Любовник леди Чаттерлей, Эммануэль: порнография, ставшая классикой
Юлия Бекичева
Олег Владимирович Бондаренко
«Любовник леди Чаттерлей» – книга, за чтение которой в начале тридцатых годов прошлого столетия можно было угодить в тюрьму. Роман изымали из продажи и уничтожали его.
«Эммануэль» – фильм, которому было отказано в прокате по причине его непристойности.
Дэвид Лоренс и Сильвия Кристель, писатель и актриса… Разминувшиеся во времени, оба они преступили границы дозволенного и вышли к публике нагими, оба подверглись осуждению и преследованию со стороны цензоров и власть предержащих…
Юлия Бекичева, Олег Бондаренко
Любовник леди Чаттерлей, Эммануэль: порнография, ставшая классикой
Все права защищены. Воспроизведение всей книги или любой её части любыми средствами и в какой-либо форме, в том числе в сети Интернет, запрещается без письменного разрешения автора.
© Ю. Бекичева, О. Бондаренко, 2024
© Aoliege, оформление, 2024
* * *
Еще недавно профессиональный фотограф, а ныне – крупный американский издатель, вместе со своими коллегами оказавшийся на скамье подсудимых по обвинению в публикации и распространении непристойного романа Дэвида Герберта Лоренса «Любовник леди Чаттерлей», Барни Россет испытующе смотрел на судью.
В тот момент, когда обвинитель произнес вслух слово «трахаться», судья поджал губы, громко забарабанил пальцами по столу и заинтересовался тем, что происходило за окном.
Присутствовавшая в зале разношерстная публика реагировала на услышанное по-разному: женщины прятали ухмылки, поднося платки к губам, мужчины прикрывали смеющиеся глаза ладонями или – не без усилий – пытались сохранять невозмутимый вид.
«Что такое секс, Барни? – вспомнил Россет слова приятеля, занимавшего в его издательстве пост одного из редакторов. – Это голос нашего подсознания. Во время секса прорывается все самое потаенное. Люди вдруг начинают трепетать рядом с теми, кого не позволяют себе любить, но кого по-настоящему любят. Во время секса мы освобождаемся ото всего самого болезненного, неистового, нервного, животного в нас. Скупые на слова и ласки при свете дня, женщины и мужчины становятся нежными и страстными ночью. Но почему же люди так боятся своих чувств? Почему так глупо и отчаянно стыдятся себя?
Сколько талантливых, написанных Генри[1 - Генри Валентайн Миллер (1891–1980) – американский писатель и художник. Автор скандальных интеллектуально-эротических романов. Среди самых известных его работ «Тропик Рака» (1934), «Тропик Козерога» (1939), «Под крышами Парижа» (1941) и др.] произведений сгноили и еще сгноят в подвале нашего почтового департамента? Сколько прекрасных книг становятся предметом – подумать только! – судебных разбирательств: изматывающих, длящихся годами?
Такое ощущение, что наши цензоры, наши судьи, наши прокуроры не трахаются, не мочатся, не бранятся».
Как же прав был его приятель… Там, по улицам, ходят цивилизованные, а главное, свободные граждане своей страны. На календаре – конец пятидесятых годов двадцатого столетия, но люди до сих пор не научились спокойно говорить о том, что является неотъемлемой частью их повседневной жизни.
Мысли его прервал голос обвинителя:
– А знаете ли вы, откуда автор «Любовника леди Чаттерлей», мистер Дэвид Герберт Лоренс, черпал информацию для своего произведения?
Так и не дождавшись ответа на поставленный вопрос, он продолжил:
– Не знаете? Очень жаль. Это прелюбопытнейшая история. В свое время мистер Лоренс увел жену у своего коллеги по преподавательской деятельности – профессора, уважаемого человека мистера Уикли. Господин писатель умудрился запудрить несчастной женщине мозг, развратить её, подчинить себе…
Как иначе можно объяснить внезапное бегство добропорядочной жены и матери из благополучной семьи? Как объяснить тот факт, что она совершенно бездумно бросила троих детей?
«Знаете, мистер Россет… Вы, вероятно, подумаете обо мне плохо, но представьте на мгновение, – на сей раз Барни вспоминал строки из письма, написанного ему вдовой Лоренса, Фридой, – иногда замужняя женщина без памяти влюбляется и, как вы понимаете, не в своего мужа. Это счастье и несчастье одновременно.
