Денис Передельский "Заманивая к алтарю"

К вечерним платьям я боялась прикасаться, как к огню. Все они приобретались в ту далекую и незабвенную пору, когда постоянные ссоры с мужем поддерживали мой организм в отличной спортивной форме. Это после развода я дала слабину и немного погрузнела. Кроме того, настолько отвыкла от светских раутов, что совершенно забыла, как следует носить эти самые великосветские платья.

Наряды вылетали из шифоньера один за другим. Я придирчиво осматривала их со всех сторон и безжалостно швыряла за спину. Вскоре позади меня на полу выросла солидная куча тряпья, хоть секонд-хэнд открывай. Я готова была руки на себя наложить. Время неумолимо приближалось к восьми вечера, а у меня еще не было наряда, не говоря уже о прическе!

– Чем это ты тут занимаешься?

Я не слышала, как ко мне в комнату вошла дочь, и ее вопрос прозвучал сродни выстрелу. Должно быть, Дашкины гости разошлись по домам, а я, поглощенная своими заботами, этого не заметила. Интересно, как им удалось так тихо проскочить мимо меня? Обычно компания молодежи вываливается шумной галдящей гурьбой, и даже Людка за стенкой слышит, что мои гости расходятся. Дашка, не сводя с меня изумленного взгляда, спокойно собрала с пола разбросанное тряпье и водрузила его на кровать.

– Никак мы и правда кавалера нашли! – в ее глазах так и плясали, так и прыгали неугомонные озорные чертики. – И кто же он, если не секрет? Подпольный миллионер? Бандит? А может, известный спортсмен?

– Ну откуда, скажи на милость, в нашем захолустье может объявиться спортсмен? – не выдержала я. – Или миллионер! Он обыкновенный человек. Господи, я даже не знаю, чем он занимается!

– Значит, все-таки бандит, – довольно ухмыльнулась Дашка.

– Он меня в ресторан пригласил, – пожаловалась я дочери.

– И ты не знаешь, что надеть, – блеснула догадливостью моя дочь. – Это верный признак того, что ты к нему неравнодушна.

– Глупости! Мы знакомы всего несколько часов. К тому же я даже не знаю, как его зовут.

– Вот это номер! – восторженно запрыгала передо мной Дашка и захлопала в ладоши. – Ну ты, мать, даешь. Быстро это у вас получается. А выйти за него замуж он еще не предлагал?

– Предлагал, – честно призналась я, поражаясь проницательности дочери – в кого это она?

– И что ты ему ответила?

– Что подумаю.

– И то слава Богу, – с облегчением перевела дух Дашка. – А то все меня пилишь да укорами изводишь. А сама-то, ишь, седина в голову, бес в ребро!

– Дашка, не испытывай судьбу, жалеть не буду, а рука у меня, ты знаешь, тяжелая, – притворно пригрозила я и обречено отошла от шифоньера. – Лучше помоги наряд подобрать.

Еще битый час ушел на мою экипировку. Дашка старалась так, будто собирала меня то ли на войну, то ли в последний путь, что, в принципе, было одно и то же. Наконец, ее старания увенчались успехом. Я с удовольствием крутилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя со всех сторон. Рядом с нахмуренными бровями застыла Дашка, насуплено созерцая дело рук своих.

– Чего-то не хватает, – озабоченно бормотала она себе под нос.

На мой взгляд, хватало всего. Разве что молодости и задора было маловато. А так сооруженный совместными усилиями симбиоз белого брючного костюма (верх) и дашкиной длинной черной юбки (низ) смотрелся на мне весьма неплохо. Ходит же мой кавалер в пиджаке в самую жару, а мне нельзя, что ли? Да и вечеру прохлада опускалась на город. На ноги я планировала натянуть черные босоножки, купленные по случаю пару недель назад. Как говорится, сойдет для сельской местности.

Тут Дашку осенило, она с силой хлопнула себя по лбу, так, что я испугалась за ее здоровье, прежде всего, умственное, и легкой ланью умчалась в соседнюю комнату. Вернулась оттуда, держа в руках свою заветную шкатулку с драгоценностями. Вывалив содержимое шкатулки на кровать, дочка с ногами забралась туда же и стала рыться в образовавшейся кучке. Она сразу выбрала и решительно отпихнула в сторону все золотые и серебряные изделия, словно не доверяя мне. Может, боялась, что я растеряю их в порыве страсти?

Я присела рядом и молча наблюдала за ее поисками, искренне недоумевая, почему благородные металлы нисколько не заинтересовали Дашку. По опыту я знала, что в такую минуту лучше не вмешиваться, и потому стоически хранила молчание. Наконец, Дашка издала торжествующий вопль и, выудив из кучки какую-то дешевую побрякушку, прилепила ее к моему жакету с левой стороны.

Я встала и подошла к зеркалу. В то же мгновение и из моих уст вырвался громкий вопль неподдельного ужаса, левая рука изогнулась в непроизвольных конвульсиях, правое веко задергалось. На безупречно белом жакете нагло восседала невообразимо жуткая тварь, отдаленно напоминающая паука.

– Что это? – трясущейся конвульсивной рукой я указала в зеркало.

– Неплохо, да, – зеркало отразило широкую улыбку Дашки, которая выглянула из-за моего плеча. – Это мне подарили. Кажется, сколопендра или саламандра. Нет, фаланга, вот что это такое. Как живая, правда? Сходство невероятное, даже волосики как настоящие. А что ты хотела, последний писк моды.

– Скажи спасибо, что у меня нервы крепкие, а то бы ты сейчас услышала последний писк своей мамочки.

Пресловутая фаланга со стороны выглядела как живая, хотя я и не была до конца в этом уверена. Никогда мне не доводилось встречать живых фаланг, равно как и дохлых, поэтому я могла и ошибаться. В любом случае, тварь нагнала на меня страха. Зато она могла послужить надежным оберегом. Вряд ли какой насильник, даже самый отъявленный негодяй, решится наброситься на женщину, на груди у которой восседает этакая крокозябра. Я не сразу рискнула дотронуться до фаланги рукой, а когда переборола охватившее меня отвращение и дотронулась, то поняла лишь, что сделана она из какого-то металла, покрытого золотистыми ворсинками.

До восьми оставалось еще немного времени, и Дашка в спешном порядке взялась за мою голову. Парикмахером она была неважным, но ожесточенную битву с моими волосами все же сумела выиграть. По крайней мере, я осталась удовлетворена видом своих слегка завитых и тщательно уложенных с помощью лака волосиков. Фэйс-конттоль на входе в ресторан должна была пройти.

– Не волнуйся и не комплексуй, – тоном многоопытного наставника поучала меня дочь. – Светлые волосы всегда в цене. Даже если ты придешь растрепанной, на тебя все равно обратят внимание. Ты же блондинка.

– Конечно, обратят, – раздосадовано кивнула я. – Кто ж на ходячую швабру внимания не обратит?

– Успокойся, в таком виде ты будешь просто неотразима.

Ровно в восемь я, снедаемая любопытством и охваченная трепетным волнением, спустилась вниз и осторожно выглянула из подъезда. И практически сразу заметила его. Угловатая и чуточку сутулая фигура моего жениха маячила у выстроившихся напротив нашего дома гаражей. Облачен он был все в тот же пиджак цвета соли с перцем, который был на нем утром. Судя по всему, он никуда не уезжал, обманув нас с Людкой, или же попросту не придал значения тому, как будет выглядеть, и забыл переодеться. Хотя, может, ему и не во что было переодеваться? При мысли об этом я тоскливо дотронулась рукой до фаланги.

Жених нетерпеливо ходил взад-вперед по бегущей вдоль гаражей тропинке. Он то и дело поглядывал на часы и явно нервничал. Его поведение невольно передалось и мне.

– Добрый вечер, – натужно, но приветливо поздоровалась я, выходя из своего укрытия. – Давно ждете?

– Всю жизнь, – сладко проворковал он, обернувшись ко мне. Я усмехнулась – где это он таких дешевых комплиментов нахватался?

Его взгляд довольно нахально и оценивающе скользнул снизу-вверх по моей фигуре и застыл на фаланге. Радужная улыбка сползла с его лица. Он заметно побледнел и смешно зашевелил губами, словно собирался мне что-то сказать.

– Не бойтесь, она уже дохлая, – беззаботно махнула я рукой. – Вернее, я хотела сказать, что это такое украшение. Оно и не было живым. Последний писк моды.

Мужик не ответил, понимающе взглянул сначала на меня, потом на злополучную фалангу и, выудив откуда-то из кармана крохотный букетик каких-то поникших фиалок или ромашек, а может, это были анютины глазки, с чувством протянул его мне.

– Какая прелесть, спасибо, – без особого восторга ответила я, благосклонно принимая дар и лихорадочно размышляя, как бы от него незаметно избавиться по дороге.

Дело в том, что с детства меня преследовала аллергия на полевые цветы, и тем самым вызывала раздражение моего папаши. Он был большим любителем походов в лес, и каждый раз старался привлекать к этому всю семью. Но стоило только родителям взять с собой меня, как у них начинались проблемы. Цветочная пыльца действовала на меня невообразимо быстро, и спустя несколько минут я становилась похожей на Вини Пуха, до смерти искусанного пчелами. Мое личико распухало и покрывалось ядовито-красными пятнами, доводя отца до предынфарктного состояния.

Мой спутник колебался и не знал, как себя вести. Пришлось брать инициативу в свои руки. В буквальном смысле, ибо я взяла его под руку и спросила:

– Какие у нас планы?

Пока он думал, что ответить, я воспользовалась заминкой и незаметно откинула смертельно опасный букетик к ближайшему гаражу.

– Мы идем в ресторан, как я и обещал, – приветливо улыбнулся жених, все еще недоверчиво кося глазом на жуткую тварь на моем жакете.

До единственного в городе ресторана мы добирались пешком, благо идти было недалеко. Десять минут спустя мы уже сидели в отдельном кабинете и с интересом изучали меню. Официантка неопределенного возраста с подозрительно помятым лицом высилась рядом, всем своим видом выказывая полное пренебрежение к нашим персонам. Должно быть, она привыкла к посещениям клиентов другой породы. Например, развеселых вахтовиков-строителей, вернувшихся с полными денег карманами с Севера или из столицы.

– Что будем заказывать? – заторопила она нас.

Признаться, я оказалась в затруднительном положении. Меню захолустного ресторана, скатерти в котором, должно быть, не стирали, а протирали влажной тряпкой, поражало разнообразием трудно выговариваемых названий. Судя по выражению лица моего спутника, он столкнулся с аналогичными проблемами.

– Уважаемая Маша, выбор за вами, – нашелся, наконец, мой кавалер, выдавив из себя подобие виноватой улыбки.

Я ответила ему убийственной ухмылкой и взялась за заказ.

– Будьте добры, принесите порцию тунгусского креопата с соусом из жеже-дорба, расстегай с ювенирным имбирем, стакан сока из мексиканской морошки и что-нибудь поесть.

Официантка записала мой заказ на бумажку и посмотрела на меня так, будто сама соус из жеже-дорба ела с детства, и он успел ей порядком опротиветь.

– Кстати, откуда у вас мексиканская морошка? – справился мой кавалер, испытывая, видимо, опасение, что мне подадут не то, что указано в меню.

– Из Мексики, – гордо отрезала официантка.

– Разве она там растет?

– Раз прислали, значит, растет, – подчиняясь железной логике, отрезала баба в чепчике. – Что будете заказывать?

Мой кавалер заказал что-то из итальянской, судя по фонетике названий блюд, кухни. В ожидании заказа мы наполнили бокалы белым сухим вином, которое нам принесли сразу.

– Я поднимаю свой бокал за вас, – провозгласил жених. – За вашу неземную красоту, неподражаемое очарование и обаяние.

– Горько, – невпопад ляпнула я и залпом опрокинула в себя вино.

Кавалер тоже осушил бокал до дна, только в отличие от меня пил он маленькими, но жадными глотками. Я как зачарованная следила за тем, как его острый кадык, словно поршень, ходит вверх-вниз по горлу.

– Расскажите мне о себе, – безапелляционно потребовал он, промокнув влажные от вина губы не совсем свежей на вид салфеткой.

– Лучше вы расскажите мне о себе, – парировала я, гигиены ради воспользовавшись не салфеткой, а приложив к губам свой собственный носовой платочек. – Сдается, что вы знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас. Мне кажется это несправедливым. Согласитесь, что в нашей с вами ситуации именно я имею право задавать вопросы.

– Совершенно верно, – с готовностью отозвался он, ловко наполняя опустевшие бокалы. – Вас наверняка интересует моя мама и все, что с ней связано. Хорошо, расскажу вам кое-что. Мама родила нас с братом, когда ей было уже за тридцать. Мы с Игорем близнецы, хотя ни капельки не похожи. Такое иногда случается. Хотя мама говорит, что до семи лет даже она не могла нас различить. Но затем что-то случилось, и наши лица, как и наши судьбы, стали меняться. Игорь рос здоровым мальчиком, а я часто болел. Он был смел и силен, я – слаб и трусоват. По окончании школы наши дороги окончательно разошлись. Он желал добиться успеха и стремился к достижению своей цели всеми способами, а я поступил в институт, выучился на инженера, и по распределению приехал в Снежск. Родом ведь мы не отсюда, а из Орловской области. В Снежске я устроился на завод. Там и проработал всю свою жизнь. Игорь, напротив, добился успеха. Правда, он успел отсидеть в тюрьме, скажем так, за спекуляцию. Зато когда освободился, его талант в новых условиях пришелся ко двору. Я точно не знаю, как он зарабатывает деньги. Мы долгое время не общались, почти двадцать лет не разговаривали, не встречались и даже не переписывались. Причина размолвки была до смешного банальной: не поделили бабушкин сундук.

_ Неужели сундук» – меланхолично спросила я, пытаясь поддержать беседу, как это делает британская королева, большой мастак в таких делах.

– Нам досталось наследство от умершей бабушки, но мы так и не смогли разделить его по-братски, – объяснил кавалер, и тайна бабушкиного сундука сразу утратила для меня интерес. – В конце концов, я уступил, но отношения между нами были безнадежно испорчены. Мама знала об этом и, конечно, сильно переживала, но ничего не могла изменить. Мы разъехались по разным городам. Игорь много времени проводил в столице. Лишь недавно я узнал, что он выстроил себе роскошный особняк в Орловском полесье и пытался перевезти туда мать. Но она ни в какую не хотела покидать родной Орел и нашу скромную квартирку. Только тяжелая болезнь повлияла на ее решение.

Тут нас прервали. Шторки, заменяющие дверь кабинета, распахнулись, пропуская внутрь уставшую от жизни официантку. Она принесла наш заказ и ловко расставила его на столе. Глядя на содержимое тарелок, я не могла сдержать праведного гнева.

– Что это вы мне принесли? – возмутилась я, изучив содержимое своей тарелки. – Я же заказывала тунгусский креопат с соусом из жеже-дорба, а вы принесли обыкновенное картофельное пюре с подливой и тефтелями!

– Необыкновенного пюре у нас нет, – хладнокровно отрезала она. – А это не тефтели, а жеже-дорба!

– Не нужно мне пюре, принесите креопата! – требовала я, хотя мало себе представляла, как на самом деле выглядит этот самый креопат и что это вообще такое. – И чтобы он обязательно был тунгусским! Знаете, я в этом хорошо разбираюсь. С завязанными глазами могу отличить тунгусского креопата от нетунгусского.

– Может, вам у нас стоит поработать? – официантка окинула меня презрительным взглядом, вздохнула и, проронив загадочное слово «провинциалы», удалилась, гордо виляя щуплым задом.

Моему кавалеру не повезло еще больше. На его тарелке красовалось несколько длинных макаронин явно отечественного производства, обильно политых томатным соусом и прикрытых сверху вялым листиком салата.

– Что ж, давайте есть, – нашелся мой жених и уверенно взялся за вилку и высокую итальянскую кухню.

Кушать мне отчего-то расхотелось. Поход в ресторан начал утомлять и раздражать меня. Все-таки я представляла себе все несколько иначе.

– А чем больна ваша мама? – спросила я, совершив попытку переключить свое внимание с ужасного вида пищи на интересующий меня разговор.

– Рак легких, – не отвлекаясь от еды, поведал жених. – Раньше она много курила. Недавно ей сделали операцию, но начались осложнения. У нее даже шов не заживает.

– Как же ее выписали из больницы?

– Брат постарался. В больнице он договорился, а у себя дома целый медицинский кабинет оборудовал, приходящего врача пригласил и нанял сиделку. Но маме все равно становится хуже.

– У меня есть несколько знакомых – хороших врачей, – сказала я. – Могу позвонить им и попросить осмотреть вашу маму.

При этих словах мой жених чуть сам на тот свет не отправился. Макароны словно застряли у него в горле. Он смотрел на меня с неприкрытым ужасом в широко распахнутых глазах.

– Спасибо, не надо, – выдавил он, наконец, из себя ответ. – Ни в коем случае, ее нельзя беспокоить. Нас строго предупредили на этот счет. Рядом должны находиться только лечащий врач, к которому она привыкла, и самые близкие родственники.

– Ну, не надо, так не надо, – обиделась я.

Подумаешь, барин нашелся. Ему и так навстречу идут, а он тут еще норов свой показывает. Я настолько обиделась, что весь наш дальнейший разговор свелся к обмену сухими, полуофициальными фразами. Мы еще раз обговорили условия моего контракта: я выдаю себя за его супругу, и приезжаю на день навестить умирающую свекровь. Знакомлюсь с братом, и убеждаю его в том, что у нас с семейной жизнью полный порядок. Затем получаю свои деньги и уезжаю. За работу жених предложил мне тысячу долларов, но я зачем-то заартачилась, заявив, что за такие хлопоты мне и половины хватит.

– И все-таки меня терзают сомнения, – сказала я, когда мы в сотый раз повторили основные условия. – Вдруг ваш брат заметит, что его надувают. И мне будет неловко, и вам ничего хорошего это не принесет, вы же сами говорили.

– Но если вы откажетесь, будет еще хуже, – привычно взвыл мужик, и я испугалась, что он вновь падет на колени. – Подумайте, своим согласием вы можете восстановить благополучие и равновесие в нашей семье, но отказом можете все окончательно разрушить.

Я задумчиво пережевывала креопата, и думала о том, как ловко мужик сумел меня подловить. Тонкий психолог, а говорил, что с женщинами у него проблемы. Вон ведь перед каким выбором меня поставил. Или соглашайся и заработай деньги, или откажись и разрушь семью. Знает, подлец, женские слабости. Ни одно женское сердце не останется черствым, когда речь идет о семейных переживаниях.

– Хорошо, я даю вам предварительное согласие, но окончательный ответ будет только завтра. Мне надо посоветоваться с дочерью.

На этом наш разговор практически исчерпал себя. Мы ели блюда из общепитовской столовой, которые непостижимым образом оказались в ресторане и подавались под диковинными названиями, пили вино, а потом водку. В отношении потребления алкогольных напитков я никогда не держала себя в узде, но и не напивалась до беспамятства. Не было такого намерения у меня и на этот раз. Немного сухого вина, немного водочки по идее должны были приподнять изгаженное за день настроение. Но вместо этого я в какой-то момент почувствовала, что почва уходит из-под ног, звуки становятся все тише, а в глазах плывут радужные круги. Последним, что отпечаталось в моем затухающем сознании, были большие и печальные глаза моего кавалера, имя которого я снова забыла спросить.

Пробуждение далось мне с невероятным трудом. Вслед за солнечным светом, бьющим из окна прямо в глаза, явилась ужасающая головная боль. Стоило пошевелиться, как кровь бешено запульсировала в висках, голову стиснуло, словно огненным обручем, и я вновь бессильно повалилась на подушку. Из моих уст исторгся мучительный стон, а в голове замаячила мысль о спасительном холодном компрессе. Эх, ну почему до сих пор не изобрели домашних роботов, которые могли бы исполнять все твои желания по щелчку пальцев? Робот с компрессом мне бы не помешал.

Я закрыла глаза и расслабилась, пытаясь унять головокружение. Передо мной то и дело возникали и испарялись яркие мысленные образы. Я не сразу сообразила, что являлись они из вчерашнего вечера. Странно, но я почти ничего не помнила, и воспоминания приходили ко мне обрывочными и какими-то размытыми. Вот промелькнул ресторан, хамоватая официантка… Затем явилось чье-то невообразимо жуткое мужское лицо, показавшееся мне знакомым. Как его зовут? Владик, Вадик, Дима, Костя, Юра?.. Я перебрала в уме больше двух десятков мужских имен, включая Никифора и Акинфея, но ни одно из них не вызвало у меня абсолютно никаких ассоциаций. Безымянный мужик все больше овладевал моим воображением, но его образ становился все более размытым. Устав от напряженной работы ума, я с огромной неохотой разлепила глаза и вскрикнула от неожиданности, увидев, что надо мной склонился тот самый безымянный мужик. Он пристально смотрел на меня, точно хотел прочитать мои мысли или прожечь мне лоб взглядом. Заметив, что я проснулась, он удовлетворенно улыбнулся и произнес:

– Доброе утро. Как спалось на новом месте?

– Спасибо, весьма хреново, – вяло отозвалась я и приподнялась на локте, с благодарностью принимая из его рук стакан с ледяной минеральной водой и две таблетки аспирина.

Одним махом проглотив таблетки, я с жадностью осушила стакан до самого донышка.

– Еще? – спросил мужик и, не дожидаясь ответа, вновь наполнил стакан.

Вторую дозу я пила гораздо медленнее, смакуя каждый глоток. Голова все еще побаливала, но боль постепенно отпускала и возвращалась лишь тогда, когда я неосторожно совершала резкое движение. Даже радужные круги перестали плыть перед глазами.

Немного придя в себя и собравшись с мыслями, я, наконец, могла приглядеться к окружающей обстановке. Секунды хватило на то, чтобы понять: проснулась я не у себя дома. Небольшая комнатка, залитая ярким дневным светом из единственного, большого окна посреди стены, походила на гостиничный номер. Минимум мебели и максимум уюта. Односпальная кровать, на которой валялось мое бренное тело; картина над головой; прикроватная тумбочка со стоявшими на ней дешевым китайским будильником и простенькой вазой с тремя искусственными розами; небольшой платяной шкаф у стены и пара мягких стульев – вот и все, что составляло интерьер комнаты. Уютно, но это была не моя комната.

Лысоватый мужик с кислой физиономией продолжал возвышаться над кроватью с опустевшей бутылкой минералки в руке. Он с любопытством наблюдал за мной, явно ожидая вопросов. Тут я поняла, что не помнила, как ушла из ресторана, и с отвратительной догадкой полезла рукой под простынь. К счастью, я была одета. На мне была чья-то пижама, но это ничего не значило. Я вопросительно взглянула на мужика, а тот будто ожидал подобную реакцию и поспешно заверил:

– Ничего не было.

– Где я вообще нахожусь, и кто вы такой? – поинтересовалась я, на всякий случай подтянув колени к груди и оправив на себе простынь.

– Не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Помните меня? Мы вчера вместе ходили в ресторан. Там вы немного… увлеклись и потребовали немедленно ехать к маме.

– К маме? – недоверчиво переспросила я. – Зачем, я же была у нее позавчера!

– Вы не поняли. Мы поехали к моей маме, которая тяжело больна. Вспоминаете? Мы с вами женаты, и приехали навестить умирающую старушку.