Дмитрий Китаев "За Морем Студёным"

Дальше ряды прерывались небольшой пустой площадкой, откуда дальше они расходились в четыре стороны. На этом пространстве смешивались и разделялись потоки людей, пришедших в этот день на торжище. В стороне от центра площадки стоял под двускатным навесом небольшой дубовый восьмиконечный крест. На нём было вырезано распятие Христа, его тело слегка выдавалось вперёд. Крест по высоте доходил до плеч. Проходя мимо, люди крестились и кланялись в его сторону. Приблизившись к кресту, Софрон сделал то же самое. Тут молодому купцу пришло на ум, что скоро призовут к обедне. Солнышко было высоко. Время уже не раннее.

Он свернул на другой ряд, тянувшийся от площадки с крестом. Здесь было меньше народу. На прилавках лежали куски мяса, прошлогодняя капуста, яблоки. Внизу, у одного прилавка, стояли мешки с мукой, а сверху были баранки и хлеба. На следующей лавке была пара пустых корзинок. Стоявший за ней продавец согнулся, деревянным ковшиком зачерпывая соль из бочки, поставленной возле его ног. У прилавка было трое покупателей. Софрон выждал, пока они наполнят свои мешочки сыпучим товаром и уйдут. Он подошёл к продавцу. Они ещё долго обсуждали подвоз соли из Устюга – её поставляли на этот рынок старшие братья Софрона.

Вдруг, зазвенели колокола. Мерный гул доносился от высившейся вдали, на пригорке, бревенчатой церкви. Тремя высокими шатрами она врезалась в чистую и безоблачную гладь лазурного неба. Средний шатёр был выше и шире, на верхушке каждого из них покоились резные луковки куполов, откуда вздымались большие серебристые кресты – они ярко сияли и искрились на солнце. Вместе с многолюдной толпой, Софрон устремился в храм Божий к обедне.

…

Прошло много часов. Церковь была заполнена людьми, здесь было тесно и темновато. Её внутренность была из брёвен и досок. Свет лился из решётчатых оконец вверху, лучи падали на золочёные иконы, тянувшиеся одна за другой – иконостас подымался до самого потолка пред взором собравшихся. Иконы сверкали, своими красками и строгим великолепием вселяя в прихожан благоговейный трепет. Люди стояли на ногах уже очень долгое время. Но держались твёрдо: крестились, молились и исполняли всё необходимое. Перед ними на возвышении, предварявшем вход в алтарь, раскатистым хором пели дьячки.

…

Богослужение клонилось к окончанию. Вышел поп, держа в руке золотой крест, украшенный камнями и узорами. Собравшиеся поочерёдно подходили, чтобы приложиться к кресту. Приложился и Софрон. Двигаясь в общем потоке народа, он покинул церковь.

Молодой купец вышел наружу, и щурясь от яркого солнца вдохнул свежий весенний воздух. Повернувшись, перекрестился и поклонился у дверей храма вместе с остальными. Потом развернулся обратно, ступил на паперть и спустился по дощатым ступеням вниз. Он устремился к своему двору, на обед.

…

Время было уже за полдень. Софрон неторопливо шагал по снегу к крыльцу, ведущему на второй этаж большой добротной избы из еловых брёвен – сердцу его семейной усадьбы. От этого здания тянулась череда других бревенчатых построек, соединённых переходами. Она обрамляла собою внутреннее пространство двора. Там было несколько холопов. Один в дальнем углу черпал лопатой снег и сбрасывал в кучу. Другие шли кто куда, по своим делам.

– Здравствуй, Софрон! Тебя твой батюшка ждёт наверху! – поклонившись, воскликнул мужик, встретивший его у крыльца.

– Чудесно! Обедать пора, я уж изголодался! – весело отвечал Софрон.

