Давно объяснили, почему следы провокационного покушения на наследника австрийского престола вели в Сербию, – это позволяло пристегнуть к делу индифферентную Россию. (Хотя эмблема «Чёрной руки» – пиратский флаг из английских авантюрных романов.) Но надо также очень ясно понимать, почему убили именно австрийского наследника, а не, допустим, немца. Штука в том, что втянуть в грядущую войну Австро-Венгрию было сложнее всего: там понимали опасность распада и фактического поглощения Германией во время войны, поэтому готовили проект федерализации (блокировавшийся венграми в силу наличия у них под деспотическим управлением чужих земель членов будущей федерации). А без хоть и рыхлого, но союзника одной Германии на войну с Франко-Россией никак не хватало. Если бы Германия стартовала войну, Австро-Венгрия вполне могла остаться вне её и торговаться, как это было, например, в Крымскую. Но обязанность жёстко реагировать на покушение под гиканье и свист европейских подстрекателей сделала Австрию не просто союзником Германии, а… наоборот! – та стала союзником страны, объявившей войну. К тому же, ну, типа, два на доллар, убит-то был главный противник войны с Сербией и поборник федерализации, которая могла спасти великолепную культурную империю.
В 1917 германская дипломатия попалась в очередную западню (ещё и приплатили). Их дикие требования аннексий и контрибуций загнали маятник наверх, и через полгода он долбанул немцам под зад так, что они улетели в ту же сторону, куда толкали Россию: под аннексии, репарации и в коммунистическую революцию. Основным аргументом западных подельников при вычислении немецких долгов был лицемерный всплеск ладоней «нет, вы только поглядите, что они сотворили с русскими, и что ждало бы всех нас!» То есть, дипломаты великой державы, в упор рассматривая все признаки грядущего военного поражения, не смогли просчитать своё будущее на полгода вперёд. Сверхвыгодный мир с Россией без предварительных условий и последующая честная торговля технологиями в обмен на ресурсы был бы лучшей защитой от поползновений хищной Антанты.
Англо-русский контрданс
Англо-русский договор 1907 года был антигерманским только по виду. Главным было заставить Россию начать обсуждать сферы влияния в Китае. Именно поэтому вопрос о Тибете был самым общим, но и самым сложным (зато положили начало). А в Персии англичанам пришлось пойти на компромисс в вопросе территории русского влияния. Тема же Афганистана чуть было не сорвала договор: уже согласованную конвенцию отклонил русский Совет министров. От англичан потребовали воздержаться от аннексий. Находясь под сильным давлением, британская дипломатия пошла на уступку (не менее долго обсуждавшиеся франко-японская и русско-японская конвенции были уже заключены, а эта всё болталась в воздухе). Вообще же, система европейских и американских пактов с Японией стала спусковым механизмом для свержения маньчжурской династии в 1911.
К слову, раунд 1904 – 07 Россия Британии с треском проиграла. Дело было не в Японии или Германии. Чтобы плавать по всему миру в 1905 Николай начал строить «Титаник». Корабль мощный и презентабельный, но недостатки видны в проекте: переборки низко, четыре первых отсека затопить – и швах. Шлюпок мало, а капитан покидает судно последним… В принципе, такая посудина может плавать долго: австрийская и прусская кочегарили по полвека, латанная-перелатанная английская до сих пор под парами… Но авторы проекта «Парламентаризм» про баг «4 отсека» знают. Николай ввёл парламент, как британскую франшизу (доделал нижнюю палату). Что англичанину хорошо, то французу плохо, а русскому смерть. В английском парламенте сидели лорды. В верхней палате старшие, в нижней младшие. Братство. Всё, как полагается. Культурно. За свой интерес. А во французском Конвенте – шпана да беспредельщики за чужой интерес отправляли друг друга на гильотину. Равенство. Вот такие разные парламенты. Тальен кинжалом машет, его жена голой пляшет. Свобода.
Франции, однако, удалось выкрутиться и сохранить какую-никакую правящую элиту. Благодаря ей государство действовало точно в обстоятельствах катастрофических и сумело сохранить страну в числе великих держав. Поскольку скамейки запасных не было, она, периодически срываясь в пропасть, всякий раз умела вернуться в стиле «и снова здравствуйте!» Полбеды, что вырезать и выгнать из России удалось всех, – без королей и тузов играть можно, – беда, что в колоду взамен напихали взведённые мышеловки и капканы.
Александр I изворачивался ужом (ну, питоном), обещал, клялся, заключил с Англией союз, даже создал палату лордов – Госсовет, – но конвента не ввёл. Сто лет спустя в России под давлением английского социал-демократического террора с Великобританией тоже была заключена конвенция, и – введён парламент, куда сразу конвенционально набились террористы, шпионы, масоны. Глава парламента царя арестовал. Кузен Георг (опасаясь своего парламента) Николая не спас. Братство v.2.[28 - Георг переменил фамилию, основал дом Виндзоров, в честь какого-то дома. Объясняли так: в 1917 году стало опасно, мы ж немцы, как бы чего не вышло. На самом деле было так: Георга уговаривали Николая с семьёй спасти (многие монархические родственники всей Европы). Переименованием Георг прошипел: отрекаюсь от вас, шваль, и от вашего рода и от ваших фамилий. Будете у меня в ногах ползать. Хочу – спасу, а хочу – брата двоюродного сгною в Сибири. «Бей своих, чтоб чужие боялись».]
В паре с русско-английским соглашением русско-японское того же года решало задачу ограничения США. Незадолго до этого простоватый (такая роль) Теодор Рузвельт имел «неосторожность» произнести пространную речь о грядущей экспансии США на Тихом океане.
Так Британия пустила на слом российскую политику выхода на океаны с тёплыми портами и возвратила её обратно в черноморскую лужу с совершенно протухшей идеей «проливов».
