Подчиняется, и я втискиваю девайс между ее зубов. Безопасность превыше всего.
– Руки за голову, – слышу хриплость в голосе. Как бы я ни сердился, ее тело и безоговорочное принятие воздействий неизменно заводят почище любой омеги.
Она выполняет. Подчиняется, но делает это только телом! Бесит. Рывками сдергиваю джинсы и вонзаюсь в насильно открытый рот. В слабом свете вижу круглые точки-рубцы от ожогов на тыльной стороне ее предплечий. Зажили мгновенно. Как на собаке, ха-ха! Я пометил сигаретами каждую часть ее тела. Кроме лица. На нем появятся мои знаки, когда она наконец сдастся и станет всецело моей… игрушкой.
Вколачиваюсь в податливое горло. Оно приятно сдавливает. Слышу захлебывающиеся звуки. Полукровке не хватает воздуха. Не сглотнуть слюну… Это ее проблемы. Я прихожу сюда, чтобы взять, что хочу. Забрать причитающееся.
Цепь лязгает по полу на каждое мое движение. Девка стоит на коленях с заведенными за голову руками. Глаза зажмурены, брови сошлись на переносице. Ей больно, и это лишь распаляет азарт.
– Глаза! – рычу, уже не в силах сдерживаться. – Глаза открой! Смотреть на меня!
Тварь знает, что я это люблю, но никогда не делает сама, только по приказу. Распахивает веки. Брови немного расступаются, но наморщивается лоб. Хотя в ее гримасе все равно нет мольбы, только физика – дискомфорт, боль. А взгляд обжигает непримиримостью. Как же хочется опустить сигарету ей на переносицу, чётко на морщинку, которая так и стоит между бровями. Но нет. Не сейчас. Рано. Бросаю окурок в угол.
Хватаюсь за обстриженные рваными клоками тускло-белые волосы, насаживаю ее голову, словно на шампур, вдавливаю затылком в стену и… наконец извергаюсь. Глубоко у нее в горле. Замираю на несколько мгновений, ощущая, как сокращается ее пищевод, а по телу бегут судороги. Стоит только выйти, полукровка складывается пополам, едва успевая опереться руками, и мое семя, смешанное с остатками ужина, выплескивается на бетонный пол. Ее спина изгибается дугой. Она кашляет и давится. Пытается отплевываться, но не может закрыть рот. Какая жалость! Все это – ее вина. Пока эта сука отвергает меня, я не вознагражу ее самой ценной жидкостью оборотня.
Наклоняюсь, чтобы снять девайс. Полукровка дергается, как от удара, но сразу замирает, сообразив, что я собираюсь сделать. Грубыми движениями расстегиваю узкий ремешок у нее на затылке и вешаю кольцо обратно на крючок. Девчонка отползает к стене и обхватывает покрасневшие колени руками. Выглядит жалко.
Наверное, мне стоило бы выбрать другую тактику, но эта полукровка уже слишком сильно въелась мне под кожу, вызывает слишком сильную ярость от желания обладать, слишком злит непреклонностью, чтобы я смог сменить пластинку.
Неторопливо одеваюсь, застегиваю ремень, одергиваю черную рубашку. Промокаю платком выступивший на лбу пот. Первое напряжение я сбросил. Пора переходить к более интересным развлечениям. К тому, что я не могу сделать ни с единой омегой, ни с кем, кроме этой отщепенки, которой нет места ни в одном из миров – ни люди, ни оборотни, ни ведьмы ее не захотят ее принять. Хотя есть Орден, которому почему-то позарез сдалась именно моя зверушка. Из-за этого я сегодня такой злой.
– Встать! – дергаю цепь вверх, голос против воли срывается на рык.
Не могу сдержать агрессию, стоит вспомнить этого пижона Лесли из Ордена, который назначил мне встречу на завтра. Он из тех, от чьих свиданий не отказываются. Даже альфы.
Полукровка поднимается, опираясь о стену, вытирает грязный рот запястьем. Смотрит исподлобья. Знает, куда теперь я ее поведу. И идет, как на казнь. В некотором смысле, это что-то похожее. Или даже похуже, ведь казнь случается только однажды и подводит итог. А мои развлечения повторяются. Раз за разом.
Ключ-картой открываю дверь в смежную комнату. Полукровка проходит внутрь, съежившись, точно пытается казаться еще меньше. Зажигаю свет. Сегодня выбираю красный. По периметру вспыхивает вереница софитов, освещая обвешанные всевозможными девайсами стены. По центру, подсвеченный с потолка, остроконечной громадой высится слегка наклоненный косой крест с фиксаторами.
По телу сладостной волной прокатывается судорога возбуждения. Волосы на руках вздыбливаются. Тело требует превращения, но я успокаиваю внутреннего зверя. Страшновато обращаться, чтобы ненароком не растерзать это жалкое подобие волчицы. И все же, это огромная удача, что мне в руки попалась та, чья судьба и так решена. О ней никто не будет плакать, и только от меня зависит, когда она умрет.
Длина цепи не допускает девчонку до креста. Поэтому приближаюсь и короткими отточенными движениями поворачиваю ползунки на навесном замке, который не позволяет моей игрушке избавиться от ошейника. Там пять цифр, ей самой никогда не взломать код.
Кожаный аксессуар под тяжестью цепи с металлическим шуршанием падает на пол. Легонько толкаю девку между лопаток, чтобы шла к кресту. Она и так знает, что я жду именно этого, но показать свою власть всегда приятно. К тому же, отметины кнута, точно змеи, извивающиеся по всей спине, все еще саднят. Полукровка шипит и нехотя делает несколько шагов вперед.
Подхожу сзади. Беру за запястья. Смакуя момент, растягиваю ее руки вдоль верхних «хвостов» креста, зарываюсь носом в остатки белой гривы, вдыхаю запах страха и обреченности. Сладостный аромат. Сколько бы она ни сопротивлялась, ей неизменно жутко всякий раз, когда я привожу ее сюда.
Тугие кожаные манжеты обхватывают ее сухие запястья, вынуждая вытянуться на цыпочки. Когда я разведу ее ноги, тело окажется на пару дюймов поднято над полом, она не сможет опереться даже кончиками пальцев. Эргономичные фиксаторы на руках позволяют держать ее в таком положении хоть сутками, но это негигиенично. Я ограничиваюсь тем временем, которое требуется, чтобы удовлетворить жажду боли и крови.
Пока оставляю ее ноги свободными. Прогуливаюсь вдоль стены, проводя пальцами по плетеным плеткам, кнутам, ремням разной толщины и плотности. Выбираю тяжелый, с металлическими заклепками, торчащими над кожаной поверхностью небольшими пирамидками. Снимаю с крючка, приближаюсь к своей игрушке. Она смотрит перед собой, спина вспотела, аккуратные ладони сжаты в смешные кулачки. На шее пульсирует венка.
Рывком за волосы запрокидываю ее голову, заглядываю в глаза – косится ошалелым от страха взглядом. Дышит поверхностно и часто.
– У тебя все меньше времени признать меня своим хозяином, сука, – произношу с расстановкой, отливая слова, точно из свинца. – Склонись, и я прекращу этот кошмар.
Кормить обещаниями – мой конек. Только вот кошмар я вряд ли прекращу. Переведу в другую плоскость. Переселю девчонку в клетку получше, поближе, поудобнее, с душем не из брандспойта, чтобы было сподручнее брать ее в любой момент, когда мне того хочется. Если она начнет отдаваться мне по собственной воле, я разве что буду бить ее реже, но все равно не прекращу. Этот путь выхода эмоций слишком сладок, чтобы отказаться.
Но она не отвечает. Закрывает глаза, готовая принять неизбежную боль. Захлестываю ремнем выгнутую шею так, чтобы клёпки впились в кожу. Продеваю конец в пряжку и стягиваю. Слышу сначала хриплое дыхание, и потом сипение. Ее костлявое тело неистово извивается, ногами она чуть ли не ламбаду отплясывает. Ладони разжались и тихо хлопают по глади креста. Вижу, как в красноватом освещении ее шея начинает заниматься лиловым. Нет, так просто она от меня не избавится!
Рывком сдергиваю ремень и, перехватив в два раза, под ее истошный кашель сокрушительно впечатываю в покрытые старыми синяками ягодицы. Бетонный склеп оглашается визгом. Полукровка подгибает ноги, воет, неистово мотает головой. Ощутимо вышло, рокотливо усмехаюсь. Я только начал. В штанах снова зреет возбуждение, но до полной готовности еще далеко. Провожу рукой по мокрой от пота спине.
Девка дергается. Пальцами ощущаю мелкую дрожь, больше похожую на вибрацию. Наконец прекращает выть. Опирается на ноги. Не хочу полностью ее фиксировать, люблю наблюдать исступленную пляску, когда она пытается договориться с болью. Сегодня я собираюсь сполна напиться ее страданиями, и танцев с воплями будет много.
Глава 2. Душ из брандспойта
Вэй
3 часа назад
Это всегда заканчивается одинаково. Он не успокаивается, пока я в состоянии кричать. Такое чувство, что именно моими воплями он насыщает свою жестокую природу. Может, визг и слезы еще больше распаляют его… но я перестала их сдерживать. По течению плыть проще, не сопротивляясь.
Что бы ни делал этот альфа, мне всегда больно до искр из глаз. В прошлый раз был кнут, одно из излюбленных орудий. Сегодня изверг взял ремень с острыми колючими железяками.
Очередной удар. Шум крови в ушах заглушает мой собственный крик. Невыносимо мучительно, чуть ниже ямочек на талии. Продолговатые челюсти металлическими клыками вгрызаются в самые кости. Тело, словно не мое, словно марионеточное, двигается хаотично, беснуется на ненавистном кресте. Мутит. Наверное, меня бы стошнило, если бы я совсем недавно не избавилась от содержимого желудка. Из-за поганого огрызка ублюдка за спиной.
Когда я сорву голос или не останется сил кричать, он остановится. Но до того будет истязать меня, ловя каждое движение, всхлип, стон. Я стараюсь переключаться на мысли, отдавая ему на растерзание только тело. Горло издаёт звуки, конечности шевелятся сами по себе, а я прячусь в кокон.
Человеческая самка не выдержала бы и пятой части того, что делает этот изверг. Но во мне волчья кровь, дающая силы, выносливость и низкую чувствительность к боли, которая только увеличивает агонию. Продлевает страдания. Этот безумный волк будто пытается заставить меня пожалеть о своём существовании. Я и так жалею. Жалела каждый день всех своих девятнадцати лет, из которых шестнадцать прожила в бегах и постоянном страхе. Пока мы с мамой колесили по стране, скрываясь в маленьких городах, где я могла ходить в школу, а она – работать проституткой. Три с половиной года назад Бурые волки нашли нас. Она не сама передознулась. Они убили ее. А меня забрали себе.
Но особенно я жалею о своем существовании сейчас, когда оказалась в руках этого монстра. Прошлый альфа меня не обижал. И даже когда проиграл в карты, вызвал этого ублюдка на дуэль, но… не смог одержать победу.
Нынешний владелец питает ко мне лютую ненависть за человеческую кровь, которая во мне оскверняет священную волчью. Он приходит и наслаждается моими страданиями. Самыми жестокими и изощренными методами. Хочет сломать. Мама говорила никогда не преклоняться перед волками… Я безумно устала и уже плюнула бы на мамины заветы… Но я прямо нутром чувствую – этот ублюдок убьет меня, как только я приму его власть.
Очередной удар приходится посередине ягодиц, железные пирамидки вгрызаются в бедро сбоку. Сустав точно пронзает раскалённая кочерга. Перехватывает дыхание. Темнеет в глазах. И без того красная, как кровь, комната мутнеет и заваливается набок.
Прихожу в себя от едкого запаха под носом. Вонь опаляет волчий нюх, точно белый фосфор. Отдергиваю голову, насколько возможно, стону от боли в затекшей спине. Кожей лопаток ощущаю тепло тела, шею щекочет напряженное дыхание.
Чувствую жёсткие толчки внутри и цепкие пальцы на бёдрах. Он овладел мной, когда я была в отключке. Таки приковал за ноги. Распял на кресте, как он любит, блокируя любые возможности закрыться.
Маме нравилось заниматься сексом с некоторыми клиентами, но для того, что делает альфа, это неподходящее слово. Временами больно, временами – очень. Приятно мне никогда не было. Я уже не верю, что смогу когда-нибудь получить удовольствие от близости с мужчиной.
Он уже вколачиваться со всей дури, как отбойный молоток. В такие моменты я радуюсь. После этого он обычно уходит. Оставляет меня на цепи в полумраке небольшой камеры… но в покое. Он резко выходит и разбрызгивает вязкое тепло по коже моих израненных ягодиц.
Жжется и щиплет. Шиплю сквозь зубы. Это мелочь, мизерная капля в море. Он одевается и наконец покидает пыточную.
Скоро явятся его подручные. Сам он грязной работой не занимается. Меня снимают, моют, заковывают в ошейник другие волки.
Спустя какое-то время раздается лязг двери в камеру, шаги в ботинках на резиновой подошве. Слегка скрипят по бетону и немного чиркают. Два его близких помощника из числа бет заходят в красную комнату. Слышу тихий удивленный свист. Наверное, вид моего тела оставляет желать лучшего. Один отдает распоряжения, другой рапортует согласие. В голосах различаю рычащие нотки – они оба возбуждены, но никогда не преступят рамок дозволенного. Альфа с них шкуру спустит в буквальном смысле, если они посягнут на его трофей.
Один из волков расстегивает фиксаторы на запястьях, второй на лодыжках. Сил стоять нет. Все тело ноет, в голове вата. Я их нисколько не стесняюсь и не боюсь, хочется только поменьше прикосновений. Они не бывают деликатны, крепкие рабочие руки всегда причиняют боль.
Я редко смотрю на этих волков. Чаще просто не в состоянии держать глаза открытыми, но сегодня один из них, который повыше и чуть более стройный, подхватывает меня на руки. Я вижу знакомый серебристый перелив радужки. Так же переливаются глаза у альфы, так выглядят глаза у всех оборотней.
Эти двое никогда не обращаются друг к другу по имени, так что я сама их назвала. Тот, который пониже и покоренастей – Крепыш, второй – Тонкий. Хотя, по большому счету, нет разницы, кто из них выполняет ту или иную часть ритуала. Сегодня в камеру меня относит Тонкий и кладет у стены – там, где находится небольшой блестящий лючок слива. Слышу пиканье замка на двери в пыточную. Крепыш отходит к противоположной стене, снимает шланг с конусом, как у пожарных, на конце, только поменьше. Дожидается товарища и включает воду.
Тяжелая ледяная струя впечатывается в ребра. Тело непроизвольно подбирается от лютого холода. Челюсти сводит, зубы начинают стучать так, что, кажется, вот-вот растрескаются. Так происходит всякий раз во время «мытья», если, конечно, меня моют не в лазарете, хотя альфа давно меня не отделывал настолько сильно. Каждый подобный душ – отдельное испытание. Такое чувство, что этот изверг использует любые способы, чтобы сломать меня.
Это невыносимо болезненная процедура, но ледяная вода тонизирует. Прибавляется сил. Если не попробую хотя бы немного обтереть себя руками, останусь в рвотных массах и мерзкой сперме. Пытаюсь умыться, и волки направляют струю мне в лицо. Больно! Вода забивается в нос, бьет в щеку. Прикрываю глаза ладонями, отпрянываю, как от огня, разворачиваясь к стене… И ощущаю адскую резь на коже ягодиц. Не могу сдержать крик, который заглушается шумом воды и хохотом волков. Они всегда наслаждаются процессом.
Упираюсь руками в стену. Терплю. Скоро эти тоже наиграются. Не проходит и дня, чтобы надо мной не издевались.
Я выживу.
Дождусь момента.
Сбегу.
Это греет душу, в которой, кажется, не осталось ничего светлого. Я ненавижу Серебристых волков всем своим естеством.
Если выберусь…
Нет!
Когда выберусь… Я найду способ отомстить. Особенно их альфе, ублюдку Эрику!
Тугая жесткая струя продолжает бить в спину, нещадно вгрызается в отметины от кнута, залезает на затылок, взбивая волосы, спускается к бедрам, заставляя рычать и стискивать кулаки от острой рези. Не двигаюсь. Как ни повернись, будет больно. На мое счастье, или, скорее, на беду, на мне все мгновенно заживает. Спасибо, волчьей регенерации, будь она неладна! Через пару дней следы от кнута полностью сойдут, а еще через несколько – пробитая местами кожа на ягодицах затянется, хотя и наверняка останутся новые рытвины.
Наконец вода выключается. Кто-то из волков швыряет в меня ветхое полотенце. Это приказ Густава, здешнего врача, – давать мне возможность быстро согреться после ледяного душа. Человеческая кровь делает меня подверженной обычным для людей заболеваниям, вроде гриппа и ангины. От воспаления легких Густав меня уже лечил. Я больше недели пролежала под капельницами, прикованной наручниками к больничной койке, и то было лучшее время, проведенное в этом ужасном месте. Эрик был в ярости, но Густав строго запретил прикасаться ко мне до полного выздоровления, если альфа не хочет лишиться игрушки.
А потом все стало по-прежнему. Первую неделю Эрик являлся каждый день и был особенно жесток. Тогда он и наставил мне сигаретных ожогов. Заклеймил каждую часть тела и не по разу. Проводил со мной по несколько часов за раз. Ни одна из его омег наверняка не могла претендовать и на десятую долю такого пылкого внимания. Но с ними он не может делать ничего даже отдаленно напоминающего жесть, которую он творит со мной. Волчиц обижать нельзя, а омег особенно. Они – редкий народ, на вес золота.
Я неуклюже заворачиваюсь в полотенце, остаюсь на коленях у стены. Волки пожирают меня глазами. Плевать! Они бессильны что-то мне сделать. Смотри, но не трогай.
Не могу встать, чтобы добраться до лежанки в дальнем углу камеры. Слабость тянет к полу, и только холод не даёт по нему распластаться.
Крепыш вешает шланг на место, они еще пару минут переминаются с ноги на ногу. Не дождавшись, пока я встану, Тонкий приближается и срывает полотенце. Видимо, альфа опасается, как бы я не задушилась, смастерив удавку из лоскутов. У меня нет ничего, даже минимальной одежды. Крепыш приближается следом, поднимает с пола мокрый ошейник. Надевает на меня. Протягивает руку к замку. Слышу щелчки, но не могу видеть, в какую сторону и какие ползунки он поворачивает. Грубая кожа тяжелого украшения гадко холодит, пропуская по спине мелкий озноб. Обхватываю себя руками, но все равно очень зябко.
Наконец волки уходят, напоследок одаривая меня кровожадными взглядами. Так и остаюсь у стены на коленях еще какое-то время – пока нет сил доползти до лежанки. Осторожно провожу рукой по ягодицам. На пальцах остается вязкая, почти свернувшаяся кровь. Я не ошиблась, Эрик таки пробил кожу до плоти тем ужасным ремнем.
И вдруг различаю шаги в коридоре. Через решетки на плоских окошках под потолком я вижу пол этажа. Моя камера и пыточная находятся на пол-уровня ниже. И сейчас в маленьких оконцах появляются замшевые остроносые туфли Эрика и чьи-то более простые мокасины. Он еще никого сюда не приводил. Внутри скручивается тугая пружина тревоги, сводит челюсть. Начинает дергаться глаз. Слабо верю, что этот кровожадный альфа захочет меня кому-то продать и еще меньше – разделить обладание собственной игрушкой. Разве что нашел кого-то еще более искушенного в деле разрушения моей личности.
Шаги замедляются, до меня доносятся голоса. Рокотливый, рычащий Эрика и второй – немного выше и звонче. Невольно рисую внешность гостя – высокий, стройный, гладко выбритый, в отличие от вечно покрытого щетиной хозяина клуба.
Дверь камеры открывается. Альфа в черной рубашке и джинсах входит первым, следом за ним шаг внутрь делает второй – в пиджаке поверх водолазки и костюмных брюках. Я угадала с внешностью, он даже красивый. Глаза темно-карие. Глубокие. И, главное, в них не блестит серебро!
По спине пробегает судорога, вздыбливая кожу на позвоночнике. Внутри шторм. В океане отчаяния, как слабый кораблик, тонет и выныривает надежда. Не мигая смотрю на мужчину в водолазке, не в силах оторваться. Что-то в душе подсказывает, что все не может быть так просто и этот человек наверняка не спасать меня пришел, но очень, до боли в стиснутых кулаках, до слез хочется в это верить.
Глава 3. Элитный сигарный клуб
Эрик
Не знаю, кто этот пижон в водолазке, но на его предложение сложно ответить отказом. Скорее даже невозможно. За место во главе Совета кланов Побережья я, пожалуй, с легкостью отдам эту убогую недоволчицу, которая лучше сдохнет, чем признает мою власть. Хотя я все равно взял неделю на раздумья. Возможно, избавиться от полукровки будет даже лучше, но взвесить решение как следует не помешает.
С другой стороны, проклятый Лесли Дрейк, кажется, в курсе, что полукровка у меня, но она ли нужна ему? Да и зачем Ордену именно эта полукровка? Как будто других не существует.
Семь вечера. Вхожу в отделанный благородным красным деревом холл сигарного клуба. Здесь нейтральная территория, запрещена любая агрессия в адрес других видов. Старый сморщенный колдун, увешанный всевозможными талисманами поверх бело-бордовой формы заведения, приветливо кланяется мне из-за открытого прилавка с сигарами на любой вкус. Беру одну из самых дорогих, расплачиваюсь и направляюсь в дальний угол. Пара верных волков остаются у дверей. Считается, что телохранители здесь не нужны, да и мне не хочется прослыть конченым параноиком.
Кудрявую светловолосую макушку Лесли видно уже с середины огромного зала. Люди, волки, ведьмы, разодетые в аристократических традициях, утопают в роскошных креслах, обтянутых шикарной тисненой кожей, и тихо обсуждают насущные вопросы за круглыми приземистыми столиками с суконным верхом. Время от времени здесь проводятся карточные турниры.
Усаживаюсь в кресло напротив главы Ордена. Поднимает на меня цепкий взгляд. Он не волк, но его насыщенно-серые глаза каждый раз вводят в заблуждение.
– На улице ужасная погода, – белозубо улыбается и кивает на полностью зашторенное окно. Добавляет елейным голосом: – Не правда ли, Эрик?
Ненавижу эту его манеру начинать издалека.
– Я в плаще и под зонтом, – отрезаю уверенно. – Что ты хотел? Моя стая не нарушает законов.
Лесли отпивает черный чай из фарфоровой чашки с золотой гравировкой, ставит ее на блюдце и складывает руки в замок на столе.
– Ты знаешь, я не слежу за соблюдением законов, не тот полет, – поднимает из массивной хрустальной пепельницы почти не початую сигару и раскуривает ее. Выпускает вверх клубящееся облако сизого плотного дыма. И как ему только легких хватает! – Мое дело – политика. Там, – он смотрит в покрытый ренессансной живописью потолок, точно говорит о небесах, – есть очень влиятельные фигуры, которые не очень довольны, что ты держишь у себя живую полукровку волков.
