Татьяна Мефодьевна Постникова "Тринадцатая дочь"

И вот только я на Голубку села, словно в спину меня толкать кто-то начал, из Слободы уехать торопил. Ну, мы и поехали. Пока по слободской улице проезжали, каждый нам в мешок что-то хорошее клал: кто гуся целого копчёного, кто пирожков горячих, кто каравай свежий. Береника с Владилеей две стопки книг притащили – учись, сестрёнка.

А как выехали из слободы, решила я пешочком пройтись. Голубку и так загрузили сверх меры, а я ещё накатаюсь верхом. Тем более что красота-то кругом такая, и словами не передать: песок на тропинке мягкий, словно мука, а травки вокруг, да цветочки прямо душу радуют. А спешить-то особенно незачем. Если до Академии пешим ходом не больше трёх недель, то уж верхом-то я всяко успею. А, может, мне повезёт, и я ещё Прова в дороге повстречаю. Жаль только, с матушкой и батюшкой я попрощаться не успела. К моему отъезду они ещё из опочивальни не выходили.

* * *

Только что это вдруг такое? Вроде только что здесь этой пакости не было. Чертополох стоит, чуть не с Голубку ростом, и растёт, зараза. Прямо видно, как растёт. Уже вдвое выше Голубки стал, и листья-лапищи на полполянки распустил.

Почему-то мне этот сорняк ужасно не понравился. Не был он похож на обыкновенное растение. Уж не колдовское ли это создание?

Пока я чертополохом любовалась сзади послышался топот копыт. Я обернулась. По дороге во весь опор ко мне мчался всадник на огромном вороном коне. Я вгляделась повнимательнее, и сердце моё затрепыхалось перепуганным воробьём. Неужели?! Пров. И это не обман зрения.

А Пров закричал мне:

– Неугодка, замри! Не шевелись, стой на месте!

Да я, собственно, и так стою. И вовсе не собираюсь от Прова убегать. Что его так взволновало? Может быть, здесь какой-то хитрый капкан спрятан. Я огляделась. Ого, а чертополох-то времени не терял. Мы с Голубкой теперь были почти полностью окружены разлапистыми листьями с острыми шипами. Вот дрянь какая. Я швырнула в шипастый лист, почти подползший к Голубкиным ногам свой новый ножичек, который мне кузнец из перьев бритвопёрых галок выковал. Лист обуглился, а соседние отползли со злобным шипением, открывая узкий проход. Пров, уже подъехавший к нам, приказал:

– Осторожно выбирайтесь отсюда. Стараясь не касаться листьев. Там за кустами речка, сама помойся и зверьё прополоскай, чтобы точно знать, что ни капли яда не осталось.

– А мой нож?

Новый, между прочим. Из галочьих перьев!

– Сам достану. Это навий чертополох. Если хоть малюсенькая капелька останется, то прямо в живом теле прорастёт. Он так расселяется. Видишь, тушку зайца. Бедолага его в себе носил, пока не умер. Давай скорее, а я пока с Чертополохом Бурьяновичем побеседую, – сказал он, спешиваясь.

– Колдовать будешь? – заинтересовалась я.

Никогда вблизи волшебства не видела. Меня бабушка всегда из терема выгоняла, когда колдовать собиралась. А то, как Светозара Прова на ноги поставила, я и разглядеть толком не успела. Но Пров почему-то смутился.

– Вот ещё. Много ему чести. Просто сожгу эту пакость, – пробормотал он, а потом добавил решительно. – А ты поторопись, а то он сейчас оклемается и снова проход закроет.

Голубка оказалась сообразительнее меня, и аккуратненько, на выдохе, проскользнула по узкой тропе, вынося наши вещи и коробок с Мякишем. Я поспешила за ней.

Ну, пока мы мылись-купались, выжег Пров полянку до земли. Настроение у него заметно улучшилось после этого.

– Откуда ты взялся-то? – Спрашиваю. – Я думала, ты уехал, даже не попрощался со мной.

