Глава 4
– А зачем вешать баранки на самовар? – спросила Варя, рисуя на запотевшем стекле кухни смешных человечков. – Чтобы они вкуснее были?
– Совершенно верно, – сказал папа, разливая чай с мятой по чашкам. – А ещё, они становятся мягче.
– А почему их сразу не делают мягкими? – спросила Варя, которая любила мягкие баранки, но её, всегда, доставались только твёрдые.
– Это страшная кондитерская тайна, – сказал папа, разрезая пополам бублик и любовно намазывая его маслом. – Те, кто её узнают, исчезают при самых таинственных обстоятельствах и их больше никто никогда не видит. Говорят, их отвозят на какой-то необитаемый остров и заставляют изготавливать твёрдые баранки и вчерашний хлеб… Жуткая история!
Папа с аппетитом откусил огромный кусок бублика и принялся жевать его, картинно закатывая глаза от удовольствия.
– А зачем у бублика дырка? – заинтересовалась Варя, глядя на папу.
– Чтобы ими было удобнее жонглировать, – удивлённо ответил папа. – Это же очевидно. В юности я великолепно мог жонглировать бубликами и даже участвовал в международных соревнованиях, но, увы, один француз из Бордо обошёл меня в финале. Он мог жонглировать 77 бубликами одновременно, а я, всего лишь 75.
Папа вздохнул и принялся разрезать второй бублик.
– Подумать только, – покачал он головой, – всего два бублика отделяло меня от звания лучшего жонглёра бубликами в мире. Только два! Печально…
Папа обречённо откусил новую порцию бублика с маслом.
– Но, – продолжил он через мгновенье, – спорт есть спорт и нужно уметь достойно проигрывать. Надо отдать должное тому французу, он совсем не смеялся, когда я уронил свои бублики. Мне кажется, что он был даже слегка опечален.
– Чем же? – удивился Серёжа. – Он же победил!
– В том-то и беда, – сказал папа. – Он всю жизнь тренировался, чтобы стать чемпионом по жонглированию бубликами, а когда его мечта сбылась, ему стало решительно нечем заняться. Его книга «150000 часов жонглирования бубликами» плохо расходилась, его лекции не имели успеха, а семьи у него никогда не было. Он так загрустил, что похудел на 20 килограмм, и целыми днями простаивал у витрин кондитерских магазинов, разглядывая бублики на витринах. Его стали сторониться и считать чуть ли не сумасшедшим, но, по счастью, ему на глаза попалась статья в какой-то местной газете, про одного удивительного китайца, который мог ходить на ушах. Жак так загорелся этой идеей, что тут же распродал своё нехитрое имущество и тем же вечером отплыл на пароходе в Сингапур, не оставив никому своего адреса и мы больше никогда не виделись.
Папа задумчиво посмотрел в свой чай и, Варе показалось, что его взгляд на мгновенье затуманился.
– Признаться, – сказал он после паузы, – я скучаю по нему и всё ещё надеюсь когда-нибудь услышать в новостях про удивительного француза, который лучше всех в мире ходит на ушах. Ну, или, чем он там сейчас занимается.
Папа быстро проглотил последний кусок бублика и алчно осмотрел стол.
– Какой-то я голодный, – пробормотал он.
– Ничего себе, – изумился Серёжа.– Ты один съел четыре бублика с маслом и половину яблочного пирога!
– Но я и потрудился сегодня на славу, разве нет?! – сказал папа, подхватывая кусок сыра и, к величайшему удивлению Вари, принялся намазывать его клубничным вареньем.
– Ой, а разве так можно? – спросила она.
– Конечно нет, – сказал папа, отправляя сыр в рот. – Это категорически запрещено! Не вздумай даже пытаться…
Ребята тотчас же взяли по кусочку сыра, намазали его вареньем и осторожно попробовали.
– Ну как? – поинтересовался папа, повторяя трюк с сыром.
– Вкусно,– сказала Серёжа. – Только…
– Только варенья надо больше класть! – сказала Варя с набитым ртом.
– Что касается варенья, то у меня есть отличная история на этот счёт, – сказал папа.
