Ольга Романова "Инферно.ру"

Инферно.ру
Ольга Романова

Великие Стражи, кто они? Ангелы? Демоны? Или это просто чья-то фантазия, и не существует никого, кто взял бы на себя труд приглядывать за проклятым человечеством?Однажды, поднявшись на крышу, Костя Ершов знакомится с таинственным мистером Фогом и соглашается на Игру, которая изменит всю его жизнь.

Ольга Романова

Инферно.ру

«Что наша жизнь? Игра!»

«…он убил свою мать!»

С. Калугин.

Вступление

Глубокая ночь накрыла Москву душным, тяжёлым небом. В гневе взирал оскоплённый Уран на землю, в бездействии смертных, не смея слиться с желанной супругой[1 - Речь идёт о Гее, богини земли с помощью своего сына Кроноса оскопившая мужа.] в безумном экстазе. Всё что осталось ему – лишь грозить с высоты утратившим совесть потомкам, пустым и холодным как глина их породившая. Прусская[2 - Прусская синяя – название краски. Самая тёмная синяя из всех имеющихся.] немота опустилась на землю предвестницей бури. Мир затаился.

Двое молодых мужчин приятной наружности, одетых не по-летнему тепло, сидели на лавочке возле небольшой, сокрытой от глаз «безбожной стеной»,[3 - Комплексом зданий Министерства экономического развития и торговли Российской Федерации.] уютной церкви Архангела Михаила в Овчинниках.

Плавный контур фигур, имевший начало из правой вмятины тёмно-серого фетра (такой же окружной как буква «о» в названии «хомбург») плавно стекал к загнутым вверх полям угодливой шляпы и падал вниз, на плечи нового «честерфилда»;[4 - Честерфилд – пальто. Представляет собой вариант английской верхней одежды, характеризующийся полуприталенным силуэтом и наличием бархата на воротнике.] обнимая лишённые смысла тела, контур струился к обутым в мягкую кожу изящных ботинок ступням и терялся в ваксе асфальта как Ламбтонский червь[5 - Чудовище из легенды Северо-Восточной Англии.] в мёртвой реке. Два силуэта, связанных целью, едва различались на фоне грязных от пыли и мыслей камней старинной церквушки; лишь шёпот, усиленный временем места, да пара звёздных мазков на серых пальто выдавали чужанинов.

Время и место встречи, сам вид незнакомцев: вызывающе чужой, посторонний духу Москвы (сребролюбивому, пошлому, противному Богу) и некая аура тайны, странным образом поражавшая глухотой случайных прохожих, – всё наводило на мысль об иностранных шпионах, устроивших встречу в центре столицы. Неестественная скованность (словно одежда и само тело доставляло им мучительное неудобство) и странный говор (будто с мелкими камушками во рту) кричали о принадлежности их к чему-то «ненашему» и безальтернативно враждебному.

Часы на башне Кремля пробили три раза. Умноженный громом звук взлетел над Москвой стаей разбуженных воронов, чёрных, как лик гневливого сына Хаоса.

Молодой человек, чей красивый подбородок был украшен рыжей кудрявой бородкой, окинув глазами небо, тревожно зашевелился: раскатистый голос стихии, усиленный северным ветром, недвусмысленно намекал соумышленникам, что пора расходиться.

– Скоро рассвет. Пора принимать решение, – сказал он с тем нетерпением, какое часто бывает у молодых, порывистых юношей, вдохновлённых безумной идеей, часто опасной и вредной.

– Ещё один…, – с задумчивым вздохом произнёс его собеседник, голубоглазый мужчина лет тридцати. Он был безбород, чуть выше своего товарища и шире его в плечах. Его каштановые волосы, красивой волной омывали длинную шею, на которой покоилась благородная голова с правильным, античным лицом человека чтивого и отзывчивого Богу.

Человек с бородкой был хрупок и кутался в пальто, словно прятался в нём от ржавого ужаса, ноющего в подвалах окрестных зданий. С тонкими чертами лица, умным взглядом зелёных глаз, подвижный, он выглядел моложе своего визави и говорил с ним с долей почтения, как если бы тот был ему старшим братом или наставником.

Нерешительность друга его смущала. План, ещё вчера казавшийся ему идеальным, на фоне раздумий товарища, превращался в смертельную выходку непослушного сына, однажды поверившего, что крылья, скреплённые воском, могут летать. От мысли о возможной своей ошибке, породистые ноздри юноши дрогнули, изящные брови нахмурились.

– И будет ещё один, и так до скончания века, – проговорил он поспешно. – Поговорим об этом потом, брат Азриэль. Сейчас мне нужен ответ. Ты одобряешь мой план?

Человек, названный Азриэлем, снова вздохнул. Приближалась гроза. Сомнение, вечный спутник бессмертных, хмурилось и вздыхало, как хмурилось и вздыхало всегда, когда речь заходила о людях: наивных, слабых, страдающих….