– Ага, тебя оставь на пять минут – точно во что-нибудь ввяжешься. Ты вот про чертополох навий и не знала ничего. Кабы я вовремя не подскочил, беды бы тебе не миновать. Попала бы капля сока ядовитого, и пророс бы Чертополох прямо в тебе. А тебя с собой с самого начала позвать хотел. Только я думал тебя в Слободе застать и попробовать уговорить. А тут вдруг сестра твоя, Береника, сказала, что ты сама в сторону Академии двигаться решила. Я так обрадовался, что слов просто нет. Нам же тоже туда надо. Каникулы кончаются. Я в ваших краях-то оказался, потому что за Ипатом ездил. Он у родных гостил. Кстати, позволь представить тебе.

Тут его конь, поклонился мне учтиво и человеческим голосом говорит:

– Здравствуйте, Неугода Богдановна. Меня зовут Ипат Гипиус. Я друг и однокашник Прова. Он мне про вас столько рассказать успел. И мне очень приятно с вами познакомиться.

– И я рада нашему знакомству. А можно мне спросить вас, уважаемый Ипат? Только, уж не обижайтесь, по возможности. Я неучёная, и многого не знаю. Я и из Слободы-то раньше не выезжала никогда. Так, что простите, если что не так.

– Спрашивайте, Неугода Богдановнва.

– Раз вы с Провом вместе учитесь, вы тоже боевой маг?

– Совершенно, верно.

– А вот вам не обидно… Ну, то, что вы под седлом? И всё такое…

– А чего же здесь обижаться, если я конём родился. А так даже удобнее. Мы ведь с Провом в одной связке работаем. Вместе мы знаете, какая сила? Ого-го! Как маг, я, конечно, слабее Прова, но зато, как «боевой» сто очков ему вперед дам.

И я засмеялась. И стала мне так легко и просто. Словно мы всю жизнь знакомы и дружны были.

* * *

Едем мы дальше и видим впереди диво-дивное. Посреди цветочной полянки стоит домик маленький, но до того нарядный, что мимо и не пройдёшь. Что такое?

Остановили мы лошадей, а нам навстречу из калитки кот выходит. Важный такой котик, сам чёрно-белый, будто во фраке, а на лапочках перчатки белые.

Увидел нас, обрадовался.

– Ох, Пров, Ипат! Неужто, опять в наши края? Рад, несказанно рад. А что за милые барышни с вами? А при них кавалер какой серьёзный.

– А это, уважаемый Мур Силаевич, я новую абитуриентку в Академию сопровождаю. Зовут её Неугода Богдановна. Видишь ты её в первый раз, но услышать о ней тебе не раз ещё придётся. А лошадку Голубкой зовут. Она у нас красавица и умница. А это Мякиш самый боевой ёж во всей Кокории. Неугода, познакомься. Это наш учёный кот – уважаемый Мур Силаевич. Заместитель ректора Академии магов.

Ух ты! Прямо заместитель ректора Академии!

– Рада знакомству, – сказала я.

– Учиться магии хотите? Похвально, барышня, похвально. А какая магическая специальность вас привлекает?

Я хотела сказать про знахарство и травничество, но Пров меня опередил.

– Я так думаю, Мур Силаевич, что Неугоде на наш факультет определяться надо. Она, знаешь, какая боевая? И с бритвопёрыми галками разобралась, и каменным истуканом справилась, и от змееплюйной пиявки меня спасла.

– Что же, дело хорошее. Только бы душа к этому лежала.

Пригласил нас Мур Силаевич в дом, познакомил с женой своей, Ласочкой. Миниатюрная белая кошечка с рыжими ушками и небольшим рыжим пятнышком на боку явно ожидала прибавления. Мур Силаевич над ней так и вился: и подушечку под спинку положит, и чашечку поближе придвинет, чтобы не тянуться сильно. И так хорошо было в их славном домике, столько любви и покоя, что и уезжать не хотелось. Да только дела нас впереди ждали. И Академия магов. Погостили мы немного и поехали дальше

Едем мы, едем, только чувствую я, что сейчас с лошади упаду.