Сразу же по заключении соглашения БИ запустила революцию и завела в Персии множество «демократических» английских институтов образца революций 1848 в Европе, например, парламент и конституцию, совершенно декоративные и персам ненужные[29 - Да и англичанам: у их парламентской монархии конституции нет.]. То, что для БИ главным были не представительские институты, а свой шах, говорит факт, что прорусский шах Мохаммед-Али ввёл и конституцию и парламент, да только революцию это не остановило, а наоборот, ускорило. Делалось это при помощи серии бунтов и захвата «революционерами» Тегерана, находившегося в русской зоне влияния. В английской же всё было кладбищенски тихо. Революция 1905 – 7 годов переместилась с Дальнего Востока на Ближний. Англичане сердечно просили русских не вмешиваться «во внутренние дела» местных жителей, предложив дождаться победителя и после уж работать с ним. Победителем, о чудо! – оказался малолетний наследник Мохаммеда-Али – Султан Ахмед, регентом при котором вызвался побыть проанглийский Азид-уль-Мульк. Но дело революции не застопорилось, а наоборот, ещё раз ускорилось. Когда шайки почти полностью разорили северные провинции, Россия ввела войска, и получила, конечно, от БИ строгий выговор. (На юге революционеры не отмечены, так как их гнали на север.) В Европе «независимые» журналисты снова включили шах и – мат «чёрной легенды» – интервенция!
Вообще, введение демократии и парламентаризма революцию не останавливает, поскольку все более-менее успешные революции направляются из-за границы. Её останавливает на какой-то глубокой стадии достижение истинной цели державой-спонсором (парламент – лишь средство, которое маскируют под цель). Или – очень сильный ответный хук, после которого может начаться торг.
Нельзя сказать, что Николай недооценивал опасность Думы. Но он получил отсрочку на 10 лет. Дума была смертельным ядом, работавшим через разложение организма, но он всё же действовал медленнее пули.
Рассчитывать на мирный исход дела не приходилось: Британия крепко держала его за горло. Вероятно, он тянул время до неизбежной большой войны (когда хватка БИ неизбежно ослабнет), в которую намеревался вступить максимально подготовленным и в роли воюющего арбитра. Во время общеевропейской войны у него появлялась дополнительная степень свободы: менять сторону или заключить вовремя сепаратный мир и повторить трюк Александра I: измотать союзников и противников, после чего молниеносным движением вступить в Берлин. Особенностью России было то, что ей выгодно было делить как наследство Германии (Балканы, Турция, Ближний Восток), так и БИ (Персия, Индия, Ближний и Дальний Восток). Как показали события начала 1917, Николай шёл на риск в расчёте выиграть сразу две ставки. Но проиграл в главной.
Тянуть время было трудно. Две Балканские войны едва не опрокинули мир, в придачу усилился социалистический нажим: вновь резко возросло количество терактов и забастовок.
Россия сменила натужную улыбку на оскал, когда для компенсации потерь от заключённого договора пошла на соглашение с Германией, подписанное в Петербурге 19 августа 1911. Оно завершило переговоры во время потсдамской встречи Николая II и Вильгельма II в 1910 году. По нему Россия обязалась не препятствовать постройке железной дороги Берлин – Багдад, а также взяла на себя обязательство получить от Ирана концессию на постройку железной дороги Тегеран – Ханекин на ирано-турецкой границе. Германия признала наличие «специальных интересов» России в Северном Иране и обязалась не добиваться там концессий, а также дала заверение, что не будет строить ответвления Багдадской железной дороги к северу от Ханекина. Николай совершенно очевидно шёл на обострение с Германией на Балканах, сдвигая её активность на контролируемое поле Персии и одновременно пытаясь обострить англо-германские отношения.
Сущность соглашения прозрачна: Британия блокировала выход к Персидскому заливу (т. е. в свой домашний Индийский океан) обоим растущим конкурентам; Германии в Кувейте, России в Иране, таким образом, обе страны давали понять, что не остановятся и будут добиваться своего вместе. Однако гарантий нейтралитета России Германия не получила, хотя та обещала прекратить австрийские интриги в Восточной Европе, если Россия откажется от следования в кильватере британской политики. Это был очередной промах: Германия торговала тем, что ей не принадлежало. Россия не боялась никаких мелких интриг устойчиво падающей Австрии, понимая, что все крупные интриги там плетёт Лондон, а вовсе не Берлин. Николаю было очевидно, что БИ использует Германию со своей дурацкой дорогой для создания разлома. В самом деле, если вдуматься: немецкая магистраль шла по территориям многих стран и оспариваемых территорий. Разрыв её (или чего уж там: подрыв) делал бесполезной всю затею. Но затея была небесполезна для БИ в деле вбивания клина между славянскими сателлитами, перетянутыми Германией на свою сторону – и Россией. Поэтому до поры в Британии проекту открывали семафор.
Вряд ли кто-то в Лондоне полагал, что Россия стремится к разлому с Германией больше чем Германия с Россией. Так химиотерапией уничтожают раковую опухоль. В сравнении с угрозой от террористической революции Николаю была выгоднее всеобщая война. Это стало ясно после заключения Портсмутского мира[30 - Война с Японией совершенно не подорвала русского кредита, обмен на золото не прекращался, налоги увеличились всего на 5%, а вот революция сбор налогов нарушила до такой степени, что пришлось брать стабилизационный кредит у Франции.]. Революция тогда только набирала обороты.
В сущности, никакого добровольного альянса России и БИ быть не могло, это была хорошая мина Николая, подорвавшегося на английской социалистической мине, и не следовать за Британией Россия не имела возможности: та держала некоторые ключи от русской внутриполитической ситуации. Николай выигрывал время, как за столетие до него Александр I. Тот, напомню, использовал Англию в качестве буксира, который вытащил Россию на второе место, при этом бонусом подарил ей большой отрыв от всей континентальной Европы. Но Александр тогда пошёл на беспрецедентный личный риск, заключив тактический союз с Наполеоном. Для компенсации риска и в доказательство искренней дружбы он продолжал допускать на свою территорию английских шпионов под видом международных благотворителей и учредил на самом пике континентальной блокады Госсовет, то есть, русскую палату лордов.
Николаю переворачивать альянсы было не с кем, и он вынужден был растратить один козырь и ввести Думу в обмен на прекращение революции. Но революция, как известно, не прекратилась, т. к. цели её состояли в фиксации торга за Азию.[31 - Вопрос, почему Николай сделал лишнее движение и ввёл Думу ключевой. Расставим даты: 24 июля – Бьёркский договор, 19 августа – Манифест о созыве Думы, 5 сентября – Портсмутский мир. Это метод кнута и пряника.] БИ перестала накачивать свою агентуру только после соответствующего разграничения, и в 1907 действительно отозвала революционеров и закрыла глаза на репрессии (весьма умеренные) против неподчинившихся уральцев и сибиряков[32 - Согласно довольно неряшливой (другие ещё хуже) работе Гейфман за год с октября 1905 было убито или ранено около 3600 госслужащих, за следующий год около 900, за следующие 2,5 года только убито – 732.]. Ещё один естественный русский козырь – Китай/Корея был покрыт в войне против Японии (то есть, отчасти, всё той же БИ). Итог такой: Дума и позиции в Китае против прекращения войны и размен в Азии против революции. На первый взгляд баш на баш, но Британия победила по очкам.
Именно в этом месте и находится понимание истинной сущности большевизма. Включили – выключили. То есть, это шпионы, подстрекатели и саботажники, действовавшие в интересах иностранного государства. Не нужно даже изучать 1917 год. На демагогию «враг моего врага – мой друг» можно обращать внимания не больше, чем на лозунги о защите интересов рабочего класса.
Скажут, что Ленин и Ко действовали не по команде, а от себя: решения съезда не выполняли и создали параллельный Большевистский Центр. Жить-то надо. Но Ленин и Ко были крайне малочисленной ультралевой фракцией, роль которой впоследствии сильно преувеличена событиями Октября 1917 и последовавшей за ним государственной пропаганде.
Персию, правда, поделили честно, и Николаю даже удалось подложить взрывчатку под британские притязания в Китае, но это было дело будущего (а будущего не случилось). Но если Александр умело пользовался приёмом «заступ на чужую территорию», добиваясь уступок в обмен на возвращение статус-кво, то Николай английский сапог прозевал и расплачивался отсрочкой революции ценой быстрого возврата к внутреннему миру.
Думе плевать было на законы, зато террористы и шпионы получили легальную крышу для подрывной деятельности и самим своим существованием на свободе развращали законопослушную часть низовой и средней государственной администрации, которая никак не могла переварить когнитивный диссонанс: колодники у власти; а мы тогда зачем? А учитывая то, что государственная администрация России была наиболее продвинутой в мире, то её подрыв и был самой главной задачей шпионов.[33 - Правила восхождения по общественной лестнице были ясными и чётко изложенными. И вдруг сбоку сбросили пиратский конец, по которому из трюма мигом и на самый верх вскарабкались красные элементы. Канат, что более всего поражало, швырнули с капитанского мостика Зимнего дворца.]
С другой стороны, ситуацию уместно сравнить с атакой Британии на Францию во время ВФР. Там тоже главной задачей было подорвать систему управления, уничтожив передовую на тот момент администрацию и интеллектуальный слой. Удалось – и Францию разгромили, в сущности, навсегда.
Кстати, о том, что все социал-демократические движения, Интернационал и т. п. есть продукт шпионажа, лучше прямых документов свидетельствует косвенный факт повсеместного закрытия этого цирка с игрой в поддавки с началом войны в 1914. Дальше пошёл жёсткий бокс.
Обычно этими иллюстрациями пользуются для доказательства вечной враждебности Англии к России, но тут, как говорится, ничего личного. Никакой особенной вражды именно к России у Англии, конечно, не было. Как, собственно, и к любой другой державе. Но трёх конкурентов надо было уничтожить любой ценой, стравив их между собой, даже ценой собственного вступления в крупную войну: управлять войной, особенно союзниками, удобнее изнутри.
Россия ближе всех подобралась к британским интересам – на Среднем и Дальнем Востоке. Довольно давно, но со Средней Азией можно было ещё смириться: это континентальная глушь, закрытая для доступа с моря. Но окончание Транссиба с выходом на океан было не за горами. Заблокировать его российскую часть БИ не могла, а китайскую вполне. К тому же англичане уже давно готовили воевать Японию, но вопрос, куда её направить был подвешен. Не верно руссоцентричное представление, что её готовили к войне исключительно с Россией, просто России первой из трёх британских конкурентов довелось испытать на себе азиатскую армию европейского типа. Германия, США испытали тоже – в свою очередь; можно смеяться, но сама Британия тоже испила из чаши, – и всё время, то с наслаждением, то захлёбываясь, пил и пил Китай.
То есть против России было кому воевать, а вот против Германии желающих не находилось (так, по факту, и не нашлось). Усилить прямую вражду между немцами и французами было несложно, но одной Франции не хватало даже на Пруссию. А вот организовать конфликт между Германией и Россией оказалось гораздо труднее: требовалось двигать его в обход через Балканы. Хотя реальная работа и в этом направлении началась задолго до конца XIX века. И очевидно, что роль Балкан как порохового погреба ПМВ искусственно преувеличена, дабы отвлечь внимание от Азии: это мог быть триггер малого или крупного конфликта, но не цель войны и не её исход. Это без труда видно по двум Балканским войнам. На которые, в общем, все чихать хотели.
Великие державы лицемерно провозгласили нерушимость границ Османской империи, но все кроме Франции давали понять членам Балканского союза, что война их устроит. Причины, конечно, были разные. Прогерманская, в сущности, Болгария, получившая в результате 1-й Балканской войны выход на два моря, была вскоре разгромлена коалицией в войне №2. Выход к Средиземному морю был утрачен позднее, его отобрали за союз с Центральными державами.
О Фердинанде. Болгарский царь, разумеется, был немец, как и все мало-мальски значимые монархи Европы, но при этом ещё и ставленник Германии. Династически он принадлежал к «кобургским», таким образом, был кузеном, например, короля Эдуарда. То, что он был непрямой ставленник БИ, становится ясно из анализа генезиса его прихода к власти как кандидата болгарских либеральных революционеров. По указанию их лидера Стамболова, ставшего при нём главой кабинета, Фердинанд семимильными шагами двигался по пути разрыва с Россией и установления болгарской гегемонии на Балканах. Это в точности совпадало с интересами БИ – пустить Германию за «красную линию». После устранения власти либералов он попытался было несколько сблизиться с Россией, чем ещё больше разверз трещину между ней и Германией. Для британского агента всё шло хорошо, а кончилось плохо. Один сын Фердинанда загадочно умер после беседы с Гитлером, второго казнили по приказу Сталина. Сам Фердинанд дожил до низложения внука и настоящей коммунистической власти в Болгарии, за что, сам того не ведая, и боролся. Как говорится, всем спасибо.
Начались и кончились аж две Балканских войны. Но мир даже не вздрогнул. Антиавстрийский и особенно антитурецкий военный договор Сербии и Болгарии был радостно согласован в Петербурге, Париже и Лондоне, то есть, Антантой, но Центральные державы воздержались от вмешательства: в 1912 к большой войне не была готова даже Германия. Да и прочие соревновались в жёсткой толкотне, а не в стрельбе: дипломатические враги Австрия и Россия на совещании в Лондоне в декабре 1912 обе встали на сторону Болгарии по вопросу аннексии Адрианополя, средневековой столицы османов. В войне болгары себя проявили достойно, и оба конкурента боролись за неё для войны грядущей.
