Пусть, – сказала она, – развесят всюду факелы. И заодно теплее станет. Сам посмотри, как твоя беременная жена кутается в соболиные шкуры.
Тэлфрин задумался. Хоть наступил март, но снег еще не сошел, а уж до настоящего лета еще очень далеко. И то, массивные стены никогда не прогревались, каким бы жарким ни было солнце. Внутри всегда царила легкая прохлада, а уж зимой и осенью замок превращался в ледяной мешок, на отапливание которого уходило огромное количество дров.
Траты на содержание замка казались устрашающими, но все-таки куда важнее его дорогая Хельда и их еще нерожденный сын.
И во всех залах и переходах запылали масляные светильники и факелы. Удивленные нововведениями слуги были совсем не против: им часто приходилось передвигаться между темными переходами, которые пугали пустотой и звонким эхом.
– Довольна ты? – спрашивал Тэлфрин у служительницы Огненной Девы.
Эйдис вздыхала:
– Ты правильно поступил, послушав меня. Теперь послушай еще: отправь-ка Хельду в ее родовую усадьбу, а здесь пусть останется ее сестра. Дому нужна рука госпожи, а жена твоя в себя придет на свежем деревенском воздухе. Бледная она и уставшая сильно.
Тэлфрин едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел:
– Ты что такое задумала, Эйдис? Разлучить нас? Чем тебе моя супруга не угодила?
Старуха изумленно посмотрела на него и тут ее настигло потрясение: в глубине его глаз она разглядела тень той самой Тьмы, что так испугала ее. Значит, все гораздо хуже, чем могло показаться.
Она постаралась успокоиться, чтобы не выдать себя. Голос ее прозвучал смиренно:
– Не сердись, властелин. Сам знаешь, какими слабыми бывают будущие матери. У нас нет живительного солнечного света и тепла, от каменных стен ползут болезни, стоит зазеваться. Сам посуди, недавно я отпаивала ее настойкой, когда поганая лихорадка вцепилась в нее когтями. Еле уберегли, скажу тебе. А воздух открытой долины и зелень лесов лучше сырого камня и постоянного мрака.
Мужчина в кресле застыл. Он понимал, что старуха права, но Тьма внутри него тут же зашевелилась, зашептала, и Тэлфрин покачал головой:
– Моя жена останется здесь, – твердо сказал он. – Делай, что можешь. Пусть факелы и печи горят днем и ночью. Боги не покинут нас.
Сигрун догадалась, отчего теперь даже в самом отдаленном уголке замка пылает огонь, но ее заклятию ничто уже не могло помешать осуществиться.
Она часто сидела напротив сестры, чей живот не скрывал свободный покрой платья, и рассказывала сказки Ингларии, чтобы развлечь. Тело Хельды отекало и порой становилось не слишком привлекательным, а еще она могла заговаривать капризным голоском и требовать особых яств. И все же, несмотря на эти причуды и подурневшее лицо, Тэлфрин смотрел на нее с еще большей теплотой.
«Возможно, – думала с холодным спокойствием Сигрун, – после родов ее тело совсем оплывет, а кожа покроется пятнами, грудь обвиснет, когда как я по-прежнему буду прекрасной. Но самое главное – свершится задуманное».
Ее глаза сверкали ледяным зеленым блеском, а губы искажала улыбка.
«Скоро».
Заклятие крепло. Она повторяла заветные слова и сейчас, неподвижно сидя перед дремлющей сестрой. Молодая женщина представляла сморщенного младенца, которого она привязывала к своей Госпоже. Совсем подарить его она не могла – это мог сделать только сам ребенок, если произнесет клятву верности, но для этого ему надо подрасти.
Такими обещаниями не швыряются.
Сигрун нравилось чувствовать беспомощность людей, посмеявшихся над ней. Они ни о чем не догадывались и были так доверчивы, так глупы. Жестокий урок показал, что лучше рассчитывать только на себя.
Сидя в своей черной башне, Сигрун училась усмирять Тьму. Да, да, ее можно было только утихомирить ненадолго, потому что безоговорочной властью над ней обладала лишь Богиня Мертвых. Но и небольшой части Тьмы хватало, чтобы женщина постигала древнее колдовство.
Вчера ей удалось совершить свое первое перевоплощение. Тьма сама выбирала, какое существо больше всего подходит для этой цели. Она сживалась с человеческим телом, узнавала его, прорастала в нем и становилась единым целым.