Крыльцо начиналось от угла здания, где скрещивались толстые брёвна стен. Под деревянной крышей, по левую руку, шёл ряд причудливых колонн – резных пузатых кувшинов. Куски недотаявшего снега на перилах искрились на солнышке. Софрон, бодро поднимаясь по лесенке, смахивал их рукой. Издалека, из стойла, раздавалось мычание и блеянье. Было слышно, как хлопали тяжёлые ворота, и как уборщик снега со стуком бросил свою лопату к стене.

Софрон отворил входные двери и вошёл в сени – небольшое полутёмное помещение. Лучик света проникал сюда сквозь крохотное продолговатое окошко в дальнем углу. Он падал на узенькую скамью, на несколько пустых ушатов, стоящих на ней. Рядом, в тёмном углу, лежали тонкие башмачки и всякая утварь. Воздух был пронизан прохладой. Дверь пред лицом Софрона была слегка отворена. Из щели лился яркий свет. Там кто-то разговаривал. Оставив уличную одежду в сенях, молодой купец открыл дверь и вошёл в большую и просторную парадную комнату – светлицу.

Здесь оконца были большие. У дальней стены против входа сверкала красивая печь, вся покрытая расписными изразцами. Справа, в красном углу, была прибита широкая полка. На полке стояло два больших образа. Один – Николая Чудотворца, белобородого старца в архиепископской мантии. Он смотрел на входящего суровым взглядом. Другой образ – Богоматери с младенцем. Пред образами висела на трёх цепочках серебряная лампадка. В ней светилась свеча.

Войдя, Софрон перекрестился, смотря на иконы, и поклонился в пояс. В углу сходились две скамьи, застеленные красными полавочниками[12 - Полавочник – покрывало для лавки]. Стоял высокий длинный стол, накрытый чистой белой скатертью с красным узором по краям. За столом у окна сидели две юные сестры Софрона в тёмных узорчатых платьях и о чём-то болтали. Завидев брата, они резво вскочили и подбежали к нему:

– Привет, Софрон! – радостно вскричали девочки. Одна из них была чуть выше другой. Он крепко обнял сестёр и поцеловал каждую в лоб.

– Машка скоро стол накроет! Отец велел, – сказала тоненьким голосом та, что поменьше.

Распахнулась дверь в дальнем углу. Из неё вышел полный старичок с длинной поседевшей бородой, Савелий Ефремов. На его голове по краям ещё оставались пучки чёрненьких волос с сединой. Круглое лицо было в морщинах. Отец встретил сына спокойным и гостеприимным взглядом и неторопливо пошёл к столу. Вслед за отцом, в светлицу вошла и мать Софрона – худая женщина в сарафане и белой рубашке, с поседевшей косой за спиной. Софрон обнял родителей. Когда все пятеро членов семьи расселись за столом, пришла служанка Мария, поставила посуду и удалилась.

– Как товары наши, все ли приехали? – с важным видом спросил Савелий сына, пододвигая к себе серебряную тарелку.

Софрон стал пересказывать подробности, относящиеся к их семейным торговым делам, какие в тот день смог узнать. Пока он беседовал с отцом, подоспевшие служанки раскладывали кушанья, ставили чашки и наполняли их напитками, клали платки. Еда была горячей, только приготовленной.

– Ну хорошо! – удовлетворённо ответил старший купец. – Ещё для тебя дело кой-какое есть. Слушай внимательно, чтоб всё запомнил.

– Запомню, отец, – сказал Софрон.

Прежде чем приступить к трапезе, члены семейства все вместе начали молиться. Закончив, каждый старательно перекрестился, и уж теперь все стали есть приготовленные блюда. Ухватив вилкой пару кусков мяса, и откусив, отец принялся излагать сыну своё поручение:

– К нам из Вологды пожаловал гость Михаил Иванов. Нужно с ним связи наладить, будем и с Вологдою тогда торговать. На всё, что он предложит – соглашайся, и мне потом расскажешь! – Савелий взял стакан и отхлебнул квасу.

– Ты мне о нём сказывал, – ответил Софрон, доев печёную капусту, после чего вытер рот белым платком, – не тот ли, который рыбу да ворвань[13 - Ворвань – жир морских млекопитающих, белого медведя или рыб] возит?