Эдирне у турок забрали, что послужило отмашкой для очень характерного переворота, определившего судьбу Османской империи и всего Ближнего Востока на последующие сто лет. Вроде бы ничего особенного: мало ли было путчей, но переворот января 1913 года запустил цепочку необратимых событий, которые Турция уже не смогла контролировать. Правительство было свергнуто, великий визирь был принуждён уйти в отставку, а культурный и гуманный военный министр Назым-паша оказался кем-то убит. Примечательно, что сидя ранее губернатором в Багдаде, он англичан, желавших за фук заполучить нефтяные угодья, игнорировал себе на беду, что привело к конфликту и отзыву его в Стамбул. Пришедший после путча на смену кабинет оказался радикально более воинственным, и втянул Турцию в войну на стороне Германии, в результате которой англичане распилили супернефтяную Османскую империю в свою пользу и, вдобавок так, что обрубку Турции нефти не досталось совсем. Ясно, что окажись Турция на стороне Антанты или в нейтралитете, ничего подобного проделать с ней было бы просто нельзя. Партию путчистов «Единение и прогресс» Ататюрк впоследствии изничтожил, да уж было поздно.
История затягивания Турции в войну на стороне и от лица Германии примечательна. Британский флот две недели выдавливал пару германских кораблей в Проливы, имея все возможности их уничтожить. Вместо того чтобы корабли интернировать, турки их якобы купили, причём, вместе с экипажами, при этом, характерно, что эти корабли не поступили в состав турецкого флота, находившегося под командованием британского адмирала. А вскоре англичане свою миссию из Стамбула отозвали, и командующим флотом стал немецкий адмирал с крейсера «Гёбен». Казалось бы всего два… и даже, по сути, один, но этот единственный современный корабль радикально перераспределил баланс сил на Чёрном море в пользу Турции и сделал безнаказанное нападение на русское побережье заманчивой идеей. Что флот нейтральной Турции и проделал благополучно с использованием бывших немецких кораблей и под руководством немецких же офицеров и специалистов.
В самой Турции сторонников войны и мира было примерно 50/50, поэтому милитаристы сделали вид, что это подсуетились сами немцы на свой страх и риск, вдобавок обвинив в газетах Россию в превентивных агрессивных действиях. Англия быстро включила дипломатию и настояла на русском ультиматуме Турции о выдворении немецких военных. Незадолго до того Британия конфисковала два строившихся на их верфях турецких дредноута, выплаты по которым были завершены, что разозлило нейтральных в ту пору турок и подлило масла в огонь конфликта сторонников войны и пацифистов, стоявших за нейтралитет. Британия, как часто, вызывала огонь на себя, и вскоре даже проиграла Дарданелльскую битву, но в целом большое нефтяное Дело того стоило.
Американский посол при турецком Диване, кстати, сразу понял суть английской аферы с немецкими кораблями. Действительно, даже поверхностное рассмотрение делает обвинение в провокации неизбежным. Британские суда чётко перекрывали немецкой эскадре ход на запад, одновременно сделав заслон на восток совершенно косметическим. Черчилль, бывший Первым Лордом Адмиралтейства, уделил в своих мемуарах оправданиям так много места, что мало кому не ясно, в чём была суть на самом деле.
У России было три основных вектора экспансии – на Дальний Восток (Китай), в Среднюю Азию и на Ближний Восток (Персия с перспективой выхода к Индийскому океану). Британии нужно было заблокировать все эти три вектора, придав России желаемое старинное и довольно бессмысленное направление на всё те же Балканы – Константинополь, где и спихнуть под немецкий экспресс Берлин – Багдад. После этого германский бронепоезд надо было пустить под откос, столкнув во Франции в противостоянии с США. При этом Германия должна была одержать победу над американцами и напрочь истощить французов, после чего пасть под революционный топор. Если бы США не удалось вывернуться, Второй мировой не случилось бы, но тогда прощай и СССР и Третий Рейх.
Азия-Китай, а ну-ка, вылетай
О главной добыче – Китае – необходимо сделать отдельное – и очень большое – отступление. Очень большое потому, что про Китай мало что известно, и нужно просто кое-что рассказать, что не нужно делать в случае, например, Франции. Его умышленно замалчивают, концентрируясь на «белой» истории – Европы и США. На Китай напялили 5000-летний клоунский колпак, чтобы было удобнее убивать суверенную и равноправную европейцам державу. «Очень древние, но очень отсталые, сами себя не смогли обустроить, а мы поможем». Историю Китая с середины XIX по середину XX века подают пунктирно. 99% европейцев (в т. ч. русских) вообще ничего про Китай не знают. Ну, разве, Мао. Да и про Мао не знают. Так, три буквы.
Современный Китай начался с атакой на него европейцев (туда же относятся и США) в середине XIX века. С начала XX века – это главная добыча. Делить Китай было тяжело: во-первых это суверенная монархия, во-вторых – очень неоднородная и большая страна.
До начала XX века шла разведка боем, у России были самые выгодные стартовые позиции, так как имелась общая сухопутная граница, которая, как известно, даёт гигантские политические преимущества. Граница через океан понятна далеко не всем. Так что России обоснований для «дружбы» не требовалось, а европейцы продвигались под искусственным лицемерным лозунгом свободной торговли: «мы торгуем у вас, а вы – плывите к нам». Торговля рабами была, увы, невозможна, за отправную точку взяли наркоту.
Конфликт привёл к клинчу, когда Россия начала строить в Китай железную дорогу, апеллируя к геодезическому факту, что так до Владивостока короче. Понимаем, конечно, что и сам Владивосток строился на недавно приобретённых у империи Цин землях для закрепления проникновения в Китай. Когда дорога была построена, война стала неизбежной. Она стала чисто техническим следствием своей незащищённости. Англичане ликвидировали альтернативный путь в Китай так же, как незадолго до того парализовали германский ж/д проект, вырезав из Османской империи Кувейт, а задолго до того – захватив на атлантическом Берегу Москитов удобные точки окончания Никарагуанского канала.
Китай был негласно поделён к 1910 году. БИ отошли самые жирные куски (около половины), Японии, России, Германии и Франции – остальное. США не дали ничего, да они и не стремились подражать акульим повадкам конкурентов. Ведь они претендовали на весь мир сразу.
В 1911 убрали последнюю преграду для раздела – маньчжурскую императорскую династию. Раздел успешно начался, но денег для экспансии туда и на Ближний Восток у БИ уже просто не было: к 1914 году это была страна-банкрот. К тому же к финишу своей дистанции приближался европейский спринтер Германия – с огромным отрывом от остальных. Китай и Ближний Восток отложили, чтобы убить Германию.
Октябрьская революция 1911, свергла маньчжурскую (т. е. монгольскую, или, для тех, кто не утратил чувства юмора, «татаро-монгольскую») династию. По исполнению это был военный путч в интересах европейских хищников и США, – всех, кроме России, которой маньчжурский статус-кво был выгоден. (За потакание России трижды регентша Цыси получила от англичан «чёрную легенду», господствующую в историографии по сей день. И смысла что-то менять пока нет.) О готовящемся перевороте не знал только самый наивный. В преддверии свержения «маньчжуров» «ханьцами», Россия, например, заранее начала готовить контр-отделение Внешней Монголии от Китая, – и провела фактическую сецессию за месяц до революции.
В Китае того времени есть смысл рассмотреть несколько субъектов: Кан Ювэй, Сунь Ятсен, Юань Шикай, в меньшей степени Чан Кайши и совсем немного Мао. Революция делалась под лозунгами, многократно опробованными в Европе: освобождение от маньчжурского (австрийского, русского, турецкого…) ига. После устранения верховных хозяев страна, и без того никогда не бывшая монолитом, начала быстро распадаться, республику (туша без головы) принялись делить ещё тёплой. Если не вдаваться в детали, Китай спасло то, что едоки передрались сразу. И не за Китай, а так, вообще.
Европейские революции до эпохи Интернационала не достигали полного успеха из-за отсутствия достаточной теоретической базы. С Китаем ошибку постарались не повторять. Беда была в том, что в Китае коммунизм в европейском смысле, то есть инспирация «рабочего класса» был невозможен из-за ничтожности этого самого промышленного рабочего класса (сильно меньше 1% населения, и это несмотря на то, что промышленность Китая активно накачивали, а страна вестернизировалась темпами японскими). Поэтому для разрушения монархии пришлось вернуться к другим более старым, но тоже проверенным средствам: религии и национализму. Но в Китае не было и религии в традиционном европейском смысле. Тогда американцы принялись насаждать христианство, а англичане модернизировать местные учения.
В частности, Кан Ювэй стал главным религиозным идеологом от государственного конфуцианства, он был рекрутирован для его переинтерпретации ради радикальных реформ по проверенному шаблону конституционной монархии. Сунь Ятсен (который впервые ознакомился с конфуцианством в английском переводе) был назначен главой националистов и республиканцев. В принципе, почти все китайские реформаторы были христианами или эрзац-христианами, воспитанными за границей или в европейских сеттельментах (то есть, тоже фактически за границей). Оба потока призваны были друг с другом конкурировать, но, в сущности, делали одно дело разрушения страны.
В тонкостях партитуры отдельных барабанщиков «концерта держав» китайские коллаборационисты не разбирались, но видели, что там не всё ладно. Играть на противоречиях они, конечно, не могли (это и Германия только осваивала), но не складывать кукушкины яйца в одну корзину додумались.
Личную эволюцию Кан Ювэя от книжника-начётчика до Монте-Карло сто лет спустя повторила эволюция нации. Родившийся «в деревне»[34 - Китайцы подчёркивают свою деревенщину, но в деревне можно родиться Манькой, а можно Троекуровым; Кан был Дубровским, похоже, из семьи феодалов средней руки. Деревня была типа Царского Села, рядом сияли европейские Гонконг и Кантон. Толкового хлопчика туда и сосватали. Похожее было и у Сунь Ятсена, детство он провёл в пешей доступности Макао.] феодал изучал конфуцианство, необходимое для карьеры в центральном аппарате и был его ортодоксальным последователем, но… оказался в Гонконге и быстро перекрасился в неоконфуцианство своего собственного толка – смешав его с христианством и пр. Под конец жизни его угораздило очутиться в Европе и от всякого конфуцианства не осталось следа: «Я нашёл, что Монте-Карло невиданно прекрасен, превосходя любое иное место в Европе… Поистине, это лучшее место на Земле».
Что касается Сунь Ятсена, то его республиканский (что важно) и христианский национализм облекли в партию Гоминьдан. Этот человек обучался на Гавайях, которые тогда ещё не были штатом США, однако американская инфраструктура там присутствовала широко, как и британская. Например, брат устроил его в так называемую «Школу Иолани» – привилегированное учебное заведение. Оно имеет связи с так называемой Епископальной церковью – автокефальным отделением Англиканской церкви в США. Прихожан там немного, но это самая богатая и влиятельная по составу конфессия США. Например, тёмная (во всех смыслах) жена второго (бастардного) рыжего принца – Меган – была до перекрещения членом этой влиятельнейшей секты.
На предварительном этапе революции он действовал в совпадавших интересах Британии и США по разрушению монархии, но чем дальше, тем больше начинал работать на англичан. Как некогда после неудачных попыток революции в Лондоне всякий раз оказывался Джузеппе Мадзини, так Сунь воскресал из пепла в британском Гонконге. Впрочем, без главного оплота мирового терроризма было никуда и тут. Для прочной вербовки лондонские воланды устроили ему сеанс чёрной магии с последующим разоблачением: похищение циньскими агентами, заточение в китайском посольстве и благополучное освобождение под солнцем «Таймс». Так пустозвон обрёл всемирную известность и прямой выход на западных покровителей, что позволяло ему стать кем угодно, – и, в принципе, он и стал первым президентом Китая. (Прямой выход даже на вторых-третьих персон – вещь центральная для политика, идущего на переворот, можно припомнить кейс Гесса. К таким людям тянутся карьеристы типажа «из грязи в князи»: за партийцев могут замолвить словечко, – так создаётся властная сеть уровня целой страны. После путча карьеристам быстро обеспечивают «международное признание». Страна при этом прочно становится в разряд держав-брандахлыстов.)
Антимонархические интриги не были обусловлены отсталостью позднеимператорского Китая. Чёрную шпионскую легенду отсталости царизма (как и в России) потом препарировали на все лады сто лет, потому что трудно было объяснить, почему у победителей всё так плохо в настоящем. «Император-монгол», как и после «император-немец» стал притчей во языцех. А какая у аристократии национальность? Её нет. Как не было и искусственно выдуманного национализма, который якобы даётся человеку от рождения.