Особенно горько, когда приходится выбирать между любовью и долгом перед детьми.
Для скольких женщин многолетний, застоявшийся брак становится могилой. И, кажется, из этой могилы нет выхода, ведь все решено окончательно и бесповоротно.
Только вообразите, мистер Россет, вы живете, и все, как будто, есть: достаток, дети, дом, но вы мертвы. Вы утратили чувствительность, способность радоваться мелочам. И вдруг появляется он».
На сей раз размышления Барни прервал голос его адвоката:
– Вы несколько неправильно понимаете это произведение, а потому попросту вырываете слова из контекста. Меж тем, книга мистера Дэвида Герберта Лоренса не ограничивается словами «трахаться» и «пенис». Прежде всего, это история людей, чьи судьбы искалечила война. Она обрекла их на невозможность нормально жить, полноценно заниматься любовью, наслаждаться супружеской жизнью. И это при том, что, как утверждает автор, героям его еще не исполнилось тридцати лет. Да что там! Героине мистера Лоренса Констанции Чаттерлей, согласно тексту, всего двадцать три года!
Уверен, что каждая женщина, которая находится сегодня в этом зале, могла бы попытаться представить, как ощущает себя молодая жена, лишенная супружеской близости…
История, о которой пойдет речь, началась в 1912 году, ровно за десять лет до рождения Барни Россета. В один из дней молодой английский писатель и педагог Дэвид Герберт Лоренс постучался в дверь дома, в котором проживали его добрый знакомый, коллега, профессор, британский филолог и лингвист Эрнст Уикли, супруга Эрнста – аристократка, баронесса Эмма Мария Фрида Йоганна Фрейн фон Рихтгофен (по мужу – Фрида Уикли), и трое их детей.
Дэвид Герберт Лоренс (1885–1930) – один из ключевых английских писателей начала XX века. В своих произведениях призывал современников открыть себя инстинктивному восприятию природы и эмоциональности. Зрелость и мудрость, по Лоренсу, означают отказ от столь характерного для XIX века рационализма
Никогда прежде не приходилось Лоренсу бывать в гостях у Эрнста. Верно, думал он, у него – Дэвида – всё в порядке с нервами, если он не тушуется, стоя перед коттеджем этих благополучных людей.
Было бы здорово, если бы сегодня вечером ему удалось договориться о месте преподавателя в Ноттингемском университете. Уикли давно читает там лекции и пользуется авторитетом среди коллег и студентов. Нельзя, конечно, сказать, что данный университет – именно то, о чем Лоренс мечтал долгие годы. Глядишь, сунешься сюда и увязнешь в Ноттингеме на долгие годы и все, что ожидает тебя здесь – тоска зеленая… Впрочем, к чему эти дурацкие мысли?
В последнее время жизнь отвесила мистеру Дэвиду Лоренсу немало тумаков. Сначала он лишился должности школьного учителя («слишком часто и непозволительно долго вы болеете, мистер Лоренс»), затем – что было страшнее всего – ушла в мир иной его любимая матушка.
За несколько месяцев до своей кончины она вдруг начала вспоминать, каким слабеньким, каким болезненным народился на свет её младшенький. Ему всегда недоставало физических сил, зато Дэйви был самым умным – не только в их семье, но, кажется, во всем Иствуде[2 - Иствуд – бывший шахтерский городок в округе Брокстоу, Ноттингемшир, Англия]. Сожалела матушка и о том, что оставляет теперь Дэвида совершенно одного, так и не сумевшего обзавестись ни женой, ни детьми.
Отец Дэвида – Артур Лоренс – был выходцем из северного Мидленда. Впервые спустился он в шахту, будучи десятилетним мальчонкой. Тогда же и начал свою трудовую деятельность. Тяжко добывал Артур пропитание для своей семьи, грамоте обучен не был, частенько ввязывался в драки с соседями, с женой не церемонился, детей баловать привычки не имел.
Мама, к счастью, была полной противоположностью отца. Когда-то Лидия Лоренс работала школьной учительницей. Утонченная, воспитанная, она делала все для того, чтобы её дети выросли образованными и культурными людьми.