– Да – рыбу, и дёготь. Зубом моржовым торгует, и пушниной, – перечислял Савелий, – Пушнину, правда, нынче из Сибири привозят, соболя-то! Так вот я тебе об чём, Михаил Иванов двора здешнего не имеет. Он у служилого человека остановился, у Фёдора Затопина. Как пообедаем, я расскажу куда надобно ехать. Коня тебе нужно взять будет.

– Хорошо, отец, – сказал Софрон. Насытившись, он откинулся назад, спиной к стене. Громко зевнув, сложил руки на груди и закрыл глаза, – завтра поеду и всё разузнаю.

– Нет, сынок! – с улыбкой ответил Савелий, и посмотрел на сына, – встреча у нас с ним на сегодня назначена. Отдохни немного, а потом бери коня и поезжай!

– Да как же так, – открыв глаза, буркнул Софрон с печальным лицом, – поспать же надобно! Я сегодня в церкви на обедне два часа кряду стоял!

Сидевшая возле Софрона мать положила руки ему на плечи и, обнимая сына, нежным голосом сказала:

– Сынок, поезжай! Видит Бог, важное дело отец тебе поручил, серьёзное! Не будь оно так, послал бы за тем Петьку ключника, или кого другого. Ты один у нас сын в доме, на тебя одного надеемся, Семён с Андрюшей от нас далеко!

– Хорошо, матушка! Сегодня так сегодня… – Софрон тяжко вздохнул, поднял спину от стены и сел ровно.

…

Отец и сын стояли в конюшне, возле невысокой лошадки. Софрон поправлял ремешки, спускавшиеся с седла, уже одетый, в шубе и в шапке. Было светло. Кобыла, опустив голову, спокойно ждала часа, когда нужно будет отправиться в путь и слегка мотала головой.

– Как я уж объяснил, в той слободе сыщешь двор, ближний к маленькой церквушке Богоявленской. – повторил сыну Савелий. Потом с тревогой добавил, – ты уж там не напивайся только, ежели будут пить и гулять. Карт, и зерни в руки не бери, да и шахмат тоже – дьявольская забава!

– Я всё уразумел, отец, – потянувшись к седлу и глубоко выдохнув сказал Софрон, и закончил поправлять упряжь, – переговорю с тем гостем, и всё разузнаю.

– Вот и чудно! – улыбаясь, говорил Савелий. Он потёр рукой сверкающую лысину. – И лошадку, смотри, чтоб назад воротил!

Он проводил сына, взявшего лошадь за узду, во двор. Они обнялись. Софрон поставил ногу в стремя, взобрался на лошадь и уселся в седло. Отец воскликнул ему на прощание: «Бог в помощь!». Сын слегка ткнул кобылу в бок сапогом и та понесла его в распахнутые настежь ворота – на улицу.

…

Близился вечер. Солнышко слегка порыжело. Небосвод наливался багровой краской. Скача верхом по неровным, утопающим в грязи и талом снегу, переулкам и дорогам посада, Софрон оставил позади уже несколько поворотов. Людей по пути ему повстречалось уже не так много, как утром.

Он почти прискакал к месту встречи. Улица становилась всё шире и просторнее, а избы и хоромы всё более редкими и удалёнными друг от друга. Народу вовсе не было. Вечернюю тишину обрывал лишь стук копыт. Тем временем, молодой купец потянул к себе поводья лошадки, сбавив скорость – и остановился прямо у высоких ворот двора.

Ворота были большие и добротные. За ними высился роскошный терем. На оконцах были резные наличники. Из кровли усадьбы выдавалась слегка почерневшая труба под навесом. Оттуда медленно выходили клубы. Столб дыма тянулся вверх по подкрашенной багрянцем голубой глади неба. Возле терема виднелись верхушки других бревенчатых построек, торчала повалуша. Прочие избёнки были спрятаны от взора Софрона за мощной дворовой оградой. Лошадка под седлом перебирала ногами и шлёпала копытами по снегу. Молодец немного повернул голову вправо и пригляделся. Вдалеке виднелась деревянная луковка с крестом, выступая над кромкой забора, у которого он находился. «А вот и Богоявленская церковь!», – подумал Софрон. Немного подождав, он собрался с мыслями, набрал воздуха в грудь и крикнул:

– Э-эй! Это Софрон, сын Савельев! Прибыл к гостю Михаилу!

Его голос отозвался звенящим эхом от лесистых холмов, вздымавшихся далеко на горизонте, за краем посада. И тишина. Только нервно залаяла собака где-то среди изб за оградой. Купеческий сын слез с лошади и подошёл к воротам. Он подумал: «Чёрти что, сколько мне ещё ждать?!», и принялся настойчиво стучать по ним.

В конце концов, за оградой заслышались тяжёлые шаги – кто-то, видно, пошёл открывать. Софрон перестал колотить. Идущий приблизился к воротам, но замер и отворять их не стал. Раздался мощный низкий голос:

– Чего тебе надо, супостат!? Нажрался, и ломишься! Проваливай!

– Твою мать! Ты как со мною говоришь! – разгорячился Софрон.

– Ведаешь, собака, к кому пожаловал? Я служу дворянину! – прорычал в ответ дворовой человек. – Он сейчас в крестовой комнате Богу молится! А как выйдет, велит тебя схватить – и в подземелье! Там тебе пальцы все твои поотрывают, и сразу в чувство придёшь!

– Да что ж такое! Что ты лаешь на меня! Не предупредили тебя, что ли?! – с отчаянием вскричал Софрон. – Я вообще не к господину к твоему, не к Фёдору, а к купцу Михаилу Иванову, который у него остановился!

– Никакого ни Фёдора, ни Михаила Иванова не знаю! – рявкнул холоп.

– Что ты несёшь! – вскричал купеческий сын. – Ты Фёдору Затопину служишь, или нет!?

– В твою тупую голову так хмель забрался, что и дома своего найти не можешь?! – ревел низкий голос. – К кому ломишься! Фёдора Затопина двор – соседний! Убирайся!

– Тварь ты поганая! – прокричал молодой купец в обиде, лицо покраснело и скорчилось. – Не мог вначале сказать, а не бранить с порога!

Софрон влез на лошадку и схватил поводья. Он отдышался, покачал головой и повёл лошадь дальше по улице, вдоль ограды, приговаривая: «Господи, помилуй… Надо ж было так перепутать, чуть не сгинул!».

За тем двором, куда пытался попасть Софрон, на некотором расстоянии находился другой двор. Молодец приблизился к избушке. От угла её шёл невысокий забор из старых, слегка подгнивших и покосившихся, кольев. Пройдя чуть дальше, Софрон увидал, что воротная дверь была отворена. Туда можно было войти и с лошадью. Со двора доносились довольно громкие звуки речи. Софрон подумал, и решил: «Ну его! Это уж наверняка тот двор, зайду сюда!». Он спрыгнул на землю, взял ремешок узды в левую руку, а правой толкнул дощатую створку ворот. Она легко поддалась ему и со скрипом отлетела вперёд. Ведя лошадку под уздцы, Софрон медленно и осторожно проследовал во двор.

Открылась живописная картина – вдали, над горизонтом, возвышался небольшой холм. На холме стояла деревянная церквушка с резным куполком и крестом. Справа, над нею ослепительно пылал медно-золотистый шарик солнца. Оно заливало своим мягким и не греющим светом весь двор. Кромка вечернего неба наполнялась оранжево-алой предзакатной краской.

Слева от Софрона стояла изба. Её мелкие слюдяные окошки, окрашенные лучами солнца в багряный цвет, искрились и ярко сверкали. Неподалёку, на фоне церкви, сидели трое мужчин. Сидели на пеньках. В серединке, меж ними, был ещё один белый берёзовый пень с чёрными полосками.