«Йогль мен тир, эмисин, хель, йогль син лльей…»
Кости расходились с хрустом, но боли не было. Тьма заботилась об этом. Человек мог бы испугаться жестоких страданий при смене обличья, и тогда у Призрачной Королевы было бы меньше последователей.
Плоть и вены рвалась под тонкой кожей, чтобы изменить человеческую суть на звериную, и встать так, как задумывала природа. Мясо стремительно нарастало на костях, руки и пальцы превращались в лапы с когтями. Сжаться телу было труднее всего с непривычки, но густая шерсть вырастала мгновенно, и вот уже среди пустынной комнаты, вместо распластавшейся на полу обнаженной женщины, лежала белая лисица.
Сигрун в новом обличье понравилось. Поначалу кружилась голова и немного тошнило, но ощущение того, что под лисьей шкурой скрывалась женщина, опьяняло, как никакой хмельной напиток. Не изменились лишь глаза.
Сигрун увидела себя в полированном стекле, уставившись на свое отражение. На белой морде зверя сверкали человеческие глаза, цветом напоминавшие болотный мох. Лисица высунула язык и ухмыльнулась. Ее переполнял безграничный восторг, не сравнимый ни с чем.
Даже ночь любви с Тэлфрином не подарила такого блаженства, как перевоплощение. Оно дарило ощущение превосходства и могущества, способности заглянуть дальше всяких границ.
Можно ли попробовать обернуться кем-то еще? Птицей? Вот бы взлететь высоко, увидеть всю землю, лес и острые пики скал, бурливую реку и Топкую долину! Коснуться луны в поднебесье и пронестись меж тяжелых серых туч, что собираются над замком.
Да за это не жаль ни души, ни жизни! Ни своей, ни чужих.
Глаза лисицы сверкали. Она любовалась отражением и в голове ее бродили опасные мысли. Тьма вспыхнула в ней, напоминая о необходимости обернуться собой: для первого раза оказалось достаточно.
Сигрун пришлось подчиниться, но в глубине ее человеческого сознания замерцала непокорная мысль о том, что она сама желает быть себе хозяйкой.
Вернуться в человеческое тело было не так приятно: вместе с возвращением истинного облика появилась боль в пояснице, ломота в ногах, а противная желчь обожгла горло.
Женщина долго не могла успокоиться и все ходила по комнате, ощупывая себя, вспоминая блаженную легкость и чудесное ощущение животного счастья.
На следующий день она прошла мимо Тэлфрина в платье, обнажавшим ее плечи. Он проводил тяжелым взглядом волнующие женские спину и бедра, которые ласкал не так давно, и сжал кулаки.
Тэлфрин злился на нее за то, что она была так хороша, за то, что заставила лгать жене и за то, что было известно только ей и ему, то, что связало их навсегда против его воли. Слова, которые он говорил ей в порыве страсти, гремели у него в ушах и стали той горькой отравой, от привкуса которой не так легко избавиться.
Тьма выжидала. Она крепла, росло ее могущество. Черные нити, словно огромная паутина, оплетали замок, пронзая его обитателей.
В черном коконе спал и будущий наследник Блэрхайда, в ожидании мига рождения.
Тепло наливающегося лета несколько оживило обитателей замка.
И пусть в залах царила легкая прохлада, она дарила теперь лишь облегчение после того, как Хельда, насидевшись на открытой террасе, шла к себе, чтобы прилечь. Ходила она уже с трудом: огромный живот мешал подвижности, но она несла его, точно знамя, превозмогая боль в спине и ногах.
Этот ребенок – залог и оплот ее маленькой семьи, опора рода и гордость Блэрхайда.
Тэлфрин часто сидел у ее ног, нежно обхватив ее живот, прислушиваясь к движениям малыша. И каждый раз, когда по тугому полушарию под натянутой сорочкой проносилась легкая волна, супруги счастливо улыбались. Это означало, что ребенок в материнской утробе жив и подает знаки о себе.
Сигрун удавалось сохранять удивительное спокойствие, когда рядом с сестрой Тэлфрин превращался из грозного воителя в покорного слугу. Чем больше он любит своих жену и ребенка, тем сильнее испытает боль, когда Тьма расправится с ними и сделает это медленно, изощренно, так, чтобы он запомнил каждый миг. Их страдания станут его.