– Расскажи!
– Когда я в молодости путешествовал по южным странам, – начал папа, откинувшись на стуле и переплетя пальцы рук, что говорило о том, что он вошёл во вкус и история обещает быть долгой, – я познакомился с одним занимательным чудаком, то ли греком, то ли итальянцем, я точно не помню. Вполне возможно, что это был турок, или, даже, бедуин, но это не имеет значения. Значение имеет то, что он мог сварить варенье из чего угодно!
– Да ладно! – засмеялся Серёжа. – Не может этого быть! Нельзя сварит варенье из чего угодно!
– Тоже самое ему тогда сказал и я, – спокойно ответил папа, – но он нисколечко не обиделся, потому что был очень стар и очень мудр и не любил торопиться с выводами. Вместо ответа, он пригласил меня к себе в гости, на чашечку крепчайшего чёрного кофе, которое ему привозили раз в год на верблюде из самой Эфиопии. Кстати, он пил кофе ровно в двенадцать часов дня, когда тень от его абрикосового дерева растущего во дворе была особенно густой, и можно было спокойно сидеть в его тени и неспешно беседовать о жизни, как и подобает всем мудрым людям. Именно поэтому, в память о том далёком дне, мы и пьём кофе в 12 часов, но, я забегаю вперёд…
Папа налил себе ещё чаю и сделал долгий, медленный глоток. Уставший от беготни Стёпа спал у его ног и от его влажной шерсти шёл пар. Папа поставил чашку на стол, потрепал Стёпу по его лохматой голове и продолжил свой рассказ.
– Мы вышли из таверны и отправились в путь, хотя хозяин таверны и его жена всячески пытались меня отговорить от этого путешествия, говоря, что старик не в своём уме и это может быть опасно, но я не послушал их и никогда не пожалел о содеянном.
Папа снова сделал глоток чая и вновь откинулся на стуле.
– Мы вышли утром, и шли через пустыню, а когда мы приблизились к его жилищу, было около полудня. Первое что я увидел, когда мы приблизились к его дому, были тысячи ос, которые кружились в небе точно огромные птичьи стаи и гудели как сотни локомотивов. Это было настолько странное и завораживающее зрелище, что я даже не испугался и смело следовал за стариком, который совершенно не обращал на ос никакого внимания. Мы прошли ещё немного, и я увидел посреди пустыни огромный белый шатёр из тончащего, почти прозрачного шёлка. Сквозь него, я увидел зелёный сад, и небольшой кирпичный домик.
– Мы почти пришли, – сказал старик. – Следуй за мной и ничего не бойся.
Мы подошли к одной из стен шатра, и я увидел шёлковую калитку, которая была закрыта на три дюжины перламутровых пуговиц. Старик расстегнул её, и мы прошли внутрь, после чего он снова закрыл её.
– Вот и мой дом, – сказал старик. – Прошу, присаживайся в тени этого абрикоса, а я сделаю кофе, и мы насладимся покоем и беседой, ибо ничто в мире не может сравниться с полуденной негой и неспешным разговором с умным человеком.
Я сел, а старик удалился в дом и вскоре вынес из поднос, на котором стояли две крошечные квадратные чашечки и старый медный кофейник. Он сам разлил чёрный как нефть напиток и лучшего кофе, скажу я вам, я не пробовал никогда в жизни, хотя много где бывал и до и после нашей с ним встречи. Всё вокруг было похожим на сказку, но что меня поразило больше всего, так это восхитительный запах, которым был буквально пронизан воздух вокруг нас. Сначала, я подумал, что так пахнет абрикосовое дерево, но старик покачал головой.
–Нет, – сказал старик. – Даже самое лучшее абрикосовое дерево на свете не может так пахнуть».
– Тогда что же это? – изумлённо спросил я, потому что запах был такой восхитительный, что я не мог думать ни о чем ещё.
–Ты всё узнаешь, путник, – с улыбкой сказал старик, наливая мне вторую чашечку кофе из старого кофейника. -Отдохни с дороги и выпей свой кофе без суеты. В мире нет ни одной причин, что бы спешить куда-то.
