– Я провожу тебя, – послышался голос. Мне на плечо легла рука. Она перебирала сорочку на моем плече.
Мы вышли в коридор. Дверь передо мной открылась. Ох, ничего себе!
Я застыла на пороге комнаты с открытым ртом. Огромная многоярусная люстра вспыхнула свечами. И осветила роскошную комнату.
***
Жажда крови нашептывала чудовищу: «Набросься на нее! Растерзай ее!».
Он внимательно смотрел на ее мокрые волосы и осторожно прикрывал за собой дверь. Чудовище уже прикинуло, что «ночной перекус» вполне можно заменить отличным ужином.
– Невероятно! – послышался радостный визг. На губах чудовища появилась едва заметная улыбка.
– А точно я тут одна буду жить? – послышался голос ужина. Ужин резво скакал по комнате. И иногда забывал закрывать рот от удивления.
– Разумеется, – негромко ответило чудовище, осторожно приближаясь к счастливой жертве. И забыло добавить, что совсем недолго.
Чудовище уже собиралось перекусить медленно и развратно. Когти стали медленно вырастать из-под кружевного манжета. Острые зубы жаждали крови, а пересохшие губы предвкушали трапезу.
– Иди ко мне, – зловеще прошептало чудовище. Оно предвкушало визги, вопли и мольбы. Собственно, стандартную программу, как вдруг…
Как вдруг чудовище снесло к двери. Да так, что он едва не остался чудовищем – инвалидом, впечатавшись в дверную ручку спиной.
В коротких отношениях жертва и чудовище обычно инициатива «бросаться» принадлежит чудовищу. Именно оно караулит жертву, подгадывает удобный момент, а потом наслаждается произведенным эффектом.
Но тут что-то пошло не так.
Звонкий чмок в щеку застал чудовище врасплох. На груди у него что-то интенсивно и радостно терлось.
– Кхе, – выдало чудовище, пытаясь отодвинуть от себя любвеобильный ужин.
– Вы так добры ко мне, – рыдал ужин, вытирая сопливый нос о чистую батистовую сорочку. – Вот если приедете ко мне в Гнильтаун, я тоже буду доброй к вам!
Чудовище пыталось представить городок, в котором живут такие Пенни. По спине чудовища пробежали мурашки. А внутри что-то заорало: «На диету! Срочно! Тоже мне, отожрал самооценку!».
– Брысь, – брезгливо отодвинуло чудовище сопливое лицо.
– Ой, да ладно! Я же милая! – послышалось снизу.
Чудовище опустило глаза, в которых были лед и стужа. И «я же милая» растянула губы в улыбке.
– Кто тебе это сказал? – спросило чудовище, которое начинало злиться.
– Зеркало! – ответила «я же милая!».
Одинокие чудовища не понимают всех прелестей семейной жизни. И что-то подсказывало, что неодинокие тоже. Ничего не понимают.
В его руке зрело заклинание, способное разрушить половину города, как вдруг в голове чудовища пронеслась мысль: «Вот ляжешь ты спать! А пока можно и поиграть в заботливого родственника».
Заклинание погасло.
– Хорошо, ты пока обосновывайся, – многообещающе улыбнулось чудовище, не разжимая губ и скрывая за спиной огромные когти.
Он вышел и закрыл дверь. Старинные створки сомкнулись, словно запечатывая тайну. Чудовище бросило взгляд на дверь и улыбнулось:
– Сегодня ночью.
У чудовища была одна слабость. Он был эстетом. Если раньше ему было все равно кого или что есть, то сейчас нет. Это тоже самое, что красиво раскладывать по тарелке блюдо и желать самому себе приятного аппетита.
Чудовище не могло представить себя в темном закоулке между помойкой и другой помойкой, с надеждой высматривающего одиноких прохожих. Так же оно даже представить себе не могло, что значит гнаться за потной обкаканной со страха и вопящей жертвой, петляющей в темном переулке.
Эгоистичное и самовлюбленное чудовище уже лежало на кровати в собственных покоях. Он вспоминал, как в его дом приходили несчастные девушки в поисках второй даты на надгробном камне.
Вместо того, чтобы утонуть в какой-нибудь местном водоеме, девицы приходили топиться в красивых глазах цвета рассвета.
С каким удивлением несчастные красавицы смотрели на галантного красавца, ожидая увидеть в сумраке старинного холла ужасного монстра!
Чудовище проявляло такую наигранную заботу, что девушки напрочь забывали, где находятся. И зачем пришли.
Окруженная вниманием жертва рассказывала свою историю, делилась своей бедой. И тут же находила понимание и сочувствие. Чудовище утешало ее, вытирало слезы, а потом нежно обнимало. Раз и навсегда.
Интересы чудовища не ограничивались несчастными красавицами. Больше всего на свете он любил книги. В его покоях расположилась роскошная библиотека.
В ней можно было найти все от старинных гримуаров, после которых моют руки даже самые черные маги до древних фолиантов, за которые продал бы душу любой коллекционер.
И когда бледная рука скользила вдоль книжных корешков, зачитанных до дыр, на красивых бледных губах появлялась улыбка. Длинный коготь хищно выбирал переплет, словно жертву. А потом похищал книгу с полки, чтобы впиваться в каждую строчку.
В этот момент чудовище могло сидеть в кресле с ногами, закусив палец и улыбаться. Иногда он смеялся, оскалив острые зубы.
Возможно, кому-то это покажется странным, но недавние исследования в области чудовищ показали. Кровожадные чудовища живут намного дольше, чем те, кто пытается объяснить им, как правильно должны вести себя кровожадные чудовища.
Рука чудовища уже выбрало себе жертву, чтобы скоротать остаток вечера, как вдруг…
– Скр-р-р-р-р! – послышался жуткий звук наверху. – Скр-р-р-р!
А следом топот ног. Замечтавшееся чудовище подняло глаза на потолок. И тут сплюнуло хлопья штукатурки.
– Скр-р-р-р! – снова донесся премерзкий звук. Следом за ним донесся грохот. И шустрый «тык-дык -дык».
Подобный ночной звук, доносящийся от соседей, способен превратить даже бабушку божий одуванчик в кровожадного маньяка с топором.
– Тр-р-р-р-р! – послышался долгий грохот. Он начался от двери и закончился в другом конце комнаты.
Либо фантазия чудовища разыгралась ни на шутку. Либо кто-то катался на шкафе. Или комоде.
Запахнув на талии халат, чудовище встало с кресла, решительно направляясь в сторону грохота.
Он подошел к двери и открыл ее.
– Ой, как хорошо, что вы пришли! – послышался все еще всхлипывающий голосок. – А можно сделать маленькую перестановочку?
Маленький ужин тут же превратился милую девочку, улыбаясь сквозь слезы. Но чудовище не обманешь. Он только что видел, как хилые ручки и спинка толкали шкаф в другой конец комнаты. А пухлые губки выкрикивали такие слова, от которых дети сразу становятся взрослыми.
– Решила перестановочку маленькую сделать. Хочу добавить немного уюта, – всхлипнул ужин. И показал рукой в сторону комнаты.
От угла до шкафа тянулась очень уютная рытвина на паркете. Дорогой ковер уютно собрался гармошкой. Хрустальная люстра очень уютно отогнулась и уютно царапала шкаф. Занавеска был уютно содрана. А на ней уютно стояла массивная тумба с золотыми ручками. Роскошная кровать была криво сдвинута с места, уютно собирая под собой остатки ковра.
– Просто я очень расстроилась, – прерывисто вздохнул ужин, одергивая чужую сорочку.
Глава седьмая. Бессовестница
– Просто я очень расстроилась, – прерывисто вздохнул ужин, одергивая чужую сорочку.
Повисли сразу двое. Странная тишина и чья-то жизнь на волоске.
– Ложись спать, – убедительно произнесло чудовище, скрипнув зубами. Эта мягкость в голосе давалась ему тяжело. На самом деле чудовище собиралось выгулять весь словарный запас без поводка и намордника. Но сдержалось, чтобы не спугнуть.
В каждом мужчине и чудовище живет охотник. Арендует часть души, так сказать. И не платит за аренду. «Терпение! Терпение!», – успокаивалось чудовище, пытаясь изобразить понимание.
– Мне просто так привычней, – всхлипнул «ужин с косичками», утирая пот со лба. – Кровать должна стоять вон там, а шкаф тут. Я тихонько… Честное слово! Как мышка!
Чудовище никогда не видело таких тихих мышей. И теперь подозревало, что не очень хочет с ними знакомиться.
– Ложись. Спать, – почти нежно прошептало чудовище. И тут же изобразило на лице заботу.
– Да как тут уснешь! Меня не взяли в Академию! – нижняя губа «ужина» задрожала. – Я вот пытаюсь себя отвлечь хоть как-нибудь!
– Ничего, все будет хорошо, – выдавило из себя чудовище. И его кольнуло предчувствие, что не у него.