Так странно было наблюдать, что залитый солнцем замок похож на огромное паучье гнездо, оплетенный черными нитями. Супружеская постель, стол, кресла, в которых сидят муж и жена, ни о чем не ведая, еда, которую они кладут в рот, вино, которое пьют.
Все – Тьма.
Правда, старая Эйдис стала подозрительно посматривать в сторону Сигрун, точно чувствуя неладное. Старуха ходила кругами, останавливалась, точно прислушивалась к тихому шуршанию нитей, что выскальзывали из пальцев молодой женщины.
Домашние духи давно забились в отдаленные уголки Блэрхайда: они не выносили переполненный чернотой привычный им мир и тихонько всхлипывали, с грустью глядя на творимое колдовство.
А Сигрун не останавливалась, одержимая сладкой местью, которая кружила голову. Она так наловчилась привлекать Тьму, что та легко и быстро струилась, точно потоки воды, что несла река у подножия замка. Она плела колдовские нити даже во сне, ведомая силой мести отвергнутой женщины.
Эйдис горячо молилась перед алтарем своей Богини и не понимала, почему та безмолвствует. Свет должен был вытеснить могильный мрак, но вместо этого, он лишь больше расползался и намертво оплел каждый камень замка.
Наконец, не вынеся тяжести жуткой магии, что давила и вызывала ночные кошмары, Эйдис снова отправилась к господину. На этот раз пришлось сказать, что Блэрхайд подвержен атаке темных сил, которым она не может противостоять, несмотря на все свои умения.
Тэлфрин удивился и даже посмеялся над старухой.
О чем она снова толкует? У них давно нет врагов, жизнь протекает мирно, он счастлив в браке, а жена вот-вот родит ему долгожданного наследника. Тогда Эйдис решилась и рассказала о терзавших ее подозрениях.
Тэлфрин нахмурился, желая возразить. Сигрун постоянно находится рядом с сестрой, лучше любой служанки причешет и оденет, поможет принять ванну, если Хельде не спится, расскажет ласковым голосом историю, не хуже любого барда.
Если бы не случайная, постыдная связь, тягостные воспоминания о ночи, когда она взяла над ним верх, он бы относился к ней гораздо лучше. Если бы она не предложила ему себя, как бесстыжая девка, он бы смог бы уважать ее, даже любить, но сделанного не воротишь.
Нет, нет. Он испытывал благодарность Сигрун за заботу о жене, ведь дороже Хельды у него никого нет. Но не более того.
Эйдис, впрочем, посоветовала ему лишь присмотреться к свояченице и быть настороже.
Сигрун тут же поняла, что к ней стали присматриваться чаще. Теперь не только старая Эйдис замирала, глядя на нее подслеповатыми глазами, которые пусть и не видели хорошо, но у хранительницы алтаря Огненной Девы, было иное зрение, которое еще никогда не подводило.
Теперь и Тэлфрин дольше задерживался на ней взглядом, особенно, если рядом находилась Хельда. Но это был не тот взгляд, о котором безумно мечтала Сигрун. В нем мелькало не вожделение, а подозрительность.
Тьма тут же подсказала ей, как следует поступить.
Этой же ночью, когда Эйдис легла спать, ей приснился сон. Будто кто-то позвал ее выйти полюбоваться на террасу, с которой, с одной стороны открывался захватывающий вид на скалы, а с другой – на долину с разбросанными деревеньками, усадьбами и притаившийся бескрайний лес.
Выдалось такое яркое полнолуние, что все вокруг сияло мягким серебряным светом, а ночь дышала теплом и запахом еловой хвои. Эйдис удивилась и даже обрадовалась: зрение вернулось к ней, будто ей снова исполнилось лет двадцать, и она снова стала юной и легкой на подъем.
– Посмотри на свои руки, – шепнул кто-то.
Эйдис послушалась и обнаружила, что они покрылись блестящими вороньими перьями. Она хотела сказать, что всегда мечтала научиться летать, но вместо этого из ее рта вырвалось хриплое карканье.
– Твоя мечта исполнилась, – добавил нежный голос. – Ты знаешь, что делать.
Ворон взмахнул крыльями и поднялся над террасой. Потоки воздуха омывали его и дарили чувство волшебного восторга. Луна улыбнулась с высоты чернильного неба:
