– Так иди, учебники штудируй, иначе так хвостатым и останешься.
– Ой-ой, девушка, а если подумать? Вот будешь ты корпеть над книгами с утра до ночи и что? Голова быстро откажет, выгорание наступит.
– Что? Какое выгорание?
– А это термин такой в психологии. Потом объясню. Человеку отдыхать надо, переключаться с одного вида деятельности на другой. Ну и на собственно отдых. Иначе – стоп. И, как ни бейся, ничего путного сделать уже не сможешь…
Вот ты встала утром – душ, зарядка, потом работаешь, потом отдых, обед, снова работа. Но не до ночи! Вечер – время особое. В кино сходить – со мной. Прогулка перед сном. Со мной!
– Ты, Ванечка, что?!! Перегрелся на солнце? Ходи гулять с кем хочешь, я тут не причём. До свидания!
Когда я вернулась в комнату, Аля уже проснулась, сидела на кровати и расчесывала свои длинные черные волосы – они у нее были до пояса. На меня посмотрела с удивление:
– Ты где была-то? Вид такой, будто экзамен уже сдавала!
– Алечка, расскажу, но только теперь я – спать. А то мне потом блокнот большой заводить надо, с выгоранием бороться и вообще… – я закрылась одеялом чуть ли не с головой и повернулась носом к стенке.
Начиналась новая жизнь…
– Послушай, а что не так со стихами Бориса Примерова? – после разговора с Севой эти его слова не выходили из головы, и я решила спросить.
– Не знаю, я им не интересовался, только мельком слышал. Это кто-то из начинающих, и если даже подает надежды, то поэт второстепенный, нам нет смысла его на экзамене упоминать.
– Жалко… Мне понравилось, да и тетя моя что попало не стала бы показывать. Она художник нашего драмтеатра – человек умный, творческий. И со мной всегда делится, подарила томик Евтушенко и эту вот публикацию в «Литературке» о Примерове недавно принесла – на целую полосу! Да, сборник «Синевой разбуженное слово» у него первый. Ну, так у всех бывает первое!
Ива в новенькой шубенке
Робко пробует ледок,
Словно в первый раз девчонка,
Привязавшая конёк.
Мне кажется, что вполне хороший образ.
– Читай, если нравится. Я не о том, кому что нравится, а об экзаменах – что в наших ответах преподаватель наверняка оценит.
– А к Юнне Мориц ты как относишься?
– Странный вопрос! Это же, в основном, детский поэт! Совершенно детский!
– Знаю. Но вот мне кажется, что иногда в произведениях для детей взрослые открывают для себя важные вещи! Это как у Сент-Экзюпери «Маленький принц». Дети видят в этой сказке свое, взрослые – свое! Тетя Маша подарила мне и эту книжку – с чудесными иллюстрациями. Я почти наизусть уже выучила – потому что часто читаю кому-то вслух! Любым новым знакомым так и хочется сделать такой подарок – прочитать. И говорят, что у меня лучше получается, чем у Марии Бабановой на пластинке.
Хочешь, и тебе прочитаю? Эта книга всегда со мной…
Севка промолчал. Ни да, ни нет! И мне показалось, что он как-то насупился, отстранился. Что-то не то я говорю? Поссориться не хотелось. Лучше бы и мне перейти к молчанию. Но иногда в меня какая-то вредность вселяется! Не потому, что хочется настоять на своем, а просто кажется, что могу представить дело в неожиданном свете! И разрядить обстановку.
– У меня есть пластинка Юнны Мориц – «Сто фантазий». Для пятилетней сестренки. Но уверена, что детские эти стишки больше радуют меня! Особенно два – «Малиновая кошка» и «Ёжик резиновый». Я их читаю почти с таким же удовольствием, как «Маленького принца». Ёжик – очаровательный! Просто блеск!
Небо лучистое, облако чистое,
На именины к щенку
Ёжик резиновый шел и насвистывал
Дырочкой в правом боку…
Здравствуйте, ёлки! На что вам иголки?