Люди на пнях оживлённо болтали. Сидевший посредине посмотрел вправо, держа в руке нож с кривым лезвием:

– Ты льва когда-нибудь видал?! Понятно не видал! – возбуждённо крикнул он своему собеседнику справа, махнув ножом. Он сидел, широко расставив ноги. Одет был в шёлковый синий халат, какие носят в Персии – весь изукрашенный серебряным узором. По груди вились всякие растения, на каждом плече по серебристой пальме. Мужчина был высокий и худосочный, с тонкими запястьями и тонкой шеей, на вид – лет сорока. Лысая голова блестела. На лице были морщины. Борода – ярко-рыжая и недлинная, грубо обтёсанная ножом. Она блестела в лучах солнца, пылая огненно-красным пламенем. По левую руку сидел другой высокий мужчина. Он задумчиво произнёс:

– У шведов на знамёнах львы нарисованы… Большая такая крыса, – он широко расставил руки, – али псина, чёрт знает!

– Да какая крыса! – отчаянно воскликнул рыжебородый в халате. – Это огромный кот! Здоровый, зараза, и страшный! С гривою. И рычит на тебя! Сожрал бы на месте, если б янычары прежде на цепь его, окаянного, не посадили!

Поворачивая голову поочерёдно влево и вправо и размахивая руками, он продолжал разгорячённо, выпучив глаза:

– Рот разинул, клыки торчат, заревел! Да как рванёт на меня! – он ткнул пальцем себя в грудь. – Прям тут его пасть чёртова захлопнулась! И цепь щёлкнула, которой был прикован, потому и не съел меня, бедняга! Голодный остался… А крокодила видал? – рыжебородый повернулся к собеседнику, сидевшему справа. Тот был низенький и полный, сидел расслабленно и важно, уперев руки в бёдра, и улыбался. Весело посмеиваясь, он отвечал:

– В одной книжке видал! Там и лев твой есть! И вепреслон там есть, и единорожец! Всё не то. Вот медведь – это уже другое дело! От него твой лев с крокодилом – в лес убегут, и спрячутся. А там их наши мужики поймают – и в суп!

– Да ты сам медведь! – махнул рукой рыжебородый, – недоношенный слегка…

Он прервался и глянул в сторону ворот. Остальные сделали то же самое, и увидали вошедшего молодца с конём. Молодой человек остановился, поклонился до пояса и вежливо произнёс:

– Здравствуйте, добрые люди! Я ко двору Фёдора Затопина пожаловал, верно?

– А отчего ж нет? – спокойно ответил сидящий на пеньке слева от рыжебородого, посмотрев Софрону в глаза.

Мужчина был высокий и широкоплечий, в простом сером кафтане. Его большие зелёные глаза и угловатое лицо, усеянное морщинами, выражало твёрдость и покой. И какую-то скрытую грусть. Ему было лет сорок пять или пятьдесят. Волосы и борода его были чёрные, и с сединой. Уперев ладони в бёдра, он сказал:

– Фёдор Затопин, сын боярский, перед тобою.

– Ну слава Богу! – с облегчением воскликнул Софрон, перекрестился и опять поклонился сидящим. – Твой сосед такой лютый народ у себя держит! Угрожали увечьем и расправой, пальцы мне чуть не оторвали! Из-за того, что я ошибся и к нему постучался!

– Ох ты! – улыбнулся Фёдор. – Ничего… Я не думаю, что мой бы сосед попросту христианина честного загубил! Добрый он человек. Ты скажи мне, чего ради ты к нам пожаловал?

– Меня прислал мой отец, Савелий Ефремов.

– А-а, я и гляжу, знакомое у тебя лицо, похож на отца своего! – сказал вдруг, улыбнувшись, толстенький мужичок, который сидел с другой стороны, напротив Фёдора. – Ты, стало быть, Андрей?