Так сказал мне тогда тот мудрый старик, который, как мне теперь кажется, был не человеком, а обычным волшебником, которые раньше ещё можно было встретить на Востоке.
– И что же было дальше? – спросила Варя.
– Мы выпили вторую и третью, и четвёртую чашку этого изумительного кофе, – мечтательно сказал папа, – а после, старик пригласил меня в дом.
Дивный запах, который витал в саду, невероятно усилился, едва я ступил в тенистую прохладу его странного дома, который весь был сделан из маленьких разноцветных кирпичей.
– Я хочу показать тебе кое-что, – сказал мне старик.
– Варенье! – крикнула Варя. – Он показал тебе варенье! Вот что так вкусно пахло!
– Терпение, юная леди, – мягко сказал папа.
– Терпение, – сказал мне старик, когда я спросил его, куда мы идём.
Мы прошли через весь дом, и запах, всё такой же неправдоподобно аппетитный, постоянно менялся, словно мы переходили от одного душистого цветка к другому. В конце концов, мы подошли к дверце, которая вела в подвал. Каменный свод подвала и все ступени были также сделаны из разноцветных кирпичей, и запах снова поменялся, оставаясь всё таким же притягательным и сладким. Мы спустились глубоко под землю и наконец, моему взору открылась огромная пещера, которая миллионы лет назад была подводным гротом, так как давным-давно, на месте этой пустыни плескалось бескрайнее море.
– Это моё хранилище, – сказал старик. – Я узнал о её существовании ещё ребёнком, когда мой прадед уже закончил рыть подземный ход в него, а мой дед укреплял его своды.
– Но что ты хранишь здесь? – спросил я и сам почувствовал себя глупцом, потому что было совершенно очевидно, что это был самый большой в мире склад варенья. Бескрайние стеллажи, сделанные из белоснежного известняка, уходили во тьму пещеры и таяли вдали, и на каждом из них, тесными рядами стояли крохотные, пузатые кувшинчики, размером с мандарин, закрытые пергаментом с арабской вязью.
– В этой пещере, есть варенье из всего, что существует на свете, – сказал старик. – Ты можешь сам убедиться в этом. Но будь осторожен, целой жизни может не хватить, что бы попробовать всё варенье, которое тут есть.
– Какое же там было варенье, – воскликнула Варя, – которое ты успел попробовать?
– О, – выдохнул папа, – я перепробовал невероятное количество варенья в тот день и ещё больше увидел. Там было варенье из овощей и из фруктов, из ягод и цветов, из листьев и травы, из хвои и опилок, из перьев и зубной пасты, из бумаги и карандашей, из рыбы и горчицы, из молока и сыра, из чашек и ложек, из стульев и столов, из штор и шпингалетов, из торфа и гвоздей, из пшена и кукурузы, из песка и камней, из одежды и шляп, из очков и пустых бутылок, из золота и изумрудов, из шоколада и хлеба и ещё нескончаемое множество любых, самых разных варений. Там даже было варенье из старых ботинок, которое старик сварил на спор, когда хозяин таверны сказал что нельзя сварить варенье из старых ботинок, и оно оказалось таким вкусным, что хозяин таверны каждый год приносит ему свою старую обувь и просит сделать ему ещё немного чудесного ботиночного варенья.
– Вау, – сказал Серёжа. – А какое было самое странное варенье из тех, что ты попробовал?
– Несомненно, это было варенье из велосипеда с морской капустой, с добавлением чеснока, саранчи, мухоморов и чёрного перца, – не задумываясь, сказал папа и потряс головой. – Брррр! Жуткая дрянь.
– А самое вкусное? – спросила Варя.
Папа странно улыбнулся.
– Этого я не знаю… – промолвил он.
– Как? – удивились ребята. – Там что, не было надписи?
