Призрак мятежного Ориона
Ольга Шельпякова
Повествование о жизни и карьере командира подлодки Самарина, который сталкивается с предательством и избавлением от него со стороны командования. Герой вспоминает свою жизнь и службу, включая традиции и ритуалы на боевом соединении. Самарин размышляет о своей принадлежности к сознательной и ценной части жизни. Он вспоминает о базе в Балаклаве, первую боевую службу и гусарство подводников, свои любовные испытания. Герой ощущает депрессию из-за изменений в Крыму и украинизации мозгов.
Ольга Шельпякова
Призрак мятежного Ориона
Мемуары друга публикуются с его согласия.
Фамилия ЛГ вымышлена. События реальны.
«Новому поколению подводников России в память о тех, кто погибал без боя и без славы, но честь не потерял и Присяге не изменил».
Часть I. Писалась Новейшая история России!
Глава 1
Именно в этот период новейшей истории России капитан второго ранга Самарин, командир списанной с Черноморского флота подводной лодки «С-37», спокойно и уверенно гнал свою молоденькую тёмно-синюю «шестёрочку» в Балаклаву.
Погода была прекрасной, солнце только что освободило свой диск от изрезанного горами горизонта и освещало просыпающуюся природу лучами на запад. Настроение пока ещё недоуволенного в запас офицера было необъяснимым самому себе. Почти два года его отказывались увольнять под разным предлогом. Можно было бы и свыкнуться с мыслью, что этот момент неизбежен. И ведь даже ждал его. Но, всё равно, никому не понятная тоска моряка странно упиралась в неизбежность чего-то. Командующий флотом Касатонов удовлетворил просьбу Самарина и его экипажа. Директива Штаба ЧФ о списании выведенных из боевого состава ЧФ кораблей и военного имущества звучала непривычно:
«Пункт 1. Среднюю подводную лодку С-37 вывести из боевого состава ВМФ РФ и передать в Отдел фондового имущества с последующей реализацией через «Фонд социальной помощи военнослужащим «Пафос» для создания «Музея подводной лодки «С-37».
Пунктом два были перечислены корабли Феодосийской бригады охраны водного рубежа, так же списанных с флота, и так же с последующей реализацией через тот же «Пафос», но часть средств от продажи предназначены для подготовки «тридцать седьмой» к музею.
«Ну, вот и всё. Всё закончилось», – произнес он вслух и вспомнил детство и юношество.
С измальства его тянуло к рисованию и морю, вот и рисовал только кораблики. Сначала цветными карандашиками легко удавались в нежном лазурном море белые пароходики с дымком из трубы, потом акварелью корветы и фрегаты с надутыми парусами, торчащими с бортов пушками и, как-то незаметно быстро на полотно стали ложиться маслом серые крейсера и линкоры. Подводные лодки оставались только в воображении, как и положено потаенному судну. Но обязательно море на изображениях было Чёрным!
Пацан мог только представлять тогда, как хищно выползет с безвоздушной толщи воды, разрезая её поверхность, змеиная головка перископа…и через секунды к грозным махинам помчатся ищущие смерть торпеды…взрыв…всё кончено! Всё в клочья! И всё у пацана удалось!
Самарин хорошо стрелял и это приносило ему не только бешеное удовлетворение, но и торжественную уверенность в себе. Куйбышев был слишком далеко от моря, чтобы съездить как в деревню и посмотреть на него одним глазком. А впервые Самарин увидел не Черное море, а бухту Золотой Рог и Амурский залив во Владивостоке. Сколько было счастья одеть военно-морскую форму и торжественно присягнуть на верность своему народу. Лейтенантские погоны и кортик открыли новую тяжёлую, но его самую красивую, только самаринскую жизнь. Прочный корпус субмарины стал уютным домом, а глубина божественной обителью. С какой страстью он служил своему лучшему народу на планете и самой мощной державе мира. Да, стране, которой больше нет. Больше двух лет прошло, а будто вчера…
«С-с у к и! Всё, всё закончилось…» – опять выскочило вслух из сдавленных лёгких. Через пару часов Самарин сдаст обходной лист и заберёт предписание в Анапу. Только одна мысль о том, что его корабль остаётся с ним и его ждёт интересное дело, сдерживали жесточайшую депрессию. А «с у к и» теперь уже не дождутся, чтобы боевой офицер посвятил себя на гражданке служению размытому Отечеству или мантулил на какого-нибудь дядю. Вот и сейчас он, взбудоражив себя с пол-оборота Горбачевыми и Ельциными, моментально успокоился и смачно сглотнул слюну.
Скоро Бахчисарай, полупустая трасса приносит успокоение педалью газа. Знакомые горно-зелёные с юга и красно-маковые пейзажи с севера радовали и успокаивали взбудоражье необъяснимости. Яйла не скрывается с левого бокового обзора. Можно бы сократить по живописной дороге через Черноречье, но разве можно проехать мимо Инкермана и Севастополя!? В последний раз при погонах.
Глава 2
Необъяснимое настроение было у большинства бывшего народа. Тот, кто совсем недавно сам себя громко называл «хохлом» и даже заметно отличался и даже гордился некой нравогадостью, стал брезглив к своему началу. Это явно-пресмыкающее, хитро-проникающее и лукаво-скользкое теперь требует называть его пафосно-протяжно «украинец», да ещё ударяя на всё слово с «э»-шной мякотью в конце.
Мы так любили украинские песни и борщи, что сами поощряли их особливость души и смекалки.
С какого-то момента или краткого периода не могло уложиться в голове Самарина: «Что же происходит? Почему чувствуешь себя обмазанным гадостью? И что? Теперь на пропитанной русской кровью земле Крыма надо пресмыкаться? Стесняться чего-то? Молчать? Изворачиваться? Хитрить? Лукавить? Тьфу! Противно».
Конечно, как у любящего с детства историю и отличника по предметам марксистко-ленинской философии у него были ответы на все свои вопросы. Заряжаясь близостью славного города-героя, Самарин продолжал мысли как выступление на политзанятиях:
«Украина стала государством, а значит, проживающей на ней человек – украинец! Как есть россиянин, как есть англичанин или американец. Сама необъяснимость подопытного отделившегося народа стала состоянием вроде неестественной ауры, поля, пространства и материализованной среды вроде космической невесомости вне эфира, то есть независимости от притяжения к чему-то. Была польской «Окраиной» с центром тяжести в Варшаве, к чему привыкли и венгры, и австрияки…турки, германцы, да и русские…а потом и вся Россия, да и целый советский народ.
Вот немец, например! Немцами или немчурой называли на Руси всех западных европейцев, кто по-русски не понимал, и объяснить толком не мог. «Нем» – неговорящий по-нашему. А из-за постоянных войн с германцами и пруссаками их стали называть немцами. И прижилось. Так и украинцы прижилось.
Казалось бы, с бухты-барахты, а в паспортах вместо «малоросс» с двадцатых годов стали писать «украинец». Часть населения противилось этому. «Малороссия» – истинно россейская, русская земля, означало коренная!
Тарас Шевченко гордился коренной русскостью и неоднократно провозглашал себя гордо «малороссом». В гробу бы перевернулся, если бы узнал, что теперь его называют выдающимся украинским поэтом. «Край», «межа» – ведь, славянские слова с конкретными значениями территории и ограничения. До сих моё, а дальше не понять. Вроде что-то есть, а вроде и нет; вроде надкусано, а зъисты чи ни…?
Так-не так себе – дикое поле, делай шо хошь, один Бог судья.
За порогами Днепра вообще люд беглый от панов, бояр да ханов собирался. Сплошь воры, разбойники да убивцы. Зато вольные «козаки» от слова «коза». Именно так истинно ученые хохлы из Канады утверждают. Мол, предки козьи шкуры для тепла, устрашения и от хвори носили. Не потому ли поляки и пол-Европы их «быдлом» называли, да и сейчас не гнушаются. А «быдло» вообще то – скотина рабочая, вроде быков, баранов и козлов. Наверное, слово «раб» звучало пристойней».
Капитан ухмыльнулся, почесал нос и поймал себя на необузданности фантазий.
«А что? После изгнания хазар и половцев там даже княжить-то никто не хотел. От порогов Днепра да по Азову, да и до самой Тамани и Керчи – всё Тьму-Тараканью называли.»
Самарин вспомнил Николая Васильевича, великого русского писателя с Полтавщины, потому что в школе написал лучшее на весь город сочинение по «Тарасу Бульбе». У него малоросская самобытность описывалась трепетно, как огонек православной лампадки. Теперь же всё испохабилось. Лучше бы шляхи протокиевские эти русские просторы «Омежей» назвали – были бы сейчас «омежники», нет лучше «омежийцы», вроде античных эллинов. А красиво звучит, черт возьми.
От своего ёрничества и ехидства Самарин затрясся внутренним смехом и осёкся. Русских-то теперь открыто называют какими-то «кацапами» и «москалями». Тут «раша» слух корёжит, так ещё и это. Изуродованный англосаксами, мадьярами да тюрками малоросский язык и сейчас Кравчук приказал совершенствовать так, что бы ничего общего с русским не осталось. Был «городская Голова», а станет «миськой *опой». Это ж, каких уродов в киевских министерствах и на местах усадить надо, что бы такими судьбоносными глупостями заниматься!? И ведь, мозги тоже уродуют!
Дочке-отличнице, никогда не учившей украинский язык, вместо «не аттестован» теперь «трояк» поставят. Так видишь ли решил директор школы – активный член Национальной партии Украины. Учительница истории отказывается преподавать свой предмет из-за непринятия новых учебников, предлагает родителям рассказывать, как знают и помнят. Просто преступление перед своим народом – выродков растят. Нет, не может русская душа принять такие гадко-мерзкие объятья отщепенцев.
Эх, братья славяне! Как мы доверчивы, как легко ломают в нас истину полуправдой и ложью. Терпим и улыбаемся. Вдарили по роже с левой, подставляемся с правой. Теперь уже милая сердцу Россия оказалась за Керченским проливом, за границей…за рубежом!
Множество украинцев не хотят принимать кравчуковскую идеологию разрыва с русскостью.
Бедные крымские татары: сколько им пришлось пережить!? Так они и сейчас молодцы – сплоченные и ожесточенные.
Надо же? Только оказавшись в практической оккупации, начинаешь задумываться надо всем, что творят с твоим народом. То ли ещё будет…
А ведь, в экипаже «С-37» из шестидесяти человек доходило до двадцати двух национальностей! И никак не отражалось на парнях. Даже в массовом дезертирстве из бывшей Советской Армии по своим Литвам и Казахстанам никто не дезертировал и отслужили полные три года.
Но это было, наверное, только на «тридцать седьмой».
Глава 3
Зародышную филию русскости и славянства офицера прервал гадкий запах. Кстати, тоже продукт незалежности.
Избавившись от московитского центра тяжести, новая страна избавилась заодно от достатка бензина, и авто-народ стал переходить на газ. А он змей всепроникающий – не бензиновые духи, а воняет какой-то опять таки гадостью, пробивающей слабый нюх Самарина. Он порой ощущал себя узником, оседлавшим газовую камеру. Даже форма провонялась. Пришлось прижаться к обочине и остановиться.
«Остановить движок…открыть капот…багажник…двери. Выветрить гадкий пропановый запах, и депрессивные мысли заодно» – медленно продумывал и исполнял привычную процедуру капвторанг[1 - Капвторанг – капитан 2 ранга.].
Достав ножницы, он пошёл в маковое поле за редкой посадкой.
Проснувшиеся насекомые жужжали, зудели и пищали в привлекательных черно-красных цветках. В его деревне маки сажали рядками, и он баловался соком зеленых бутонов. Эти же дикие и в тонких стволах вряд ли есть пьянящая масса. Нарезав пару десятков самых высоких из них, уже успокоенный нежным запахом, Самарин вернулся к машине.
Трасса наполнялась шальными после Первомая водителями. Переведя в порядок мозги и перенацелив мысли на план действий по проекту «Музей С-37», командир привел машину в состояние «по-походному» и, вперёд навстречу «гражданке».
В Верхнесадовом, Самарин возложил маки у памятника пяти героям-краснофлотцам, отдавшим свои жизни при обороне Севастополя. Это были первые фамилии черноморцев, которые он запомнил, приехав лейтенантом на Черноморский флот.
Они с женой сняли маленькую мазанку на Корабельной стороне, где соседние улицы увековечили их память, а вот у монумента в месте их боя он в первый раз.
Николай Фильченков, Василий Цибулько, Юрий Паршин, Иван Красносельский и Даниил Одинцов.
Им было всем чуть больше двадцати, но они морские пехотинцы – «черная смерть», как называли их фашисты, и в плен не брали – боялись! Если бы эти двое украинцев и трое русских могли знать тогда, что будет после их жертвы за свободу и независимость общей Родины.
«Какая разница, – размышлял капитан, поправляя алые маки на белом парапете стелы, – сколько танков они подбили и уничтожили немецких солдат Клейста. Они для нас, для живых олицетворяют дух защитников Севастополя и Отечества. А сейчас копаются копатели и доказывают, что не было никакого боя. Может, и обороны Севастополя не было – комиссары всё придумали…».
Он обратил внимание, что территория ухожена и жители постарались ко Дню Победы и освобождения Севастополя.
Со словами: «Слава тебе Господи!» – офицер перекрестился, надев фуражку отдал честь, и направился к машине.
Глава 4
В Балаклавскую бригаду подводных лодок он приехал после подъёма флага. Очень удачно – дежурил по штабу старший мичман Тимофеев, крепкий богатырь, он же кадровик соединения. Никаких лишних вопросов не было, документы уже были готовы, и оставалось подписать их у комбрига капитана первого Паршина. В быту его ласково кликали «Паршивец» за безудержную охоту за юбками, умело ловкое употребление спирта и необыкновенную везучесть. Он не чинил никому зла, как в прочем и не творил добра. Владимир, так звали кадровика, перед заходом в кабинет остановил Самарина и как-то по-отцовски сверху вниз, ласковым взглядом и тихим голосом произнёс:
«ВиктОр, может всё-таки, подумаешь? Тебе меньше месяца не хватает до двадцати восьми выслуги. Это же три процента к пенсии…и так рано уходишь. Тебе ещё положено пройти освидетельствование в госпитале. Три недельки отдохнешь в Севастополе и езжай в свою Анапу».
Самарин, улыбаясь, покачал головой, мол, копейки считать не будем, и показал товарищу на дверь комбрига. Мичман тоже покачал головой с досадой, и со стуком вошёл докладывая с порога о прибытии уволенного в запас старшего офицера.
После свежего утреннего воздуха в кабинете ощущался застоявшийся смрад от явно продолжительной в три дня праздников пьянки. Да и вид симпатяги Паршивца выдавал его состояние, не отошедшее от бурных событий.
Миловидная фаворитка, казавшаяся Самарину сызмальства балаклавской скромницей, сейчас в форме сверхсрочницы далеко не скромно поместила на стол своё привлекательное бедро с вырезом на юбке.
Он помнил эту шатенку со строгим личиком ещё школьницей с косичками, потом девушкой с длинной по пояс косой, и даже помогал ребёнку, а потом и девушке забираться в полный автобус. Она поймала взгляд Самарина, прошедший от коленок выше вдоль разреза юбки и в глазки, а напоследок сощур на расстегнутые пуговички рубашки, что ниже уставного. Встала перед старшим офицером и заправилась.
«Ваше предписание и выписка из приказа…ну, Вы поняли…в строевой части, товарищ капитан второго ранга» – доложила сверхсрочница, не сильно стараясь выглядеть официально.
Самарин посмотрел с ухмылкой на комбрига и подумал о том, как быстро командование от него избавляется. Не спросили обходного листа, ни копии приказа об исключении из списков части дивизиона. Всё было подготовлено заранее, как будто подчёркивая стройность и чёткость организации службы. Комбриг отвёл обесцвеченные глаза на подчиненную и привычным легким заиканием с облизыванием пухлых губ похвалил:
«Во! Видишь, какая умница…» – притянув её за руку, поцеловал в щечку.
Самарин, иногда, представлял себе жизнь как огромный поток плывущих по течению людей. Гена Паршин всегда был хорошим пловцом «в струе». Его снисходительно двигали вверх, когда других берегли при себе для дела. «Кто же ты, Гена? – подумал Самарин и сам вспомнил, – «Паршивец!».
Его никогда не воспринимали всерьёз, особенно когда он пытался эту серьёзность изобразить. Они с Самариным одновременно командирили, но Паршин был на четыре года старше, и вполне логично, что мог бы сейчас разговаривать с учетом возраста, звания и должности, однако состояние веселья «рубахи парня» продолжалось.
«А впрочем, чего тебя судить, были комбриги и похуже!» – подумал Самарин и отвлекся касанием лапищи Тимофеева.
«Товарищ, комбриг!» – обратился кадровик, – Командиру положено перед увольнением в запас пройти медицинское освидетельствование и почему бы не…».
Комбриг пресек его, не поворачивая головы:
«Это на усмотрение увольняемого. Да, ВиктОр?» – и масляными глазками, закусив нижнюю губу пригласил жестом Самарина и остальных в свой потаенный закуток.
«ВиктОром» Самарина звали с лейтенантов, вроде клички.