– Нет, сударь, – молодой купец, учтиво приложив руку к сердцу, вновь поклонился, – я Софрон, из сыновей Савельевых младший, Андрей – это братец мой. Я прислан, чтоб с Михаилом Ивановым переговорить.

– Что-ж, уводи коня и садись к нам, Софрон! – отвечал мужичок. Он встал с пенька и поклонился гостю. Ростом был небольшой, на нём был яркий красный кафтан. Лицо его было круглое, с маленькими серыми глазками, и с длинной бурой бородой. Он сказал Софрону:

– Я Михаил, сын Иванов! Мы давеча с твоим отцом решили посотрудничать. Я его-то, честно говоря, и ждал. Ну, раз уж ты к нам пожаловал, то и славно!

Рыжебородый в халате воскликнул:

– Рад знакомству! Я Степан Артемьев, – он кивнул Софрону, и принялся вертеть нож вокруг пальца.

– Ну чего, – задумчиво сказал Фёдор, и взглянул на молодого купца, – идём, коня твоего привяжем, Софрон!

Степан вновь обратился вправо, и наклонился в сторону Михаила:

– Можешь верить, а можешь и не верить! Помнишь – я тебе вот что говорил. Мой дед был непростой человек! При Василии Ивановиче…

Фёдор поднялся со своего пня и подошёл к Софрону. Тот заметил, что у сына боярского возле левого глаза имелся длинный рубец, давно уже заживший. Фёдор взял узду лошадки и сказал: «Пошли за мной!». Вместе с лошадью они направились к большому сараю.

…

За сараем лежали горки поленьев. Сын боярский повертел головою, осмотрев кучу сырых еловых деревяшек, слегка припорошенных снегом. Стряхнув снег, он ухватил и поднял один большой кусок. И направился обратно, к разговаривающим на дворе, Софрон пошёл следом. Фёдор нёс в руках бревно. Слегка улыбнувшись, он сказал Софрону:

– Уж прости, дорогой гость, за таковой приём скромный. Ни стола накрытого, ни вина доброго!

– Да, славно бы сейчас поесть, – заметил молодой купец, идя вслед за Фёдором и топая по водянистой грязи, – да и выпить чего-нибудь, тоже бы неплохо…

– Всё впереди, братец! – весело ответил Фёдор. – Сейчас мы пойдём с этого вшивого двора в кабак!

Софрон раскрыл глаза и удивлённо спросил:

– Как же я к вечеру тогда домой ворочусь? Да ведь, я ж сюда по делу отцом послан, обговорить торговлю с Михаилом Ивановым!

– А что, разве это не общее наше дело? – возразил Фёдор. Они приблизились к сидящим на пеньках. – Сейчас тут свежим воздухом подышим… А после того и потолкуем обо всём важном. С вином наша затея да знакомство всяко лучше сладится!

Софрон сильней изумился. Почесав бороду, он покачал головой. Сын боярский поставил толстое полено возле берёзового пня, напротив Степана:

– Садись! – сказал Фёдор.

Софрон уселся, сняв с себя шубу.

…

– Я тебе, Софрон, расскажу всё сначала! – глаза Степана горели беспокойным огнём. Сидевшие по обе стороны Михаил с Фёдором устроились поудобнее на своих пеньках. – Когда я был маленьким, мой дед мне рассказывал, что однажды, великий государь Василий Иванович отправил его вместе с посольством из виднейших людей, из бояр и архиереев, в город Рим!

– Для чего туда надобно было людей посылать? – поинтересовался Фёдор. Он наклонился вперёд, расставив ноги.

– Чтоб веру латинскую соединить с православною! – ответил Степан. – Ну, так он мне говорил, как я помню… Там они встретили ихнего папу, который над всей латинскою церковью главный. Убеждали наши святители латинян об вопросах вероучительных. Но ничего не вышло! Хуже того – предлагал папа боярам принять веру латинскую, и жить в Риме. Сулил землю дивную, с садами райскими! Кое-кто из них согласился, да там и остался!

– А что твой дед? – спросил Софрон.