– Была, но я не смог её разобрать, – сказал папа. – Я зашёл очень далеко вглубь пещеры, и старика не было рядом. Тот кувшинчик словно светился в темноте… и этот вкус… Его невозможно забыть. Точно ты пробуешь на вкус солнечный свет, который прошёл через все самые лучшие кондитерские мира и вобрал в себя сладость всех-всех самых вкуснейших вещей, которые только можно себе представить. Я даже не почувствовал его прикосновение к своему языку, только вкус, и он длился целую вечность, и исчез ровно через год, а на следующий день, как ни странно ровно в полдень, я встретил вашу маму. Она покупала пару эклеров с шоколадным кремом и я ещё тогда поразился её самообладанию, потому что хорошо знал те эклеры, и никогда не мог купить меньше 6 штук за раз.
– Но что же это могло быть за варенье?! – взволнованно спросила Варя. – Почему ты не спросил старика?
– Я спросил, – ответил папа, – но он только засмеялся моим словам и сказал, что то, что я попробовал, не имеет имени, но я всегда могу прикоснуться к нему, когда и где захочу, и мир вокруг снова станет таким же прекрасным и светлым, как в то незабываемое мгновенье.
Папа снова ненадолго замолчал и сосредоточенно посмотрел в свою чашку. За окном было темно и тихо, и только остывающий на столе самовар что-то тихо бурчал, словно никак не мог уснуть.
– Мы вышли из подвала уже ночью, – тихо продолжил папа, – и я сразу же вынужден был отправиться обратно в таверну, потому-то утром, я должен был уезжать в порт, где меня ждал корабль на котором я путешествовал. Старик сказал, что я легко найду обратную дорогу если буду идти прямо на свет большого города, который сиял на горизонте как холодная электрическая заря. Уже выходя из дома, я случайно прикоснулся к стене и с удивлением обнаружил, что она слегка липкая. Я лизнул её в темноте и догадался, что каждый маленький кирпичик, из которого был построен этот дом, был тоже сделан из варенья, только очень густого и клейкого. По вкусу, стены напоминали терпкое абрикосовое варенье, в которое добавили немного песка и различные пряности, чтобы сделать кирпичики разноцветными. Мы молча распрощались со стариком под Млечным путём, потому что оба понимали, что к тому, что я узнал и увидел сегодня, добавить нечего, и что самые сокровенные вещи входят в человека через сердце, а не через глаза и уши. Я подарил ему на прощание свои походные часы, чтобы он всегда мог точно знать, когда наступает полдень, и спокойно пить свой великолепный кофе, а он, протянул мне маленький горшочек с самым простым, но бесподобно вкусным клубничным вареньем. Точно таким, какое каждое лето нам варит мама, при условии, что ей никто не мешает, день стоит солнечный и дует южный ветер, потому что, как сказал мне старик, никто в целом мире не сможет сварить по-настоящему вкусное варенье, пока он сердит и дует холодный ветер с севера.
Я покинул шатёр в полночь и шёл по ночной пустыне ничего не страшась, и вскоре вышел старую дорогу, которая привела меня к крохотному городку, в котором находилась моя таверна. Хозяева страшно обрадовались моему возвращению, так как боялись, что я собьюсь с дороги и потеряюсь в пустыне. Я поднялся в свою крохотную комнатушку и мгновенно уснул, а утром, не мог понять, было ли то, что я видел сном или явью. Но кувшинчик с вареньем по-прежнему стоял на моём столе, а моих часов не было, и я понял, что всё, что со мной приключилось, было правдой. Я быстро собрался, и автобус повез меня в город, на огни которого я шёл ночью, и вечером, мой корабль уже был в открытом море.
– И ты никогда не хотел снова вернуться туда? – спросил Серёжа.
– Много раз, – сказал папа. – Но каждый раз что-то случалось, и моя поездка откладывалась. Однажды, лет 10 назад, я был почти у цели, случайно оказавшись в том большом городе на берегу тёплого моря, но никто не мог меня отвезти в тот маленький городок, про который я говорил, потому-то все уверяли меня, что такого городка попросту нет, что там пустыня. И уж конечно никто никогда не слышал про огромный шатёр со стаями ос, который накрывает маленький дом из разноцветных кирпичей. Вне себя от досады я бродил по городу и наткнулся на рынок, где, к своему удивлению, увидел у одного торговца, уже знакомый мне маленький кувшинчик, который, когда я взял его в руки, пах чем-то необычайно вкусным и сладким. Торговец не знал, откуда он у него и продал его мне за сущие гроши. Я привёз его домой, и он был как две капли воды похож на тот, что когда-то подарил мне старик.
– Ой, – вдруг встрепенулась Варя. – Я их видела! Они стоят в бане на полочке!
Папа тонко улыбнулся.
– Так и есть. Это именно те самые горшочки. И один из них, если принюхаться, пахнет клубникой, а другой, как будто бы пахнет мёдом.
– А при чём тут мёд? – спросил Серёжа.
– А притом, – вполголоса ответил папа, – что это вовсе не мёд, а варенье из мёда, а это, согласитесь, совсем не одно и то же.
Самовар затих, и на кухне стало ужасно тихо и на мгновенье, Варе показалось, что в воздухе пронёсся запах чего-то необычайно вкусного и даже Стёпа поднял свою голову и повел носом.
– Пора спать, – как-то очень спокойно сказал папа, и ребята, молча с ним согласились, потому что всё самое главное уже было сказано в тот вечер, а про остальное, нужно было догадаться самому.
Они быстро улеглись в свои кровати и сладко уснули, но вскоре, их сон был прерван…
Глава 5
– Вот, опять, слышали! – сказал Серёжа. – Что я вам говорил? Там кто-то есть.
Папа и Варя, которые до этого недоверчиво вслушивались в ночную тишину, дружно закивали головами, а на веранде, в качестве подтверждения слов Серёжи, глухо гавкнул проснувшийся Стёпа. Сомнений не было, кто-то действительно пробрался в их сарай и, судя по звукам, вёл себя там весьма бесцеремонно.
– Да-а-а, – сказал папа, почёсывая затылок, – дела-а-а… Два часа ночи…
– Я боюсь, – сказала Варя, кутаясь в одеяло. – А вдруг это волки?..
– Ха, – усмехнулся Серёжа, не подавая виду, что ему тоже страшно, – я тебе тысячу раз говорил, тут нет волков. Да и что им делать у нас в сарае? Там только дрова и лопаты.
– А может это грабители? – немного подумав, предположила Варя. – Хотят украсть наши дрова… и лопаты…
– Нет, – сказал папа, пытаясь разглядеть что-либо во тьме за окном. – Это точно не грабители. Тогда бы они действовали тихо. И фонарь на улице как назло не работает! Придётся пойти и посмотреть, что там твориться.
Папа ушёл в свою комнату и стал одеваться. Серёжа, постояв минуту в нерешительности, тоже принялся натягивать штаны.
– Ты куда? – испуганно спросила Варя. – Там темно…
– Я с папой пойду, – решительно сказал мальчик. – Вдруг ему помощь понадобиться.
– Я тут одна не останусь! – сказала Варя, проворно выскакивая из-под одеяла и начиная лихорадочно одеваться. – Я с вами пойду! Я тоже буду помогать! Знаешь, как я могу закричать?! Все волки сразу убегут!
– Ладно, ладно, – сказал мальчик. – Только быстро давай…
– Я мигом, – бормотала Варя, вкривь и вкось застёгивая рубашку прямо поверх пижамы. – Я сейчас.
Через несколько минут, ребята, одетые как на пожаре, спустились с крыльца следом за папой, который вышел первым и выпустил Степашку. Тот пулей умчался в темноту и разразился лаем у дверей сарая, в котором опять что-то упало.
– А может, не пойдём? – сказала Варя, держа брату за руку. – Утром посмотрим… Сейчас всё равно ничего не видно…
– Нет, надо идти, – сказал мальчик, следуя за папой, который решительно вышагивал впереди, освещая свой путь тусклым светом маленького карманного фонарика и держа в своей правой руке старый зонтик точно дубинку.
– Эй, кто там? –сказал папа, остановившись у дверей сарая и по возможности стараясь придать своему голосу угрожающие нотки. – А ну, выходи по-хорошему!