Пров это заметил и говорит:

– Всё, приехали. Давай на ночлег устраиваться.

Достал он из кармана маленький платочек, дунул на него, и раскрылся платочек куполом на всю поляну. Только толку от него нет, потому, как он тоненький, как паутинка.

– Что это?

– А это защитный шатёр, чтобы нас никакие незваные гости не беспокоили.

Внутри защитного, Пров настоящий шатёр поставил, вроде, даже с мебелью. Только я уже ничего не помнила, так на пороге и заснула.

Утром просыпаюсь, а уже и чай готов, и пироги разогреты. А Мякиш, не будь дурак, гусиную ногу обгладывает.

Поели мы, потом Пров руку в кулак сжал – и все шатры пропали. Вот оно – магичество. Как же здорово магом-то быть и в Академии учиться. Только вряд ли меня бесталанную туда примут. Хоть одним глазком на Академию магическую взгляну. Уже ради этого ехать стоит.

Хотели мы дальше ехать, только меня вдруг словно кольнуло что.

– Пров, давай проверим, как там Мур Силаевич и Ласочка. Что-то неспокойно мне.

Пров возражать не стал, и повернули мы обратно.

И вдруг мне в кустах плач послышался. Горький такой. Мякиш – он же слышит-то лучше, он со всех лап туда, а я пока спешилась…

Добегаю до кустов, а там такое…

Мур Силаевич лежит весь израненный, обожжённый, глаз подбит, ухо разорвано, хвост отгрызен.

Тут и Пров подскочил.

– Что случилось, Мур Силаевич?

– Вскорости, как вы уехали, напали на дом наш рыжие хулиганы. Весь дом по брёвнышку раскатали, ни одной подушки, чашки-ложки целой не оставили. Да это всё ерунда. Но главное, они Ласочку убили, а ведь мы котёночков ждали.

А Пров спрашивает:

– А не было ли там, среди рыжих хулиганов, мордатого такого с чёрно-рыжим хвостом.

– Как же был там Бродулей собственной персоной. Щенков своих натаскивал.

– Ты, Мур, подожди нас немножко, я тебе обещаю хвост Бродулея привезти. Совсем обнаглел бесстыдник.

Мы без лишних рассуждений барахло оставили, и поскакали налегке в погоню за рыжей бандой. Я только попросила Мякиша за раненным присмотреть, и помощь, какую сможет оказать.

Мы поднялись на невысокий холм, а там внизу небольшая круглая, как блюдечко ложбинка, со всех сторон окружённая холмами. А на этом «блюдечке» тигров видимо-невидимо. Я даже сосчитать их не смогла сразу. Вся ложбина была рыже-чёрная. Прямо у подножия нашего холма развалился огромный зверюга. Морда у него была, как банный тазик. А лапы – с две моих ноги. Какого размера у него когти и зубы думать, почему-то, не хотелось. Пров скрипнул зубами от досады.

– Ничего себе, сколько их тут, – прошептал он.

– А который из них Бродулей? – Тоже шёпотом спросила я.

– Который ближе всех. Мордатый, – ответил Пров рассеяно, словно что-то прикидывая, – да, легко не будет. Давайте-ка, девочки, топайте отсюда.

– Ты, что? Хочешь к этой банде сунуться?

– Неугода, пойми, они на моих друзей подло напали. Ласочку убили. Я не могу им этого спустить. Хоть нескольких положу. Главное Бродулея прибью, заразу.

Тут Бродулей дёрнул ухом, прислушиваясь. Я знаком предложила друзьям немного сдать назад и обсудить ситуацию не над самым ухом врага. Ипат и Голубка бесшумно, словно на цыпочках перевалили за вершину холма.

– По-моему, спускаться вам с Ипатом к тиграм просто безумие. Они вас обоих сожрут раньше, чем ты мечом замахнёшься.

– Неугода права, – поддержал меня Ипат, – тем более, что у нас с магией сейчас какие-то заморочки. У тебя только бытовая осталась, а у меня вообще никакой.

– Так что?! Простить им? Мура, Ласочку, котят нерождённых? Простить?

