– Ну, ты даёшь, подруга, – Светка взяла меня под руку и потащила к школе, – пошли быстрее, первым английский.
– Ты не учила? – я вспомнила, как подтягивала подружку в школе по-иностранному, который никак не хотел задерживаться в её прекраснокудрой голове.
– Ирка, ты же знаешь, не дано это мне, и на что мне тот дурацкий инглиш, я на переводчика идти не собираюсь. Дай списать, – так было каждый раз, в той, прошлой моей жизни.
– А я вот взяла и не сделала домашку.
Светка замерла на дорожке:
– Да ладно! Не-е-е… Шутишь, что ли?
Я и сама не знала, шучу или нет. И вообще, хотелось свернуть дальше по аллее, где призывно блестело стёклами маленькое кафе-мороженое. Это всё же мой сон, пусть и невероятно реалистичный, так что могу и прогулять! Хотя нет, хочется увидеть всех одноклассников снова и учителей, посидеть за партой.
– Пошли, подруга, – подтолкнула я Светку, – разберёмся с английским.
Родная и давно забытая школа встретила нас весёлым гомоном голосов и толкучкой возле гардероба. В последний раз я была здесь на вечере встречи выпускников, который спонтанно организовал наш внезапно разбогатевший однокашник Юрка Сорокин. Через несколько лет старенькую школу отправили под снос и сейчас на её месте сверкал глянцевыми боками очередной торговый центр.
В коридорах, разрисованных нашим учителем ИЗО, царила суета, все торопились по классам, а кто-то списывал уроки, сидя на подоконнике. Вот и наш кабинет, набрав в грудь воздуха и зажмурившись, я переступила порог большой классной комнаты. Замерла. Огляделась.
За партами уже рассаживались девчонки и мальчишки, в ласковых лучах солнца игриво плясали еле заметные глазу пылинки. Через большие окна потоки света заливали класс, заставляя невольно жмуриться.
Кто-то толкнул в спину:
– Иванова, чего встала на пороге? – это Витька Басов, наш хулиган, который еле-еле тянул из класса в класс, списывая отобранные домашки у субтильных «ботаников».
Светка дёрнула за рукав:
– Ну, Ирка, инглиш же, – и жестом указала на нашу парту.
– Да, иду, – я всё ещё осматривалась, разглядывая молодые, не испорченные жизнью, лица ребят.
Достала учебники, Фух, английский сделан:
– Пиши, – протянула я тетрадь Светке.
Подруга засопела, выводя иностранные буквы. Смешно закусив губу и нахмурив лоб. Так хотелось сгрести её сейчас в охапку и крепко обнять.
Радостные впечатления переполняли меня – я была полна любви ко всем сразу.
Наши пути с подругой разошлись после школы: её отца перевели работать в иную страну нашей некогда огромной державы. Первое время мы обменивались письмами, но потом сообщений стало всё меньше, взрослая жизнь расставила свои приоритеты, и в итоге связь пропала насовсем.
Раздался звонок и в помещение вошла Галина Николаевна, преподаватель иностранных языков. Класс поднялся, я пихнула Светку в бок. Та, оторвала взгляд от моей тетрадки:
– Ой, – тихонько пискнула подруга, – не успела.
Поздоровавшись и рассевшись по местам, в классе началось обычное перешёптывание.
– Разговаривать здесь можно только с моего разрешения, – сердито оборвала нас учительница. Наступила тишина.
– Сдаём тетради. Готовимся к пересказу диалога.
Про диалог я не знала. Может, повезёт и она не вызовет меня? Суровый взгляд Галины Николаевны скользил вниз по журнальному списку.
– К доске пойдёт, – ручка неумолимо опускалась к моей фамилии, – Зорина!
Глаза Светки стали круглыми от страха. Она вся сжалась под взглядом учителя:
– Я не готова, – тихо прошелестел её голос.
– Следовало ожидать, – поджала губы иностранка, – Иванова, выходи, покажи своей подруге, как надо выполнять домашнее задание.