Разве мы волки вокруг?
Как вам не стыдно: ведь это обидно,
Когда ощетинится друг.
Не всё и не всегда должно быть серьезным! Мы живем не только для экзаменов. И «иголки» нам вовсе не нужны – правда же?
Севка еще немного помолчал, а потом засмеялся:
– Убедила! Но от «иголок» будем избавляться взаимно. Особенно, если кому-то кого-то повоспитывать захочется.
Я вздохнула с облегчением.
Жара уходить не хотела. Август уже, а солнце пекло, как в середине июля. Мы с Алей с трудом находили место и время для занятий – в комнате, кроме нас, жили еще второкурсницы Наташа и Алла, которые, как и Ваня, приехали раньше, чтобы пересдать запоротые экзамены. Но когда они готовились, непонятно – постоянно у них хохот, анекдоты.
По всем этим причинам подготовка к экзаменам напоминала бег с препятствиями: то от солнца, бьющего в окно, убегаем, то от шума. Мужской корпус стоял совсем близко к нашему, и если там кто-то ставил на подоконник магнитофон, то орал он как над ухом… Правда, не всякая музыка раздражала. Ритмичную я не выносила, а лирические песни могли даже помогать, если не слишком тревожили душу, пробуждая мечтательное настроение.
Алка наоборот. Ритм ее активизировал: она пританцовывала в такт, невольно прекратив болтовню, и занималась поэтому более продуктивно. А вот лирика раздражала, Алла пускалась в ехидный спор с песней.
«А у нас во дворе есть девочка одна…»
– Тань, прихлопни окно! Убила бы придурка, у которого такие записи! Люди к экзаменам готовятся, а ему девчонка нужна…
«Среди шумных подруг неприметна она…»
– Ну и дура, что неприметна! В магазинах косметики полно. Девки, кстати, а где моя помада? Таня, не видела?
– Аллочка, я помадами не интересуюсь.
– Так ведь и ты – дура. И парень, который тебя вчера ждал. Раз такую скромницу нашел…
– Алка, заткнись, – Аля, включившись в разговор, выражалась более энергично, чем я. – Мне песня нравится! Я бы и весь этот цикл послушала.
– Это что – «Я тебя подожду»? Ну, вообще… Ждать-то зачем? Мало ли что он сказал? Возьмет и не придет. В жизни все на ходу меняется. А ты так и просидишь, стареть начнешь, никому не нужной станешь… Нет уж. Жить нужно здесь и сейчас!!!
Алла и Наташа составляли одни лагерь в нашей комнате, мы с Алей – другой. Первые дни еще как-то пытались вступать с ними в спор, но быстро поняли – незачем. Надо молчать или уходить. Особенно тяжело нам пришлось в первые ночи, когда соседки, устроившись в постелях, начинали своеобразную «сказку на ночь» – наперебой рассказывали неприличные анекдоты. Когда увидели, что ни я, ни Аля не смеемся, и даже головы под подушку прячем, раззадорились еще сильнее. Веселила их наша «дремучесть».
Аля даже заказала разговор с мамой, и я, проводив ее в переговорный пункт, слышала, как подруга кричала в трубку:
– Мамочка, ну не могу я! Можно, заберу документы и уеду? Нет, просить другую комнату бесполезно – тут таких девах большинство, я уже поняла. Сейчас мы хотя бы с Таней вдвоем. Беруши или наушники? Хорошо, мы попробуем… И не обращать внимания? Ладно…
Когда «воспитательницы», пытающиеся наставить наивных провинциалок на путь истинный, поняли, что мы с Алей слушать их анекдоты все равно не будем, то поутихли. Без благодарной публики неинтересно, а сами они репертуар друг друга, видимо, давно знали.
А для дневного убежища мы неожиданно нашли небольшую комнатку на 1 этаже. Это была подсобка, где хранились метла и тряпки, Уборщицы после обеда уходили, а дверь в каморку не запирали – брать-то там что? Ну и разрешения мы осторожно спросили. Окно в комнатушке было большое, света много, стулья стояли, что еще надо? И вот там мы с Алей говорили обо всем, чего душа просит!