Машу рукой официантке, пытаясь потянуть время. Этот хитрый лис не станет так предупреждать, не будь у него серьезных намерений и средств к достижению цели. К нам с подносом подходит ведьма – вокруг глаз густо натыканы коричневые точки, образующие что-то вроде крыльев бабочки. Здесь всем разрешено следовать культурным традициям фракции и семьи.
Заказываю чай, обкусываю сигару кусачками Лесли, раскуриваю, откидываюсь в глубоком кресле. Фамильярно закидываю ногу на подлокотник. Лесли поджимает губы. Ему не по душе такое поведение, но он не может даже приструнить меня. Наверное.
– Пусть эти влиятельные… – картинно задумываюсь и передразниваю жест, глядя в потолок. – Найдут себе другую полукровку. Неужели их совсем нет?
Лесли складывает губы в слегка нетерпеливую улыбку. Снова тянет воздух через сигару. Кончик тлеет ярко-красным. Завороженно смотрю на дым. Что ни говори, а курит говнюк красиво.
– Видишь ли, Эрик. Волки уничтожают плохое потомство, как только находят. Полукровок-оборотней почти нет. А ты, – голос становится тверже, Лесли тычет в меня пальцем, – захватил и уже полгода держишь у себя отличный свежий молодой экземпляр! Не убиваешь, по вашему Кодексу, и не отдаешь! Думаешь, мне не хватит ресурсов замучить твой клуб проверками? Завалить штрафами? Выявить такие нарушения, что вовек не отмоешься и перед другими альфами авторитет потеряешь?!
На мгновение от ярости перехватывает дыхание. Резко веду подбородком в сторону, смиряя рвущуюся наружу дикую сущность. Прорезаются клыки. Челюсти непроизвольно клацают. Тяну носом воздух, успокаивая разбушевавшегося внутри зверя.
– Ты опоздал, Лесли, – рычу. Голосовые связки еще не вернулись в норму. – Я уже отдал эту тварь ведьмам. Вчера Адам Стейн ее купил.
Лесли одаривает меня долгим недоверчивым взглядом. Снова отпивает чай. Переводит взгляд на чашку, незатейливо покручивая ее на блюдце. Что-то обдумывает. От этой его сосредоточенности мне, матерому альфе огромного клана, становится не по себе.
– Неужели ты отдал каким-то поганым ведьмам, – он чуть морщит нос, передразнивая оборотней, – то, что по праву принадлежит альфе?! Трофей? Ты ведь выиграл ее в карты? Мои люди восстановили судьбу девчонки с тех пор, как она попала на территорию нашего штата. – Отчетливо слышу усмешку в голосе. Гад и правда подготовился. – И какой же ты теперь альфа?!
Пальцы до боли стискивают колени. В желудке взрывается атомная бомба. Мне нельзя здесь обращаться. Это не принято! Это позор – я не могу показать себя настолько несдержанным! Поганый Лесли оскорблениями вынуждает меня подставиться! Тварь! Снова режутся клыки, начинает ныть нижняя челюсть. Успокоиться! Дышать!
Усилием воли медленно опускаю кулаки на столешницу, вдавливаю со всей силы. Закрываю глаза. Дышу носом, выравнивая эмоции. Этот подонок не выведет меня из себя.
– Не смей оскорблять меня, Лесли, – голос хриплый и скрипучий, точно я неделю не пил. – Просто признай поражение. Опоздал. Иди теперь уламывай ведьм, политик хренов!
В этот момент официантка ставит на стол белую с золотыми деталями чашку. Я с размаху вонзаю в чай сигару и резко встаю. Ведьмочка в бордовом фартуке и белой рубашке в страхе отпрянывает. Видимо, я выгляжу воистину свирепо.
Лесли смотрит на меня, улыбаясь уголками губ.
– Мы еще не договорили, Эрик, – делает очередную смачную затяжку. – Иди. Пока ты для меня бесполезен.