– Мне не спится, – жалобно произнес «ужин».
– А я и не наливаю, – усмехнулось чудовище. – Поэтому марш спать!
Его взгляд опустился на ноги «ужина».
– И босыми ногами по полу не ходи! – сглотнуло чудовище. Ему не очень не хотелось таскать по очереди каждую ногу и мыть ее.
– Вы такой заботливый, – улыбнулся «ужин». – Вот я бы на месте бабы не посмотрела, что у вас хозяйство маленькое!
Чудовище смотрело на «ужин». На секунду его посетила странная мысль. А не сходить ли к какой-нибудь гадалке? И узнать, сколько он так протянет?
– Спать, – процедило чудовище. – Завтра разберешься со своей Академией.
– Хорошо, – шмыгнул носом «ужин». И тут же слезы просохли. – Ну конечно! Вы правы! Я… Я завтра же снова отправлюсь в Академию! И буду добиваться, чтобы меня взяли! Они же просто не видели, на что я способна, ведь так? Так! А как увидят, то сразу же возьмут! Я уверена!
– Ну конечно, – вздохнуло чудовище, вежливо улыбнувшись и закрывая дверь.
Улыбка сползла с его лица. Взгляд снова стал отстраненно равнодушным. Тихие шаги удалялись в сторону роскошной хозяйской спальни.
– Спи, – улыбнулось чудовище. – Спи… Сладких снов тебе…
Через час чудовище медленно встало с кресла. Почти беззвучный шелест его шагов нарушал тишину спящего дома.
Скрип роскошных дверей пытался предупредить всех, что приближается смертельная опасность. Но скрип был таким тихим, зловещим, что тут впору бежать подальше из этого дома, куда глаза глядят.
Чудовище медленно приближалось к кровати. «Может, просто свернуть ей шею?», – подумало чудовище.
Полная луна с любопытством заглянула в щель мрачных и тяжелых штор. В лунной дорожке серебрилась пыль. В кровати было пусто.
Только подушка, прикрытая одеялом, создавала иллюзию, что кто-то спит.
В этот момент чудовищу стало как-то неуютно. Он осмотрелся по сторонам. Окно было закрыто.
«Неужели раскусила?!», – пронеслась мысль в голове чудовища. Он увидел отблеск своих глаз в темноте зеркала.
Проверив комнату, чудовище направилось по коридору. Кошачья грация хищника заставляла его двигаться почти бесшумно. Коридор заканчивался. Чудовище начинало нервничать. Как вдруг…
В тишине спящего дома возле одной из дверей послышался жуткий чавкающий звук. Чудовище на секунду усомнилось, что оно одно охотится в этом доме.
– Ном-ном! – слышалось в щель. Дверь вела в столовую. И судя по звуку, там пировала какая-то кровожадная, но совестливая тварь, доедающая чьи-то останки. Неведомая тварь тихо подвывала и поскуливала, видимо, мучимая совестью.
– Рррраф, – послышалось, когда чудовище открыло дверь. И включило свет. На всякий случай.
Первое, что оно увидело, так это пойманный с поличным и врасплох «ужин» со следами крови на физиономии. В руке «ужина» была окровавленная конечность.
Чудовище на всякий случай моргнуло.
И все тут же встало на свои места. На столе была огромная банка с вареньем, съеденная до половины. А в руках «ужина» длинный батон, намазанный вареньем.
– Ты что здесь делаешь? – прошептало чудовище, глядя на руки по локоть в «крови».
– Куфаю! Ик, – послышался сдавленный голос. – Мне офень фтыдно!
На него смотрел хомяк с огромными щеками. В глазах «хомяка» стояло раскаяние и угрызения совести.
– Я фшегда, когда раффтраиваюфь, куфаю… Офобенно по нофям, – вздохнул «ужин». И посмотрел на варенье. – Ик! Ой!
– Иди с-с-спать, – прошипело чудовище, видя, как липкие руки закрывают крышку варенья. А потом перепачканные губы облизывают пальцы.
– Мне так стыдно, – шмыгнул носом «ужин», вытирая руки о платок. – Хотя, погодите! Вы тоже есть пришли? О! Так это же здорово! Будем хомячить вместе! Сразу видно, что родственники! Пусть и очень дальние! Это у нас семейное!
Если бы они действительно были родственниками, то чудовище с удовольствием отстирал бы ее с генеалогического гобелена. С пятновыводителем. Вручную.
– Ложись спать, – вымученная улыбка чудовища выглядела почти настоящей.