– Нет, конечно, – возразила я, – только давай сначала продумаем всё. У меня батюшка – воевода. Хорош бы он был, если бы на каждого врага, очертя голову, бросался, не продумав, как этого врага победить.

– Ну и как?

– Скажи, а если бы Бродулей в сторонку от своих отошёл, ты бы с ним одним справился бы?

– Спрашиваешь!

– А давай, я постараюсь его как-то выманить в сторонку.

– Как?!

– Постараюсь уболтать как-нибудь.

– Это невозможно! Это слишком опасно!

– Не опаснее, чем с целой бандой сражаться.

– Я поэтому и сказал вам уезжать.

– Ты серьёзно думаешь, что тигры, разделавшись с вами, нас с Голубкой в охотничьем раже не догонят. Голубка замечательная лошадка, но бегает не очень быстро. Да и бросать друзей в трудную минуту не гоже. Я себе такого не прощу. Не тигры порвут, так совесть загрызёт. Так, что давай мы с Голубкой постараемся Бродулея за холм заманить, а уж вы с Ипатом, как момент подходящий случится – действуйте. Только очень далеко от нас не отходите, а то очень страшно всё-таки.

Так мы и сделали. Снова поднялись с Голубкой на вершину холма и открыто принялись спускаться с самым безмятежным видом. Я ещё что-то напевала и помахивала пучком каких-то цветочков, сунутых мне в руку Ипатом. Короче, две дуры на выгуле. Бродулей, конечно, от подобного нахальства проснулся. Рожа его и до того немаленькая, расплылась ещё шире.

– Обед сам приехал, – обрадовался он.

Некоторые тигры обернулись в нашу сторону, но признавая безусловное право вожака на эту добычу вмешиваться не стали. Я же подъехала ещё ближе, дескать не дошло да меня, про какой тут обед говорилось.

– Девку на первое, а кобылу на второе, – заурчал тигр мечтательно.

А я ему:

– А наоборот-то лучше: у меня мясо мягкое, оно и жаренное пойдёт, а конину варить надо долго. Да и специи нужны. Могу посоветовать, какие лучше.

А у Бродулея этого башка большая, а мозги там видно неплотно уложены. Расслабился, уши развесил, слюна капает – обед уже представляет. А я все мясные деликатесы, что Левона делает, припоминаю, расписываю в красках, а Голубка – умница, задом, задом потихоньку холм обходит. А тигр за нами, как привязанный идёт. Не знаю точно, как далеко мы таким образом отошли, но вдруг сбоку подскочил Пров и одним ударом меча отсёк тигриных хвост прямо под корень. Да так чисто, словно бритвой срезал. Я замерла на вдохе, понимая, что сейчас разъярённый зверь бросится на нас. Но Бродулей вместо этого вдруг жалобно завыл и со всех ног бросился прочь, высоко подкидывая куцым задом.

– Что это с ним? – Не поняла я.

– Он опозорен, навсегда, – спокойно ответил Пров.

– А он не нападёт на нас больше?

– Он теперь вообще ни на кого не нападёт, теперь его участь питаться лягушками и мышами.

– А если он решится в таком виде показаться кому-то на глаза, то его свои же загрызут. Это ведь для всех тигров позор несмываемый, – добавил Ипат.

– У нас ещё одно дело осталось, – сказал Пров, – давайте уж покончим с этим навсегда.

С этими словами он подхватил отрубленный тигриный хвост, вспрыгнул в седло и направил Ипата снова на вершину холма. Мы с Голубкой двинулись следом. Теперь мы не таились, а, напротив старались произвести гораздо больше шума. Распевали песни во всё горло, хохотали, точнее, ржали. Причём Пров громче всех. Даже у Ипата так не получалось. Про Голубку я уже и не говорю. Она девочка деликатная. Перевалив через вершину холма, мы с таким же шумом стали спускаться в ложбину с тиграми. Остановившись на такой высоте, чтобы всем тиграм было его хорошо видно и слышно, Пров помахал своим трофеем и громко спросил: