А я смеялся бы, ведь классно,
Когда пожар в душе утих,
И ты лишь видишь, как ужасно,
Что ты сорвался вниз как псих.
Вдруг унеслись мои обиды!
Ушла куда-то вдруг вся боль!
Ушли депрессии все виды,
Я над собой теперь король!
Но только глядя в эту бездну,
Я снова вспомнил все грехи.
И понял я, что не воскресну,
Что натворил я чепухи….
В один прекрасный поздний вечер
сидел я на скале.
И в этот летний тёплый вечер
чего-то стало грустно мне.
И знаете, как всё бывает,
Когда сидишь, казалось бы, один,
Но где-то рядом гул не замолкает,
Что создал голос нескольких мужчин.
Один из них вдруг отделился,
И тоже к краю подошёл.
И я немножечко смутился,
Но смелости сказать нашёл.
В молчанье тихом, вдруг спросил я:
«Скажи, о чём твоя мечта?
О чём мечтаешь ты так сильно? Где у судьбы твоей края?
Ведь встал и вдруг сюда пришёл ты, я верю, точно неспроста».
– В своей мечте могу быть твёрдым.
Не знаю я, зачем вставал с утра.
Я бы хотел проснуться мёртвым,
Чтобы ушла вся суета.
Я вдруг задумался. «Прекрасна!» —
Мне показалась так его мечта.
Ты лишь уснул – и вот напрасно,
С тобой ушла вся гнилота.
Но вдруг, подумав, я осмыслил,
Что так грехов не избежать.
И аргумент не перечислив,
Решил его критиковать:
– Дурак ты, парень, не иначе.
Твой способ прост и однозначен.
Ты так подвержен неудаче,
Что меткой смерти обозначен?
Это похоже на нытьё,
Уж точно не на искупленье,
Так поступаешь лишь зверьё,
Что жизни видит лишь мученье.
Ну, вот умрёшь ты, а что дальше?
Весь смысл в том, что ничего,
Ты ведь не сделал, но в параше,
Вдруг оказался так легко.
Ты просто нытик дохлый, друже,
Мечтай ты лучше, чтоб судьба,
Вдруг привела тебя к той стуже,
Где ты убил бы слабости раба.
Я в одиночестве своём
Я в одиночестве своём,
Прозяб, как зябнут истинные твари.
Я в одиночестве своём,
Отбился далеко от всякой стаи.
Да, есть знакомые, друзья —
Их в соцсетях уже вторая сотня!
Однако по натуре одинокий я.
Душа живёт одна сегодня.
А был ли в общем-то я с кем-то?
Ведь помню же картинку, как в то лето,
Я сам отдал свою же душу в гетто,
И помню я, как красочно одето,
Сознание моё было задето,
Из-за чего и наложил на веки вето.
Запрет стоял строжайший, жёсткий.
За нарушение всегда удар был хлёсткий.
Мой разум стал навечно крайне плоский,
Хотя вопрос я всё же ставил философский.
Без чувств прожить – пустое дело для машины.
Но вдруг услышал смрад пылающей резины,
Когда почувствовав объятия трясины,
Своих же чувств поток пробил мои плотины.