Перед лицом свержения императора в Китае временно примирились все силы. Так же произошло потом и в России, когда Николая свергали даже родственники.
Говорят о проницательности китайского руководства, предприимчивости и трудолюбии китайского народа, непреходящем значении конфуцианских заповедей, и пр. На самом деле, Китай – продукт усиленной внешней накачки. На это он пошёл вынужденно, но не без удовольствия. Сейчас успехи грандиозны. Но вестернизация – чужая мина. Кнопка от неё не в Китае. На этой мине подорвались многие. Она подведена под Китай капитально, даже не подкопами, как европейцы взрывали друг другу фронты ПМВ, а уже в момент строительства, в соответствии с проектом.
Очевидно, что Китай в оркестре великих держав видеть не хотели. Как же получилось, что он туда проник?
Произошло это по причине какофонии в том самом концерте. Европейцы активно ставили подножки друг другу, одновременно пытаясь усилить части раздробленного Китая в свою пользу, точно так же, как делали это с индейцами и индийцами.
Российская империя всегда играла в Китае «от себя», в конце концов, согласно удачно написанной истории, мы с Китаем родные братья по Чингизу («монгол Пекин брал, монгол Москву брал»). Россия не просто Китай модернизировала, она его, в известном смысле, синтезировала – политически и экономически. С моря то же делали британцы и американцы, и каждый стремился обрести в китайцах союзников – против прочих хищников. Свои претензии предъявляли и другие заморские гости: опытные в деле освоения национальностей французы и первобытно прямолинейные немцы (до степени эпической: во время боксёрского восстания в Пекине был убит глава германского посольства барон фон Кеттлер, сразу после переговоров в туземном МИДе). Но что такое пароход по сравнению с паровозом? Смешно.
Смешно, впрочем, только если это бронепоезд.
Акт 2
К 1914 сложились следующие интересы:
Британская Ииперия: последовательный частичный разгром Германии, России и США. Разломы по всем этим направлениям были, но изначально противники БИ предпочитали мирную конкуренцию: они росли быстрее, и время было на их стороне. К 1914 они были поставлены в такие условия (Германия – всесторонняя блокада, Россия – революция), что война стала для первых двух тоже единственным выходом. Если не считать Турцию, то Британии было безразлично, кто в войне будет враг, а кто союзник, главное, чтобы баланс сил был приблизительно равным, тогда открывались возможности «блестящего модерирования». Такова сила союзов.
Германия: понимая, что потеснить БИ в мире она не в состоянии, стремилась удержаться на зыбком втором месте и выйти на первое в Европе. Цель войны – свести вничью партию с Антантой за счёт союзников. Главные объекты для экспансии – Австро-Венгрия (это к вопросу о «тевтонском братстве»), часть Балкан и Турции, при благоприятном раскладе – нефтяной кусок Ближнего Востока, осколки Африки и Китая. Элементы этих стран можно было сделать предметом торга со странами Антанты. Турцию, с которой у Германии была глубокая кооперация, немцы вообще втянули в войну грубо и бесцеремонно с тем, чтобы после взять её под контроль клещами по типу Австрии. Затягивание произошло при полном попустительстве англичан, которым было выгоднее иметь Османскую империю противником, дабы в качестве врага отторгнуть от неё побольше жирных нефтяных кусков. Франции была цинично предъявлена война на южном фланге.
Россия: внутренний мир во время внешней войны. Войны на привычном европейском ТВД Россия не слишком опасалась: без внутренней смуты это была обыденность: к обороне в условиях гигантской оперативной глубины страна была готова всегда. Временное следование в фарватере БИ обеспечивало ей покой, как и в период прошлой мировой войны. Дышать в спину лидеру – самая выгодная позиция для финишного рывка. Использовав БИ на стадии изматывания Германии и Франции, нужно было подрезать её на стадии победы, как это было за сто лет до этого, и возглавить мирную конференцию с пересмотром сфер влияния на Востоке – теперь уже на всём Востоке, включая Дальний. (Для торпедирования там русских претензий в Антанту пригласили Японию, которая до того была с Россией в региональном союзе.) Дополнительно надо понимать, что разрубание гордиевого узла (обогнать БИ в Азии военным путём) стало выгодно России больше, чем его распутывание (обогнать путём мирной «внутренней экспансии»). Вопрос был в том, как запутать Британию, скрытно нарастить силы и победить в войне до того, как Британия обрушит Россию в очередную террористическую революцию. (Тут становится ясно, почему Николай отобрал у Николая Николаевича бразды Верховного главнокомандующего: только для того, чтобы произвести сборку в максимально секретном режиме и в нужный момент лично отдать команду «фас». )
Франция: не имея смертельных конфликтов ни с кем из участников кроме Германии, проигрывала каждому из лидеров по отдельности, неуклонно падая относительно США, России, Германии и Британской империи. Была заинтересована в крупной войне, в результате которой ей удалось бы остаться на плаву при потоплении некоторых конкурентов. Ставка сыграла, но частично, поскольку Париж мог играть в лучшем случае вторым номером совсем недолго.
США старались делать вид, что их вообще нет. Но от предвоенного террора их это не спасло.
Коалиции врагов
В самый разгар войны как-то раз посол Бьюкенен поспешил к Николаю с жалобой на русского издателя, чья газета посмела аттестовать англичан как негодных союзников. Николай тогда имел дерзость сослаться на фундаментальную свободу печати. «Хрена тебе лысого, а не свободы. Век воли не видать» – примерно так спрогнозировал британский посол дальнейшую судьбу русского монарха.
Закатил истерику и своего добился – наорал на редактора, и тот опровержение дал. А чего было опровергать? В принципе, это был секрет Полишинеля: над франко-русскими терпилами хохотали в голодающей Германии. Британцы действительно вклинились в чужой союз на правах медиатора. Готовя второй этап адской республиканизации Европы, своих республиканцев предусмотрительно сгубили на фронтах.
Баланс коалиций до вступления в войну Британии был примерно равным, но краткосрочный военный перевес был на стороне Центральных держав, а в долгосрочном экономическом аспекте превосходство имел франко-русский альянс. На стороне Антанты англичане выступили для того, чтобы не дать реализоваться преимуществу немцев в первые полгода, а уж потом управлять ситуацией как выгодно, сделав сторону со своим участием безоговорочно сильнейшей. Вместе с Англией Антанта приобретала убийственную мощь, создав громадный дисбаланс, который позволял уверенно задушить Центральные державы с большей или меньшей скоростью, но неизбежно (скорее с большей, чем с меньшей). При этом Британия имела возможность решать, как будет развиваться война целиком. И боевые действия вместе с генералами довольно быстро отошли на второй план.