– Я думаю, брат Йона. Я думаю и страдаю. Сомненья мои велики. Часть меня согласна с тобой, другая – стремится остаться в законе. Новое пугает меня…. Ты точно уверен, что это поможет?

– Уверен, брат Азриэль, – мгновенно ответил Йона, приняв ответственность с наивной, мальчишеской ревностью. – Много дней и ночей я просматривал возможные варианты. Выбора нет.

– Значит, решение, предложенное тобой….

– Как клин клином выбьет другое, ложное, им уже принятое.

Азриэль подставил лицо холодному ветру. «Что сказал бы Он? Не вторгаемся ли мы в святая святых, свободную волю?»

– Может, всё же лучше не вмешиваться?

– И позволить ему оступиться?

– Да. Вернуться и снова начать сначала, как все, не нарушив порядка.

– Но, с грузом…, ведь смерть смерти рознь. У мальчика потенциал…, – глаза Йоны подёрнулись влагой. Он отвернулся от друга и вытер с лица горячие слёзы.

– Ты плачешь?

– Это ветер брат Азриэль.

Собеседник кивнул, на мгновенье задумался и тихо спросил:

– А как же другой? Его тебе не жалко?

Йона нахмурился.

– Мне больно думать о нём, но он уже на пространном[6 - Широкий путь ведущий к погибели. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель…» (Мф. 7:13)] пути и участь его решена. Ты же знаешь.

– Да, знаю и печалюсь вместе с тобой. Прости, что спросил.

– Это твой путь: сомневаться и спрашивать.

– Путь…, – эхом ответил товарищ.

Йона тряхнул головой, прогоняя грустные мысли.

– Вот именно! Скажи мне, как узнаем мы, верен ли путь, не пройдя его до конца? Если это поможет, скольких удастся спасти! Риск контролируемый – даже и не риск, а эмоция, может чуть более яркая, чем привычные им.

– Ты в это веришь, брат Йона. Поверю и я, – согласился Азриэль, и, всё же, подумав, добавил: – Сам я, ты знаешь, приверженец старой, проверенной школы. Сплетение судеб, причина и следствие – всё в рамках закона.

– Но всё это будет и там.

– В мёртвой, холодной цифре?

– Не такой уж и мёртвой. Созданное мной намного масштабней и интереснее обычной игры. Миры сойдутся, тайное станет явным, тьма проявит себя и будет наказана….

– Ты так веришь в способности этого мальчика?

– Я верю в талант, брат Азриэль; талант – это нечто настолько таинственное, что, когда всё будут знать про землю, про её прошлое и будущее, когда всё будут знать про Солнце и звёзды, про огонь и цветы, когда всё будут знать про человека, – в последнюю очередь всё-таки узнают, что такое талант…[7 - «Талант – нечто настолько таинственное, что, когда всё будут знать про землю, про её прошлое и будущее, когда всё будут знать про Солнце и звёзды, про огонь и цветы, когда всё будут знать про человека, – в последнюю очередь всё-таки узнают, что такое талант…» – Расул Гамзатов.]

– Ты уже выбрал имя?

Вопрос обрадовал Йону. Он понял, брат одобрил Игру.

– Мистер Фог.

Азриэль улыбнулся.

– Что ж, спасай своё стадо,[8 - В одном из значений, английское слово «fog» (в качестве глагола) означает «пасти скот на отаве».] брат Йона, – произнёс он устало, как человек проделавший долгий и трудный путь. – Хотя, на мой, старомодный взгляд, «Mister For» звучит слегка театрально. Я бы выбрал что-то попроще. Скажем…, господин Иванов.

Щёки Йоны зарделись.

– Люди любят театр, – смущённо ответил юноша. Он вдруг приосанился и на ближних раскатах грома, пропел, подражая великому тенору:[9 - В. А. Атлантов.] – Что наша жизнь? Игра! – исполнив отрывок из арии Германа, смутился и быстро добавил. – Я слушал эту оперу, давно. Мастер тогда был в ударе.

– Всегда завидовал возможности людей творить. Если бы люди помнили, чем наделил их Творец, мы бы, брат Йона, остались с тобой без работы, – Азриэль широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. – Пора, – мужчина поднялся и протянул товарищу красивую руку. – Дождь накроет столицу через пару минут.

Первые крупные капли дождя с шумом упали на землю; сразу запахло умытой листвой и чем-то живым, и свободным. Невиданный ливень обрушился на Москву слезами Урана, теплыми, как прощающий взгляд уходящего в полночь супруга.

Двое молодых мужчин, не по-летнему тепло одетых, поклонившись кресту на главке старинной церкви Архангела Михаила, неслышно покинули место.