Я судорожно сглотнула, хоть бы примерно представлять, что там за диалог! Английский я знала неплохо, училась в эпоху перестройки, хотела устроиться в элитный бутик, прошла многомесячные курсы. Вообще, языки всегда хорошо мне удавались. Не все знания сохранились за давностью лет, но худо-бедно объясниться я могла. Молча прошла к доске, встала за спиной Галины Николаевны. Она держала учебник в руках, где была открыта необходимая страница. Бегло прочитав нужные мне реплики, я уже представляла, как можно ответить. Начала рассказывать.
– Иванова, ты немного путаешь текст, – поправила меня иностранка в конце моего монолога, – а так, неплохо. Заслуженная четвёрка, хотя ты можешь гораздо лучше, садись, – взглянув на меня поверх больших очков, иностранка указала головой на моё место.
Ура, прорвалась! Адреналин продолжал бурлить в крови, постепенно стихая. Ощущения были точь-в-точь как в детстве. Сердце взволнованно билось в груди, руки слегка подрагивали от волнения, но счастье переполняло. Я готова провести остаток дней в этом сне, хоть бы это была кома, где меня посетило чудесное видение! Возвращаться в убогую реальность не хотелось. Проснись сейчас в своей жалкой халупе, единственным желанием будет пойти и свести счёты с жизнью. Но я даже для этого не гожусь, увы, слишком трусливая.
Тряхнула головой, отгоняя от себя горькие мысли, отчего бант слетел, и мои вихры рассыпались по плечам.
– Иванова, выйди и приведи себя в порядок, – услышала я строгий окрик, – Что сегодня с тобой, влюбилась?
По классу пронеслись короткие смешки. Выйдя в коридор, пошла в уборную, волоча за собой дурацкий бант. Кое-как стянув волосы узлом на затылке и получив нагоняй от вечно недовольной уборщицы, вернулась на урок. Возле доски пыхтел красный как рак, Юрка, пытаясь вспомнить заветные слова из учебника, под уничижительным взглядом Галины Николаевны. Увидев меня, она молча махнула рукой в сторону парты, и я тихонько проскользнула на место.
И всё-таки быть здесь, а не в серой реальности, оказалось чертовски здорово!
Глава 4
Вторым уроком шла математика. Достав тетрадь, увидела, что домашняя работа осталась не выполнена, на листке одиноко красовалась запись: задача №, и на этом всё. Впереди перемена, может, хоть одно задание успею решить. Рядом притулилась Светка:
– Ты матешу сделала? – она заглядывала мне в тетрадь через плечо.
– Нет, как видишь, – я уже и подзабыла, что подруга крайне халатно относилась ко всем заданиям на дом, – ты тоже сильно не усердствовала?
– Ирка, ты знаешь, нулевые способности, – она наигранно вздохнула.
– Или лень на все плюс сто, – почему-то начинало раздражать её несобранность, хотя в школе всё это казалось таким обыденным.
От сквозняка хлопнула входная дверь, я подняла голову, и сердце на миг замерло. В класс вошёл мой Николай, ведь в это время мы уже с ним встречались. Все чувства смешались. И радость увидеть его снова, таким, каким я его полюбила, и боль от того, каким он в итоге стал, печаль и скорбь за потерянного ребёнка, ненависть к его пьяным выходкам.
Математика была напрочь забыта. Как заворожённая смотрела я на своего давно почившего мужа. Ярко-голубые глаза, непослушная чёлка, которую он постоянно поправлял пятернёй, скуластый, с маленькими конопушками на курносом носу. Высокий, удивительно хорошо сложенный для подростка. И перед глазами всплывал его предсмертный облик: пропитое почерневшее лицо, неряшливая щетина, вечно сальные патлы с проплешиной на темечке, которую он тщательно зачёсывал остатками шевелюры. Неизменно грязные руки с чёрными ободками под ногтями и тяжёлый смрад давно пропитого нутра. Вспоминала я и нашу свадьбу, мы были молоды, красивы и безумно счастливы. Помню нашу первую ссору, когда я отказалась брать его фамилию. Не захотела стать Кривцовой, хотя Коля кричал, что ничего банальней фамилии Иванова быть не может и наши дети всё равно будут Кривцовыми. Не знаю почему, но я настояла на своём, так на всю жизнь и оставшись Ивановой. Муж долго дулся на меня, а потом привык.
Коля, запустив руки в карманы, постоял возле доски, разговаривая с мальчишками, после пошёл на своё место – третья парта в крайнем ряду. По пути поднял на меня глаза и, улыбнувшись, подмигнул. Я опустила взгляд к тетради. Этот чудесный сон я не хотела проводить с ним. Каждый день после уроков он провожал меня до дома, если всё повторится как впредь, то лучше сбежать с последнего, чем снова вспоминать ту боль, что принёс мне мой брак.
Подняла глаза, Коля удивлённо смотрел в мою сторону, я смущённо улыбнулась и кивнула в знак приветствия. Только тогда он, усмехнувшись в ответ, развернулся к парте и начал доставать тетради и учебники.
Прозвенел звонок, все потихоньку рассаживались по своим местам, последним в класс вошёл Витька Басов, кинув сумку через весь класс на свою «галёрку». Сегодня он на удивление, решил посетить аж два первых урока, наверное, опять его родителей вызывали к директору.
Я оглядывала своих одноклассников. Такие молодые и полные планов на грядущую жизнь. Многих она сломает, девяностые дались людям непросто. Вот первая красотка класса – Ольга Еремеева, высокая, с длинными, стройными ногами и красивой грудью. Её отец был военным, не последних чинов. У них была большая квартира в центре и, мечта миллионов – машина. Чёрная волга, что блестела своими полированными боками у школы, когда отец заезжал за Ольгой, вызывая восхищение и зависть всех мальчишек. Потом её отца посадят за хищение, а первая красавица класса погибнет в глупой аварии по вине пьяного мажора, сыночка одного из нуворишей.
Юрка Сорокин, заурядный мальчишка в девяностые неожиданно хватко занялся бизнесом, сначала сам мотался за шмотками в Китай и Турцию, потом нанял помощников, открыл по городу сеть бутиков, где тот же ширпотреб продавали под красивыми лейблами итальянских дизайнеров. Сейчас он жил где-то в Испании, оставив свой бизнес детям.
Взгляд упал на нашу тихоню, Танечку Свиридову. Невысокая, сильно сутулая, с невыразительными чертами лица и блёклыми серыми глазами. Так её и звали за спиной – Мышью. Она всегда была незаметной, тихонько появлялась за партой и исчезала после уроков, училась ровно на четвёрки, без особенных успехов. Её воспитывал отец, мама Тани погибла при родах. С детских лет она тянула на себе всё небольшое хозяйство, наверное, поэтому и была слишком серьёзной для своих лет. После школы она неожиданно выскочила замуж за красавца из очень обеспеченной семьи дипломатов. Все были в шоке, но через год нашу Мышь было не узнать. Глаза сияли, как и её бриллианты на шее и руках, она стала похожа на супермодель с глянцевой обложки. Ухоженная, в дорогих мехах. После распада союза родители уехали за границу, оставив сына с женой здесь. Муж Тани подсел сначала на элитный алкоголь, ветер перемен принёс с собой невиданные доселе удовольствия, когда попойки перестали приносить былую радость, в ход пошли наркотики. Он погиб от передозировки, а Таню стали всё чаще встречать с мужчинами, сначала в дорогих ресторанах, а потом и просто в «шашлычках», где не первой свежести стареющая красотка, сидела на коленях у знойных седеющих мужчин, вечно пьяная, с размазанной косметикой и не по годам фривольных нарядах.
Почему я сначала вспомнила этих троих? Может, оттого, что так сильно разнилась наша судьба, хотя все мы вышли из одной страны и одного круга, с посредственным заработком, средними квартирами и обычными семьями.
Уже не замечая присутствия учителя, я всё продолжала вспоминать судьбы моих друзей. Наш ботаник – Валя Тихонов, хрупкий, сутулый, в огромных очках на вечно серьёзном лице. Стал авиаконструктором и уехал в Америку, говорят, сделал там отличную карьеру.
Тот же Витька Басов. После школы неожиданно взялся за ум. Выучился на инженера, хотя все твердили, что в институт ему дороги нет. Женился на своей сокурснице. От его разгильдяйства не осталось и следа. Он не хватал звёзд с неба, однако достойно пережил перестройку и новое лихое время. Нашёл работу по душе и крепко стоял на ногах. Всю жизнь прожил со своей женой, воспитали двух сыновей, которые из-за своего коренастого сложения напоминали двух боровичков.
Кто-то их одноклассников уехал по распределению после учёбы, да так и остался в одной из бывших республик Советского Союза, кто-то умотал за границу, как только это стало возможным. Проредили наши ряды алкоголь и наркотики.
Прервал мои размышления окрик Михаила Борисовича, нашего математика:
– Иванова, проснись! Сдай домашнюю работу!
Растерянно перевела на него взгляд, всё ещё находясь в плену воспоминаний:
– Я…Я забыла дома тетрадь, – щёки покраснели от неловкости.
– Эх, весна, – неожиданно по-доброму улыбнулся учитель, – сам молодым был. Но в понедельник сдашь две работы, – он строго погрозил пальцем.
– Хорошо, – краска стыда всё ещё не желала покидать моего лица.
Остальные уроки пролетели одним мгновением, пучина нахлынувших воспоминаний не желала отпускать, и я так и просидела, задумавшись о прошедших днях юности.
Подходил к концу пятый урок, когда вспомнила, что после занятий предстоит разговор с Николаем и поход до дома. И, сказав Светке, что у меня очень болит голова, трусливо смылась на перемене.
Дома могла быть Алка, поэтому время до окончания занятий я провела в небольшом сквере, рассматривая прохожих и любуясь той удивительной атмосферой спокойствия и умиротворённости, что была присуща семидесятым годам. Ей, казалось, был наполнен воздух. На лицах прохожих играла лёгкая улыбка. Не как теперь, либо взгляд в пол, либо фальшивый оскал в тридцать два зуба. Так непривычно было видеть маленьких детей, серьёзно шагающих по своим делам без родителей, не боящихся, что их украдут или заманит в подворотню педофил. Тогда и слов таких не ведали. И можно было обратиться за помощью к любому, зная, что тебе её окажут. Без денег, без напускного равнодушия. Просто так. От всего сердца. И большое сердце было словно у самой страны. Горящее от доброты миллионов людей, не напоказ заботящееся о каждом человеке без исключения.
Наверное, так подходят к концу самые счастливые сны. Скоро я проснусь и, кряхтя и разминая спину, отправлюсь на свою нудную, тяжёлую работу. Ноги к концу смены отекут, наливаясь взбухшими узлами вен, руки будут болеть от хлорки, давление скакать вместе с переменчивой весенней погодой. И опять потянется вереница лиц покупателей. Равнодушные ко всему подростки, с набитыми жвачкой ртами, приветливые старушки-склочницы, которые выходят «в люди» за очередным скандалом, всегда спешащие после работы женщины с маленькими детьми, что вечно хнычут и клянчат сладости.
Разница времён так больно ударила по нервам, что на глаза выступили слёзы. Смахнув их, я пошла домой. Если у меня есть ещё возможность провести время с родителями, то не надо её упускать.
Квартира встретила меня знакомым запахом греющегося на плите обеда, только сейчас я поняла, насколько сильно проголодалась. Странно для сна, но загружать себя очередными грустными мыслями не стала. Разувшись, прошла на кухню, там хозяйничала Алла:
– А, уже вернулась? Доставай себе тарелку, сейчас будем обедать, – она раскладывала на столе приборы, резала хлеб.
– Что на обед?
Сестра с тревогой взглянула на меня:
– Ты сегодня какая-то странная, сама же вчера у мамы котлеты просила с пюре.
– Точно, я забыла.
Алла подошла и положила руку мне на лоб:
– С тобой всё нормально, сестрёнка? Чудная какая-то. С Колькой поругались?
– Н-нет. Откуда ты про него знаешь? – не помню, чтобы я до окончания школы рассказывала родным о нашем романе.
Сестра усмехнулась:
– Я же не слепая. После школы кто тебя каждый день провожает? Кстати, почему сегодня одна?
– Так, настроения нет, – я достала тарелки и принялась раскладывать еду.
– Поня-я-я-тно, – промычала Алка, засунув в рот ложку с пюре, – точно поругались. Вот и у меня полная неопределённость, – она подпёрла щёку рукой и тоскливо взглянула в окно.
– Почему? – я не помнила, чтобы сестра откровенничала со мной.
– Что почему? Будто не знаешь. Ярик. Вот вроде нравлюсь я ему, но он не подходит. Ходит, глазами стреляет, а на танцах будто не замечает. Странные они эти мужчины.
Алла вновь принялась за еду, а я вспомнила, о ком идёт речь. Ярик учился с ней в одном институте, только на пару курсов старше. Симпатичный парнишка, с русыми, словно рваными вихрами и прозрачными голубыми очами. Странный их цвет походил на две льдинки, спрятавшиеся в его глазах, будто у сказочного Кая. Они познакомились на каком-то из субботников, но дальше дело не шло. Ярослав был неизменно вежлив, помогал, если Алла обращалась к нему, но на этом всё.
Встречаться с ним сестра так и не стала несмотря на все её старания. Потом она познакомилась с Борисом, что долго и красиво ухаживал за ней. Но их брак долго не продлился. Поженились они на четвёртом курсе, получили комнату в общаге. К такому Алка оказалась не готова. Её бесило всё: общая ванная, кухня и маленькая комнатушка, где слышимость была такая, словно живёшь вместе соседями. Через месяц она подала на развод и вернулась к родителям.
Потом было несколько мимолётных романов, из-за которых мы часто ругались, в это время Алла напрочь забыла о больной матери, и мне приходилось сбегать с пар, чтобы ухаживать за ней.
В конце концов, она вышла замуж за своего преподавателя, с которым случайно столкнулась в магазине. Тогда уже она не была его студенткой, их роману ничего не мешало. Страсть кипела бурно и вскоре сестра вышла замуж за представительного Вячеслава Тихоновича. Он был её старше, но это казалось только подчёркивало статус сестры в глазах окружающих. Ощутимым довеском к мужу стала его большая трёшка и старенький жигулёнок.
– Сегодня твоя очередь мыть посуду, – отвлекла меня Алла.
– Хорошо, – всё новые и новые воспоминания не давали покоя, они всплывали, словно из тёмного омута времени, где я старалась их похоронить навсегда.
Глава 5
Папа работал в одной остановке от дома, в проектном бюро и потому возвращался чуть раньше мамы, которой приходилось ездить на завод, где она занимала должность секретаря-машинистки.
Сидя за накрытым столом, он дожидался её, и лишь потом все приступали к ужину.
Так и в этот раз, в подъезде процокали каблучки, с неизменными железными набойками. Тихо отворилась дверь и раздался весёлый мамин голос:
– Народ, я дома! – бросив авоську с продуктами в прихожей и переобувшись в вязанные тапки, мама прошла в ванную.
– Иришка, иди помоги матери с сумками, – позвал меня папа.
Я пошлёпала в коридор, схватила тару и потащила её на кухню. Как всегда, неизменные бутылки молока и кефира с крышечкой из фольги, батон, банка тушёнки. Мама ценила быстроту в приготовлении, и всегда брала полуфабрикаты или консервы. Гастрономическими изысками она баловала нас на выходных. Пирожки с картошкой, печёночный торт или рыбный пирог, беляши или блины. Всё у неё получалось безумно вкусно. А варенье, которое хранилось на антресолях, открывали только по выходным и съедали за считаные минуты. Оно у неё получалось прозрачным, ягоды стояли словно залитые мёдом, светились на солнце и таяли во рту манящей сладостью.
Алла уже раскладывала еду по тарелкам, когда мама, переодевшись, присоединилась к нам, в своём до боли знакомом халате с весёлыми рюшечками.
– Как прошёл день? – бросил отец, не опуская газету.
– Всё хорошо, руки болят, документов сегодня было уйма. Иринка, достань из тумбочки меновазин, чувствую, так просто не пройдёт.
– Могла бы и не вонять этой гадостью, пока мы едим, – скривился отец.
Мама виновато взглянула и отставила пузырёк, словно в минуту съёжившись от отцовской грубости. А ведь папа стал хамить матери по любому поводу за несколько месяцев до их развода, наверное, уже тогда начался их роман с молодой стажёркой Ксюшей, которая пришла к ним в бюро для прохождения практики.