Основная война имела политическую природу. Это понимают все, но почему-то описывая события с 1914 года, вдруг сбиваются, полагая, что политики на время отошли в сторону, дав дорогу генералам. Ещё скорее забывают, что война всегда ведётся за условия послевоенного мира, и принимаются вдохновенно описывать перемещения на фронтах и отдельные операции. Меж тем, Николай ясно понимал бессмысленность генеральских претензий и ещё в 1908 распустил Совет Государственной Обороны[35 - То есть, после провала очередной мирной конференции в Гааге в 1907. Вообще, инициатива Николая об ограничении гонки вооружений (1898) историков путает, «автократ хотел набрать очки». Между тем, и без очков видно, что Россия была кровно заинтересована в мире, темпы её роста позволяли за четверть века обогнать всех, кроме США.], который по первоначальному замыслу должен был объединить решения военные, политические и финансовые. Можно подумать (так и полагали), что Николай решил сам возглавить армию, но это упрощённый взгляд генералов (как полевых, так и диванных). Николай осознал, что генералы для ДЕЛА (большого и сложного) бесполезны. Кто будет их непосредственно возглавлять на первом этапе – он сам или кто-либо иной – вторично по отношению к вопросам большой политики, прежде всего для отношений внутри уже сложившегося союза: с Францией – полного, с БИ – частного. Николай принял командование, когда война окончательно перешла в политическую фазу, это произошло уже через год после её начала. Дипломатию, политику, оборону – он замкнул на себя, как в прошлую мировую войну это сделал Александр I.
Все генералы в душе Наполеоны – «победим, а там поглядим». А чего глядеть потом? Потом будет поздно. Наполеон, вон, побеждал-побеждал, но, проморгавшись от солнца Аустерлица, узрел маяк Св. Елены. Николай Второй находился в положении Александра Первого. Сто лет спустя сошлись те же игроки. Игроков нужно было взаимно аннигилировать. Это были цели всех воюющих сторон.
Все войны коалиций чудовищно затянуты именно из-за сложного баланса внутри союзов. А много ли известно долгих войн один-на-один? Если находиться в рамках исторических приличий и не поминать слонов Ганнибала и Жанну д’Арк – таких нет.
Николай отстранил дядюшку и принял на себя верховное главнокомандование де-факто (как монарх он и так был им де-юре) с целью дать понять генералам, что отныне политические интересы будут подчинять себе интересы военные.
Никакого желания воевать, напрягая силы и сжигая ресурсы у Николая не было. Но, как и в 1812, в 1915 «обчество» требовало побед, а не отступлений. Хватило обществу аустерлицей – цусим. Вой в 1915 стоял неимоверный. Хотя бой был обыкновенный. Да и ведь ничего страшного в самом деле не случилось. Оперативная глубина страны позволяла вести военные действия с комфортом – как удобно. Отступление в Польше, казавшееся катастрофическим, смогли обернуть к политической пользе, появился веский повод сказать союзникам: сами изнемогаем, воюем на своей земле, большой помощи не ждите. Три фронта, как-никак, держим.
Вся первая часть мировой войны с 1914 по 1918 интерпретируется ложно. Считается, что гигантские армии не могли преодолеть оборону друг друга, но это верно лишь отчасти. Страны Антанты оборону центральных держав могли прорвать или продавить достаточно уверенно. Проблема была в структуре Антанты. То, что она может победить, стало ясно сразу же после присоединения к войне Британии, то есть в самом начале, укрепилась уверенность после чуда на Марне. Вопрос был как всегда: что делать с послепобедным миром. Наследие Центрального блока поделить было относительно несложно (относительно, потому что все-таки нефть в Османской империи…) А вот дальше, Китай и пр.? У Центральных держав проблемы управления не было: Германия составляла там процентов 60 – 70 общего веса. В Антанте акции делились более ровно (из-за структуры наземной войны, т. к. экономически БИ была мощнее), отсюда были возможны послевоенные коалиции… А то и столкновения с последующей войной. Западный и Восточные фронта были сбалансированы сравнительно быстро, и заслуга тут не в германо-австрийско-турецком противостоянии: члены Антанты прежде всего уравновешивали друг друга.
Проблема сильного союзника заключается в том, что никто не хочет брать на себя основной вес разгрома общего врага ценой сокращения своих послевоенных ресурсов. Попросту говоря, если русская армия будет наступать, то получит переброску германских войск с Западного фронта, только и всего. А после перемалывания общего врага и истощения своих сил отпразднует равноправную с отдохнувшими союзниками победу. Поэтому союзники пристально и ревниво наблюдали за взаимными усилиями, сложным образом балансируя интересы и стратегические операции. В наиболее неудобном положении оказалась слабейшая на тот момент Франция: она была вынуждена напрягать все силы, воюя на своей территории и не имея возможностей для стратегических манёвров. Такое положение было создано Россией и Британией искусственно (Британией в большей степени, конечно; Россия играла роль зеркала) – обеим было выгодно ослабление французского конкурента одновременно с германским врагом. Британия и Россия использовали время в 1915 и 1916 довольно плодотворно: Британия ощипывала Турцию (а на самом деле Францию) на Ближнем Востоке, Россия перестраивала экономику мирного времени на военные рельсы и запасалась вооружением и кадрами для захвата любимых проливов и для второй части войны – переговоров о мире (калька с действий Александра I в предыдущей мировой войне)[36 - Александр в Вене заявил что-то вроде: «Я завоевал Польшу, и у меня есть 800 тысяч солдат, чтобы это защитить». Перед вторжением Наполеона у него имелось тысяч 250 – 300, в 1813 – 14 году – 400, следовательно, основные силы он тренировал для переговоров.]. Которые тоже велись, и к 1916 обрели контуры соглашения Сайкса – Пико. Соглашение не привело к развязке на фронте, ибо британцы рассчитывали заманить во Францию США. То, что войну можно было, напрягшись, закончить в Европе гораздо раньше, не вызывает сомнения, но делать это можно было только одновременно. В частности, раз уж быстро не удалось, русское императорское правительство твёрдо вознамерилось воевать «малой кровью», что, вообще говоря, удалось.