Годы спустя, вспоминая свою первую встречу с юным Дэвидом, Форд Мэдокс Форд[3 - Форд Мэдокс Форд (урожденный Джозеф Леопольд Форд Герман Хюффер, официально поменял имя на волне германофобии Первой мировой войны) (1873–1939) – английский писатель, поэт, литературный критик и редактор журналов, чей роман «Солдат всегда солдат» (1915) неизменно присутствует в списках лучших английских романов XX века.] – английский романист, основатель и редактор литературного журнала The English Review[4 - The English Review (Английский обзор) – литературный журнал, издававшийся в Лондоне с 1908 по 1937 г. Сыграл важную роль в развитии английской и американской литературы начала XX века, впервые опубликовав нескольких заметных авторов периода.], рассказывал журналистам:
«Понимая, что для нашего журнала пишут лучшие английские авторы, этот застенчивый молодой человек, тем не менее, отважился предложить нам свои, надо сказать, довольно неплохие рассказы и стихи. И вот, что я вам скажу: я не знал ни одного юноши его возраста, который был бы настолько начитан, как Дэвид. И это, не побоюсь преувеличить, на фоне всеобщей серости».
Но вернёмся же туда, где будущий писатель томился в ожидании у входной двери.
Всё-таки он немного волновался, стоит, наверное, об этом сказать, чтобы Лоренса не посчитали совсем уж бесчувственным. Волновался, когда звякнул колокольчик над крыльцом, когда послышались нарастающие, но легкие, женские шаги, когда дверь вздрогнула, подалась вперед и на пороге появилась… она.
Нет, жену профессора нельзя было назвать красивой, хотя эти иссиня-черные локоны, собранные в аккуратную прическу, этот пытливый, чуть насмешливый взгляд серо-зеленых глаз, глубокий, грудной голос, полная грудь, пожалуй, никого не могли бы оставить равнодушным.
Эмма Мария Фрида Йоханна Фрейн, баронесса фон Рихтгофен (1879–1956) родилась в семье немецких аристократов (дальним родственником является легендарный германский летчик-асс времен Первой мировой войны барон Манфред фон Рихтгофен, «Красный Барон»). В 1899 году вышла замуж за британца Эрнеста Уикли, профессора Нотингемского университета, переехала в Великобританию, родила троих детей. Занималась переводами немецкой литературы (сказок) на английский язык
«Да, она не в состоянии похвастаться ни стройной фигурой, ни ангельским личиком, ни весенней свежестью, – частенько говаривала о Фриде соседка, – но есть в ней что-то неуловимо прекрасное, что-то, что заставляет проходящих мимо мужчин трепетать, а женщин – зеленеть от зависти».
– Эрнст немного запаздывает, мистер Лоренс. Работа. Или, что не исключено, задержался по дороге. Но это даже неплохо. Никто не будет мешать нам беседовать, – сказала хозяйка и улыбнулась, приглашая гостя проследовать за ней.
У всех, как известно, волнение проявляется по-разному: кто-то начинает нести всякий вздор, кто-то льёт елей[5 - Елей – оливковое масло, используемое в богослужениях. «Лить елей» – льстить, выказывать подобострастие.], кто-то беспричинно и глупо смеется. Дэвид в такие минуты будто бы каменел, становился молчаливым, настороженным, а отвечая на заданные вопросы, был резок, порой, грубоват.
Уже после смерти Лоренса Фрида вспомнит и опишет эту встречу так:
«В дом вошел высокий, худой мужчина. Он непринужденно вел себя и, казалось, не было в нем ничего особенного, но он все равно заинтересовал меня. За полчаса до обеда я и Дэвид сидели в моей комнате. На окнах развевались занавески. В открытое окно было видно, как резвятся на лужайке мои дети. Мы мирно беседовали и вдруг Лоренс сказал, что он покончил с какими бы то ни было попытками познать женщин.
Он так яростно, с такой желчной ненавистью осуждал представительниц женского пола, что я невольно рассмеялась. Дэвид же покраснел и, как мне тогда показалось, был несказанно доволен тем, что ему удалось меня рассмешить.
Когда мы познакомились ближе, Лоренс поведал мне, что в первый вечер, вечер нашего с ним знакомства, он решил возвращаться домой пешком. Дорога от нашего до его дома занимала около пяти часов. И всё это время он, не отвлекаясь на чужие разговоры, на посторонний шум, мог мечтать, мысленно продолжать разговаривать со мной, вспоминать мой смех, мой голос.