Действие 1. Ученик

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу…»

Данте

Московская осень, взявшая с места в карьер сентябрьской хлябью, внезапно замедлила бег и в это воскресное утро: чистое, свежее, тёплое – всеми оттенками жёлтого, благословляла прохожих.

Константин Ершов по прозвищу «Гугл» тридцати семи лет отроду, стоя на крыше новой высотки, мрачно взирал на город. Армагеддон, в отдельно взятой душе, достиг своего апогея: силы добра и зла боролись за мысли несчастного. «Это конец,» – толкал его в пропасть дьявольский хохоток. «Не верь! Всё ещё впереди!» – хрустальные крылья ангела, сильным порывом ветра, гнали его от бездны.

Костя был зол. Высокий, худой, с узким лицом и тёмным взглядом забившего на всех наркомана, он чувствовал себя до боли чужим в прозрачном пространстве бабьего лета, счастливом до тошноты и сведения острых скул. Холодные губы мужчины кривились в безумной усмешке: «трусливый ублюдок» никак не хотел умирать.

То, что жизнь его кончена, Костя знал точно, как познавший мир Google, с безразличием мёртвой машины, указавший ему на самый короткий и безболезненный путь в немоту: прыжок с небоскрёба – ни боли, ни шанса вернуться обратно.

Решение покончить с собой не было для него спонтанным, каким, возможно, оно бывает в юности, полной порывистой дури и мгновенных обид. Ни безумной любви, ни смертельной болезни, ни творческих мук – ничего, что могло бы назваться «нормальной» причиной для смерти. Взращённый в цепких объятиях материнской заботы, он был стерилен от боли. Пустота. Пустота дышала в затылок как старая бабка в трамвае: гнусно, вонюче, мёрзло.

На четвёртом десятке, случайная мысль: «А собственно зачем я живу?» – и честный ответ: «Ни за чем,» – стали первым шажком на пути к невозврату. Работа, шалые встречи, пиво по вечерам, – он даже собаки себе не завёл. Ни жены, ни детей, и друзей-то – Пашка да Толик. Жизнь его была похожа на старый троллейбус с табличкой на грязном окне «Родительский дом» – «Обрыдлый Билайн», в холодном чреве которого, два надзирателя: мать и хамистый босс по прозвищу «Борька», спорили за право владения мёртвой машиной. Костя, обретший прозвище «Гугл» за вечное: «Гугл Ок», – был лицом из толпы, никем, одним из восьми миллиардов таких же как он «ноунеймов».[10 - От английского «no name» – нет имени: человек без имени, никто.]

Решение зрело как прыщ на лице влетевшего в пубертат салаги; воспалявшись, оно терзало бедного Гугла: стреляло, чесалось, болело. Он выдавливал его из себя, мазал заумственной дрянью, мол, все так живут; «прыщ» успокаивался. Через время всё повторялось. Мир был адом, а смерть – единственным средством от нескончаемой муки.

Чёрные волосы до плеч волосы, роем взбесившихся мух, метались вокруг головы. Привычным движением руки, Костя откинул со лба непослушную чёлку и поднял к небу глаза. Синяя высь обожгла его своей бесконечностью. В этот самый момент, стоя на грани миров, он с отчаянием понял, когда он уйдёт, НИЧЕГО не изменится; солнце всё так же будет светить, небо выситься, люди продолжат свой бег, но, уже без него. НИКТО, кроме матери и отца, даже не вспомнит о нём. Косте стало обидно. Он пытался представить, как будет красиво лететь в потоке тёплого ветра: бросивший вызов смерти герой…. Вместо этого, Костя-Гугл увидел себя лежащим в крови, с вытекшим глазом и сломанным позвоночником. «Чёрт…» От страха он плюнул в чёрную бездну асфальта.

– Плеваться не хорошо, – неожиданный голос чуть не отправил Костю вслед за плевком. – Тем паче москвичу. Вы ведь не инородец какой.

Отпрянув от края бетонной плиты, Константин обернулся.

– Какого чёрта вы здесь творите! – набросился он на незнакомца. – Я из-за вас чуть не свалился с крыши!

Человек вежливо извинился:

– Прошу простить мне мою оплошность. Я не подумал о последствиях внезапного своего появления перед человеком, уверенным, что кроме него, в воскресное утро на крыше никого не будет.

Человек был странен, даже для Москвы, привыкшей к разному, часто бездарному и, как следствие, пошлому и дурному. Человек-невидимка – первое, что приходило на ум при взгляде на незнакомца, господин-никто, безликая маска о которой не можешь вспомнить на утро: чёрточка-нос, чёрточка-губы, жидкие серые волосы, серый костюм, такого же цвета ботинки и портфель в правой руке, одетой в перчатку из кожи. «Мистер Фог,» – окрестил незнакомца Костя.

– Кто вы? – спросил он мужчину.

– Зовите меня мистер Фог.

Костя опешил.