Песни от соседей туда тоже долетали. Однажды Алю удивило, что я мгновенно и полностью ушла в себя при первых же тактах песни «Темная ночь». Пел Марк Бернес.
«Темная ночь разделяет, любимая, нас,
и тревожная черная степь пролегла между нами…»
– Ты что? Словно застыла на месте…
– Услышала свою колыбельную. Помню ее столько же, сколько и себя… Мама пела. А сейчас даже не знаю, что со мной происходит… Эти слова меня словно родниковой водой умывают.
Аля, но если так бывает, если вера в дорогую подругу реально от пули хранит, а мама говорила, что это правда, то почему? Почему надо смеяться над теми, кто ждет? Почему жить «здесь и сейчас» – это лучше?
– Да плюнь ты! О таких, как Алка, не думай. Хотя я тоже не знаю, почему. Почему правда, которую люди выстрадали, вдруг устарела?
Когда мы приходили в каморку вечерами, то свет не включали, чтобы с улицы не видно было, то тут кто-то сидит. Зато зажигали маленькую свечу – ёлочную. И ставили ее низко – на крошечную табуретку. На стенах от этого появлялись фантастические тени, лица наши тонули в полумраке. Поэтому разговоры получались откровенные.
– У тебя кто-то есть? – спросила Аля.
– В смысле?
– Ну…
– А, понятно. В «том» смысле – нет. Но была школьная любовь. На троих. Я любила Андрея, а меня – Женька. Но потом я поняла, что Женька – хороший друг. И думаю, что таким и останется! А Андрюха… Не знаю. Теперь ведь все по-другому будет. Он во Фрязино, вряд ли сможет часто приезжать. Где я окажусь к концу месяца, неизвестно! А у тебя?
– А у меня – есть. Но мы с Сережей скоро поженимся. Я не огорчусь, если не поступлю. Узнала уже, что хорошее искусствоведение – и в Уральском университете есть. Буду работать в школе, приглашали уже, учиться заочно. Сережа говорит, что так даже лучше… Ну, а тот парень, с которым ты на факультет ездишь? С ним-то что?
– А что может быть? Я для него «боевой товарищ» – вместе штурмуем МГУ. У нас так с первого дня пошло. Не думаю, что он во мне вообще девушку видит! Но терять его почему-то не хочется… Может, с ним, как с Женькой получится? Но вряд ли…
Сейчас мне без него плохо было бы… Вот помнишь, ты к своим московским родственникам ездила? На целый день. А меня Наташка с Алкой пригласили погулять – вокруг много красивых мест, но мы туда не ходим. Одним страшно, глухие все уголки. А соседки наши уверили, что будут со своими парнями – большая компания.
В большой – чего страшного? Сказали, что прогуляемся к Китайскому посольству, вокруг него – яблонь много, и яблоки уже есть. Мне яблоки не нужны, но красивое место посмотреть можно.
Сначала и правда: у Алки свой кавалер был, у Наташки – свой. А я – сама по себе, что успокоило. Но когда уже в аллеи углубились – вдруг третий парень появился – откуда ни возьмись. И идет рядом со мной… И чем дальше, чем шуточек дурацких больше. Сначала технику поцелуев начали обсуждать. Вроде и понятно, что трёп, но мне стало не по себе. А потом Володя, тот, что рядом со мной шел, возьми и скажи: «Что вы, девушки, поцелуи – это пройденный этап! Неинтересно уже. Но вот лавочки тут, возле посольства – удобные. Широкие».