Считается, что Россия плохо воевала против Германии, но хорошо против Австрии и Турции. Это приписывают относительной слабости южного фланга Центральных держав и каким-то особенным, запредельным, превосходящим все разумения качествам немецкой пехоты. (Есть устойчивое мнение, что немцы всегда воевали лучше кого бы то ни было, но почему-то их всегда останавливали худшие армии.) Но зачем России было напрягать силы против действительно сильной Германии, если её интересы в Европе простирались на юг, а на западе их не было вовсе? Даже польскому выступу была обещана широкая автономия на грани с независимостью. Россия воевала не просто где удобнее, а где нужнее (из скудного меню), и союзники это прекрасно понимали.
Один из популярнейших мемов – «снарядный голод», якобы не позволявший наступать много месяцев. Зеркальная ситуация, «снарядный кризис» была в 1915 и в Великобритании, а во Франции Пуанкаре на ежедневной основе лично отсчитывал жалкие тысячи снарядов уже в 1914. Разумеется, никакого особенного «голода» не было, или, если сказать другими словами, он был у всех, поскольку военные требовали снарядов чрезмерно много, перед наступлениями их долго копили.
С этим связана одна из (многочисленных) типичных аберраций той войны, когда люди не могут объяснить события, пытаясь придать всему происходившему военно-полевую трактовку. Накануне ПМВ с подачи немецких теоретиков пользовалось спросом мнение, что исход битвы решает огневая мощь, то есть, попросту, плотность артиллерии и количество снарядов. Военных руководителей всех стран, не придерживавшихся немецкой стратегии, принято в исторической литературе ругать за недальновидность. В случае России под ударом оказывается как сам Николай, так и особенно министр Сухомлинов. Министерству ставится в вину увольнение преподавателей, пропагандировавших новое учение в академии. Однако, как показала практика, наращивание огневой мощи никакой роли не сыграло, ни к каким великим прорывам и победам не привело. Авторы идеи и её же главные апологеты, немцы, имевшие кратный перевес в тяжёлой артиллерии и боеприпасах на начальном этапе, ничего выдающегося не достигли.
На деле же, политическое руководство союзников планомерно вступало в затяжное ресурсное противостояние[37 - Интересно, что в России «голод» привёл к денационализации военной промышленности, а в Великобритании – к национализации.], и Центральным державам оно не сулило ничего хорошего, поскольку главным фактором становилась… еда. Из всех крупных стран Россия имела самый низкий процент мобилизации призывных возрастов – 38. Германия, например, около 80 (но если считать Британию как империю, то её процент был ещё меньше русского). То есть экономика России работала в существенно более мирном режиме, чем экономики врагов и союзников. Русские поступили прагматично: имея гигантскую оперативную глубину, они отдали сложные выступы и территории с низкой лояльностью населения под контроль противника и тоже сели выжидать. Стратегия России была простой: либо быстрая победа, мир и возобновление бурного экономического роста параллельно с экспансией на юг и восток, либо то же самое, но «труба пониже, дым пожиже» во время войны с упором на сдерживание германцев. Параллельно Россия хотела додавить Австрию и Турцию, чтобы вывести их из войны или заставить Германию платить по счетам её союзников. Если бы не фактор США, второй вариант стал бы для России вообще идеальным с точки зрения послевоенного мира: ведь все прочие участники войны теряли в военное время больше, чем Россия.
Прекрасной иллюстрацией является «Брусиловский прорыв» – крайне важная политико-дипломатическая операция. Он готовился в рамках договорённостей с союзниками о всеобщем наступлении. В конце концов, несмотря на будущую очевидную победу, союзникам все-таки надо было оформить её на поле боя. Брусилов – боевой и довольно ограниченный генерал – предложил воевать по-настоящему. Никто ему, конечно, не объяснил, что никакой всамделишной войны не требуется, а надо зеркально отобразить усилия англофранцузов на Сомме. Карьерист смело полез вперёд, толкая перед собой миллион солдат, а потом в мемуарах долго ругал соседние фронта Эверта и Куропаткина, генштабиста Алексеева и самого Николая за удручающую пассивность: они не поддержали его порыва/прорыва, а не то бы… А что бы? Да ничего бы. Более опытные стратеги (не говоря уж о Николае) прекрасно понимали, что было бы в случае большего усилия: союзники (а там верховодили англичане) ослабили бы давление на Сомме, германцы перебросили бы войска на восток и… вместо миллионных потерь они были бы двухмиллионные. А в случае развития успеха и схлопывания Германии (допустим на миг такое чудо) истощённая русская армия столкнулась бы нос к носу (всё на той же Сомме) со свежими розовощёкими партнёрами: («Какие Сайкс-Пико?») Интересно, что англичане действовали на Сомме более чем прагматично: они прислали туда высокомотивированных добровольцев, профессионалов же среди них почти не было[38 - Такие акции по истреблению высокомотивированной молодёжи проводили все, начали немцы в битве под Лангемарком, послав в ноябре 1914 своих студентов и рабочих на английские пулемёты. Патриотов опасно держать внутри страны, особенно военной порой, они могут по щелчку перестроиться в антиправительственную колонну.]. Наступление англичан носило характер самоистребления, потери патриотов были колоссальными. Более кадровые французы и немцы воевали существенно эффективнее. И – потеряли кадры.
БИ убила нескольких зайцев: во-первых, в прямом смысле – уничтожила доморощенных потенциальных революционеров. С ума сойти, они рвались воевать за какую-то Францию, а на чьей стороне будут эти молодчики после войны: сегодня их распропагандировали на патриотизм, а куда девать этот республиканский порыв после победы? Во-вторых, имитировали бурную деятельность: заставили Францию и Германию выставить более-менее паритетный состав игроков хотя бы на качественном уровне, и те выставили, сгубив кадровый состав своих армий. Огромное количественное превосходство английских «пиджаков» победило в пиар-битве не только с немцами, но и с союзниками, молчаливо укоряя покойницкими крестами союзную Францию. Свои кадровые войска БИ держала на Ближнем Востоке и сохраняла для решающих событий и послевоенного торга. В-третьих, не предприняв действительно решительных шагов, БИ заставляла воевать на истощение всех остальных ещё и ещё, по меньшей мере год, пока не втянутся последние конкуренты в битве за мир – США. Потери на Сомме, кстати, были без стеснения предъявлены БИ американцам в качестве аргумента за их вступление в «общую борьбу». И это в-четвёртых. Но не думаю, чтобы в Америке не понимали истинных мотивов.