«Ты – самая замечательная женщина в Англии», – писал он мне.
«Откуда ты можешь знать, что я – самая замечательная, – смеялась я, – если ты общался лишь с немногими женщинами в здешних краях?»
Еще остро нуждающиеся в своей матери, нежно привязанные к ней, её очаровательные дети – Барбара, Эльза и Чарльз – то и дело затевали шумные игры и носились вокруг Фриды, отдавшись безудержному веселью. Набегавшись вдоволь, они скрывались в своих комнатах, Эрнст уходил на службу, она же, как это и было заведено в их семье с первого дня их жизни – а совместная жизнь Фриды с мужем продолжалась чуть более десяти лет – удобно устраивалась за письменным столом и принималась переводить сказки с немецкого на английский язык.
Прежде это занятие всецело увлекало её, но в последние дни ей недоставало собранности. В своих мыслях Фрида была далека от этого дома, от этой комнаты, этого стола… Образ в чем-то трогательного, беззащитного и в то же время ершистого молодого человека то и дело проникал в её сознание.
Он странный. Порой кажется колючим, но глаза у него хорошие: умные, ласковые, проницательные и лукавые одновременно. А еще он прост. Иногда неприятно, беспардонно прост: обращается к ней, как к равной. К ней – женщине, которая определенно выше его по статусу, к женщине, которую никогда не видел прежде. Правда, в этом есть своя пикантность. Они как-то удивительно быстро нашли общие темы для разговора и, кажется, умудрились понравиться друг другу.
Вероятно, все дело в том, что оба они одиноки – она и мистер Лоренс. И это несмотря на то, что у неё есть муж, семья. Быть может, у него тоже кто-то есть, и он просто подшучивал над ней?
Фрида ощутила тревогу, укол неизвестно откуда взявшейся ревности, нежность, желание немедленно оказаться рядом с ним, попытаться уловить его настроение, спрашивать, слушать, убегать, прятаться… Не может быть, чтобы у него не было женщины.
Боже, какими глупостями забита её голова. Какое ей дело до его личной жизни, ведь у нее муж, дочери, сын…
Напоминание о детях отрезвляло, возвращало на грешную землю. Фрида мрачнела, и склонялась над своими тетрадями.
«Мой брак казался удачным, – писала Фрида позже. – У меня было все, о чем только может мечтать женщина, но я жила, как сомнамбула[6 - Сомнабула – человек, не осознающий своих действий, лунатик.]. Лоренс, его появление словно пробудило меня ото сна.
Я не любила общество, не признавала его, и в то же время чувствовала себя одинокой и изолированной ото всего живого. Нет, я не испытывала и не проявляла агрессии ни к окружающим меня, ни к посторонним людям, но спокойно чувствовать себя среди них никак не могла».
Позже, в «Любовнике леди Чаттерлей» – своём последнем, самом скандальном, как назовут его критики, романе – Лоренс расскажет читателям, какой он увидел супругу Эрнста, какой запомнил:
«Все было словно сон, вернее, как симуляция действительности. Она сама была, как кто-то, о ком она читала. Для нее не было ничего конкретного, никакого контакта с жизнью».
Дэвид начал появляться в их доме все чаще: поначалу с деловыми разговорами, затем захаживал на чай, наконец, стал гостем на всех семейных праздниках в доме Уикли. Вот уж и дети встречали дядюшку радостными возгласами.
– А мы пойдем сегодня пускать кораблики по реке, мистер Дэвид? В прошлую среду вы обещали, помните?
– Конечно пойдем. Отчего же нет?
Фрида смотрела на воду и думала о том, как стремительно было течение реки, по которой её новый знакомый вместе с её чадами отправлял в плавание самодельные кораблики. Благодаря Лоренсу она, неожиданно, ощутила себя одним из этих корабликов. Она вдруг понеслась по течению жизни, не осознавая, чем закончится для нее это путешествие.
Лоренс – медленнодействующий яд для их с мужем семьи: для нее – целительный – так ей хотелось думать в те дни, для ничего не подозревающего, преступно легкомысленного Эрнста – почти смертельный.