Меня от таких слов в дрожь бросило, паника охватила… Что делать? Но пришла спасительная мысль. Я косыночку с шеи сняла, к щеке приложила и потребовала: проводите скорее домой! Зуб разболелся. Надо лекарство срочно положить, мне врач назначил…
Думаю, что никто не поверил, но я настаивала, и компания решила, что Володя отведет меня за лекарством, но потом – обратно сюда! Дошли мы до корпуса, Володя ждать под окном остался, но я фигушки вышла!!! И даже к окну не подходила. Он постоял и ушел… А мне, когда пришла в себя, так захотелось Севку увидеть! Не за тем, чтобы пожаловаться – на что, если я сама по глупости пошла? Но просто увидеть и окончательно успокоиться.
Вечером Наташка и Алла, конечно, возмущались, что я ушла, дурой, как всегда, называли. Но мы же с тобой их не боимся!
– Да ну, чего их бояться? Только вот думаю, что и Володю этого ты тоже напрасно испугалась. Ничего бы он тебе не сделал! Рисуются они, имидж крутых создают… Ребята эти не с улицы ведь, тут же, у нас живут, и учатся, скорее всего, с нашими красотками. Свои, в общем. Таких просто нужно уметь отбрить! Ну, может, Володя тебя обнять бы попытался…
– Да ты что? Нет, не хочу! Я не могу даже вообразить, что до меня кто-то чужой дотронется… Вне дома, среди людей, даже если это и не такая опасная компания, я всегда, как ёжик, клубочком сворачиваюсь – не достать.
Вот возле Севы мне сворачиваться не нужно. И ощущение жизни возвращается настоящее. Поэтому я и сказала, что без него мне в Москве плохо было бы. И без тебя, Алечка!
Поскольку ребят в женский корпус не пускали, даже ненадолго зайти в гости было нельзя, то лавочка в тенистом уголке под тополями стала своеобразным оперативным штабом. Мы с Севой делились там впечатлениями от очередного сданного экзамена. Под не иссякающий поток из магнитофона какого-то неведомого фаната песенной эстрады.
«Как это все случилось, в какие вечера…»
– Ну и как ты? У меня – пятерка! – Сева сиял и не скрывал этого. – Удалось очаровать препода собственным глубоким анализом поэмы Рождественского! А ты что-то грустная совсем…
– Понимаешь, я чувствую, что и у меня была бы пятерка, но подвел дополнительный вопрос. Дурацкий какой-то… Провокационный. Уж не знаю, кто на него нашел бы «очаровывающий» ответ? Спросили: «Какую книгу о строительстве социализма вы читали в последнее время?»
Меня сразу сбило это слово «строительство»! Встали перед глазами подъёмные краны, вырастающие кирпичные стены… Ну, какую книгу о таком можно вообразить? Читала я не так давно роман Галины Николаевой «Битва в пути», но он на ум не пришел! Там все же об отношениях… О позиции в жизни. От растерянности его не вспомнила…
– Да уж… – Севка даже присвистнул – Не повезло тебе. А по билету что было?
«Три года ты мне снилась…»
– Достоевский. И из теории – понятие стиля. Для меня это в одно целое соединилось. И преподаватель кивал! Не переспрашивал, не уточнял – кивал, выражая согласие. Особенно, когда я сказала, что если кратко, одним словом, то стиль – это «человек». Индивидуальность не литературная, а человеческая. Кто чем «ударен» в жизни, о том и пишет.
У Достоевского ведь, о чем бы ни писал, такая боль везде! Каждую минуту, сквозь каждое его слово, сквозит запредельный ужас, с которым один человек смотрит на то, как другому накидывают петлю на шею… Свое личное переживание он не смог забыть.
«Не знаю больше сна я, мечту свою храню…»
– Не расстраивайся! Четверка – тоже неплохо. Но дальше старайся лучше готовиться. Завтра и начнешь, а сегодня отдохнуть нужно! Голова гудит после экзамена… Давай в кино сходим?
– В кино? А что – давай! Куда?
– Да в ближний кинотеатр. Возле остановки троллейбуса – афиша. Я посмотрел: сегодня у них «Гамлет».
– Ой… Страшно. Я даже книгу эту не открывала, если на ночь!
