Басти Родригез-Иньюригарро "В эфире Шорох. Стихи … – 2024"

чтоб округлить счёт и бока,
думая: «Он, наверняка,
так одинок. Короток срок
лета, и он скоро поймёт:
счастье – лишь сон. Дёготь, не мёд,
морщусь, но пью, он – стрекоза,
что муравью режет глаза,
не признаёт: осень – пора
и умолять, и умирать.
Пела, зараза, ну а теперь —
пляшет».
Жизнь – это сон, что за беда
ждать?
Можешь взрослеть, можешь ворчать,
и, на досуге, думая: «Он…»,
тихо сыграть
в ящик.

водяная пыль

Его дорога уткнулась в лес.
Не ждал ни ужасов, ни чудес,
хоть меж деревьями нет тропы,
где на коре водяная пыль,
на ветках – гроздья сырых миров,
один сорвётся – отравит ров.

Свивая кольца, спешить куда?
Тобой смеётся сама вода,
а в ней осколки несчётных мест,
чей вечный морок – бескрайний лес.

Прозрачен ров, но не видно дна,
деревья вздрогнули. «Жизнь одна», —
вошедший замер. В ответ: «Забудь,
зачем слезами отметил путь
от зимних бдений до летних снов,
где шаг последний – в бездонный ров».

Он лёг на камень и вниз глядел,
припав губами к твоей воде.
Качнулась чётками гроздь плодов.
Один сорвётся – наполнит ров
текучий танец удач и бед,
чужак протянет ладонь к тебе,
но ты не трогай, на тихий звон
не той дорогой уйдёт не он.

Ныряя глубже косым лучом,
шагов не слушай – ты ни при чём.
Придя без страха и без тропы,
он сам вдыхал водяную пыль;
не первый гость засмотрелся в ров,
где зрели гроздья твоих миров.

Свивая кольца, спешить куда?
Тобой смеётся сама вода,
в которой блики далёких мест,
чей вечный голод – бескрайний лес.

давай от сердца

Давай про родину и детство,
про каждый день, давай от сердца,
захочешь жить – начнёшь вертеться
по кругу дом-работа-дом
не только телом, но и словом,
не всем доступное – не клёво,
а против лома нет приёма,
и глухота сойдёт за лом.
Какое прошлое, помилуй,
без фильтра тёмное, как пиво?
Тебе семнадцать лет от силы,
а если больше – сам дурак.
Где бунт безвредно-ювенильный,
подъезды, снег, миазмы гнили
и молока, что примирило
с родным унынием двора?

Да мне не влом, могу про детство,
про шёпот стен, могу раздеться
до коллапса?ра в зоне сердца,
не будет мало никому:
придётся щуриться, не веря,
задраить люки, окна, двери
и уши, превращая череп
в подлодку, крепость и тюрьму.
Нет, мне не влом: в мои подъезды
огни болотные пролезли,
под грохот рельсово-железный
пацан в пальто на проводах
грызёт фонарь, в рюкзак не суйся:
застрянешь пальцем – не отпустит
и съест живьём, в кирпичном русле
сровнялась с крышами вода.

Вода – что лом, а против лома
нет ни заклятий, ни приёма.
Что, некомфортно, мутно, стрёмно?
А я здесь – дома.

не первый круг

«Сколько мне лет? А сколько бы вы мне дали?
Знаю, пожизненно. Это не первый круг».
«Понял? Ступени лестницы – ряд педалей,
передохни, но прочим не порть игру.
Что тебе стоит склеить байопик скудный:
место рождения, паспорт и аттестат?».
«Нет, господа, я взялся из ниоткуда,
проще сказать: водился везде, всегда.
С кем я водился? Это вопрос не в тему,
верьте-не верьте, я не сдаю своих.
Адрес зашифровать, щегольнуть тотемным
перстнем – вполне достаточно для любви.
Кто я такой?“. „Прокатит любое имя,
или придумай прозвище, лучше два,
или откройся, но не считай своими
всех, кто неосторожно тебя позвал».

от ворот

Мимо Трои да мимо тройки? Лепи горбатого.
Дело песен – (кого-то) строить и зарабатывать.
Почему под софитом шкет с тунеядской рожей?
Он о вечном, да не о добром, не о хорошем.

Мимо Трои крадётся некто. Не грек, не Грека.
(Если эта тварюшка шастает через реку,
значит, дядя Харон санирует тропик Рака —
эвфемизм для сиест и рейсов не по контракту).

В документах – заморский дактиль, без мыла опера.
В нарративе – прорыв плотины. Видать, утопия.
Ни в какие ворота Трои не лезет проза:
у него персонажи дохнут от передоза

до пролога, но не уходят из круга света.
У него что ни песня, так в город забрался некто —
без коня, без ключей, но с дудочкой гость непрошеный.
Он о вечном, да не о добром, не о хорошем.

Тандава

Бегом по граблям, через лето,
где навернулся – там кровать,
чем больше места для браслетов,
тем реже тянет убивать —
зато масштабней. Обветшалость
фасада просит в порошок
стереть фундамент. Начиналось
всё очень даже хорошо:
ещё не плод, уже не завязь,
почти освоил этикет
богов и нищих, изъясняясь
на всем доступном языке,
некстати вспомнил, как чудесно
жить без магнита на спине,
стал занимать всё меньше места
в пространстве плоти и камней,
прощально скалился при встрече
и озаботился всерьёз
проблемой выбора наречий,
ботинок, преходящих грёз
и уходящих в класс «руины»
цивилизаций, стал на треть
подростком, на две трети – миром,
который должен умереть
и театрально, и паршиво,
а воссоздаться второпях.
Аллюр по граблям, танец Шивы —
по сути, пляска на костях.

Sbagliato

Не хочешь – не надо, отпустим трамвай.