Монстры и волшебные существа: русские сказки и европейские мифы с иллюстрациями Аны Награни
Александр Николаевич Афанасьев
МИФ КультураСказочная Русь. Иллюстрированная серия
В этой книге собраны русские народные сказки и классические тексты мировой литературы, в которых главными действующими персонажами становятся загадочные и страшные, добрые и коварные сверхъестественные существа – от жар-птицы и кота Баюна до индрика и мантикоры. Фольклорные и мифические сюжеты по-новому раскрываются благодаря комментариям кандидата филологических наук Варвары Добровольской, а завораживающие иллюстрации художницы Аны Награни погружают в атмосферу текстов, полных мистики и волшебства.
Для кого эта книга
Для ценителей истории и мифологии.
Для тех, кто интересуется русской культурой, архетипами.
Для тех, кто хочет погрузиться в прошлое и найти параллели с современностью.
Монстры и волшебные существа. Русские сказки и европейские мифы
Все права защищены.
Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© Иллюстрации. Ана Награни, 2024
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
?
О книге
Сказка – это не только всем хорошо известный фольклорный жанр, но и в целом понятие, которым описываются любые необычные, яркие, фантастические истории и существа. Мы часто не задумываемся о происхождении того или иного знакомого с детства персонажа, которого привыкли считать сказочным: пришел ли он из фольклора, является ли героем любимой детской книги или мультфильма.
В этой книге собраны персонажи, заимствованные из традиционной культуры – народных сказок и древнерусской книжности.
Фольклорные сказки знают множество чудесных созданий: жар-птицу, Коня о шести крыльях, Чудо Лесное и других. Эти персонажи могут выступать и противниками сказочного героя, и его помощниками, и редкой диковинкой, добыть которую – отдельный подвиг. Объединяет их одна важная особенность народной сказки: очень редко мы найдем в них портретные описания.
Сказке важна роль того или иного существа в сюжете, но вот представить его размеры, цвет и другие детали внешности читателю (а изначально – слушателю) приходится самостоятельно. Помогают ему в этом художники – авторы книжных иллюстраций, картин, мультфильмов, благодаря которым сказочные существа обретают свою портретную индивидуальность.
А вот с персонажами древнерусской книжности (птицы сирин и алконост, индрик, василиск и др.) ситуация ровно противоположная: большинство из них известны по книжным миниатюрам (особенно в переводных средневековых бестиариях) или лубочным картинкам, но вот развернутых сюжетов о них гораздо меньше.
На страницах этой книги слова и изображения соединяются и дарят новую встречу со сказочными существами.
Наталья Петрова, кандидат филологических наук, фольклорист, старший научный сотрудник РГГУ, доцент РАНХиГС
Предисловие
О персонажах сказок и их особенностях – например, о том, что делает Иван-дурак, а что Иван-царевич, чем отличается Василиса Прекрасная от Царь-девицы, где живет Баба-яга и где находится смерть Кощея, – читатель чаще всего знает только то, что рассказывает ему сам текст. При этом многие сказочные сюжеты и образы пришли к нам из далекого прошлого, сохранив в себе элементы мифов и некоторых ритуалов. За века они трансформировались, обросли деталями сказочной фантастики, переплелись с другими сюжетами и образами.
Сказки бывают разные: о животных, бытовые, легендарные, новеллистические, – но самой большой популярностью и любовью пользуются сказки волшебные. Именно волшебная сказка исторически восходит к архаическому мифу об обряде инициации, то есть обряде посвящения, который является своеобразной вехой, отмечающей переход человека в иной социальный статус, вступление в новую возрастную группу. (Довольно часто это ритуальное оформление вступления во взрослую жизнь.) В древности считалось, что человек во время обряда перерождается в новом качестве, но для этого ему необходимо пройти трудные испытания. Именно такая цепь испытаний и сохранилась в волшебной сказке в виде долгого путешествия героя за тридевять земель в тридесятое царство в поисках чудесных диковинок, поединка с чудовищем, борьбы за исчезнувшего мужа и т. д.
Путь героев сказки – это дорога в загадочный иной мир: тридевятое царство, солнечное, подводное, подземное, девичье государство, мир жар-птицы, Финиста – Ясного сокола, Царь-девицы, молодильных яблок и живой воды. То, что в сказке является территорией чудесного, в мифе было пространством смерти. Именно в этот мир должен был попасть герой ритуала, чтобы, переродившись, воскреснуть в новом качестве.
Однако между сказкой и мифом существует серьезное различие. Миф – это повествование, которое служит для носителя традиции объяснением реальности, а сказка – это вымышленный рассказ, призванный развлечь человека. Искать в сказке пересказ мифа нельзя, как нельзя искать в ней и отражение реальности прошлого, это не учебник истории, но, анализируя сказку, можно выявить исторические элементы, повлиявшие на ее возникновение.
У современного читателя, естественно, возникает вопрос, почему в сказках столько жестокости. Ответ заключается в том, что сказка по большому счету не была детским жанром. Безусловно, существовали сказочные тексты небольшого размера, предназначенные детям. Но волшебные сказки были рассчитаны на взрослую аудиторию, они выполняли ту же функцию, что в настоящее время радио, кино, телевидение и книги, – были призваны развлекать человека всеми доступными средствами, в том числе и страшными, что требовало мастерства. Поэтому в деревнях очень ценились люди, умеющие рассказывать сказки, можно сказать, это была своеобразная профессия. Сказочника нанимали в артель охотников или плотогонов, плотников или рыбаков. Уходя на промысел, люди брали с собой «своего» сказочника, который за умение рассказывать получал такую же, как и все, а иногда и двойную долю добычи. А раз сказочник так ценился, то и он сам старался пополнить свой репертуар новыми историями. Сказочник узнавал тексты из книг, из лубочных листов, от других рассказчиков; он мог строго следовать сюжету или придумывать авторские ходы, наполнять сказку собственными, иногда не свойственными жанру, деталями. В повествовании время от времени появлялись детали современного сказочнику быта, например паровоз, газета, телефон, или, напротив, сохранялись архаические предметы, которые уже вышли из употребления.
Имена некоторых сказочников на слуху. Так, все мы знаем ключницу Пелагею, которая рассказала юному барчуку, болеющему в имении Знаменское, сказку про аленький цветочек. Сергей Аксаков не только слышал эту историю от Пелагеи, но и читал ее во французских вариантах о красавице и чудовище, однако всегда утверждал, что основой его «Аленького цветочка» стал рассказ ключницы. Конечно, мы помним, что сказки рассказывала Пушкину его няня Арина Родионовна. Благодаря ученым и собирателям конца XIX – начала ХХ века стали известны имена сказочников и сказочниц из разных регионов России.
Люди, профессионально рассказывающие сказки, имели разный жизненный опыт и эстетические пристрастия, поэтому одни и те же сюжеты они передавали по-разному. Но по-разному и фиксировали за ними исследователи. Это сейчас мы можем записать фольклорную сказку на диктофон или камеру, раньше же все записывалось от руки. Некоторые фольклористы стремились максимально точно зафиксировать речь исполнителя, а другие – лишь записать основные сюжетные ходы, что, разумеется, влияло и на финальную версию сказки.
В данной книге в разделе со сказочными существами в основном приведены тексты из сборника Александра Николаевича Афанасьева. Это издание, представлявшее собой первый сюжетный свод русских сказок, увидело свет в 1855–1863 годах. Начало коллекции А. Н. Афанасьева положили его собственные записи, которые он делал на родине в Воронежской губернии. Часть записей была предоставлена из архива Русского географического общества, некоторое количество текстов Афанасьев взял в региональных периодических изданиях и у собирателей-любителей, свои записи сказок предоставил исследователю и Владимир Даль. Афанасьев не только публиковал, но и изучал сказки, сравнивая русские тексты с вымышленными историями других народов. Будучи представителем мифологической школы, он искал в сказках элементы славянской мифологии; и его сказочное собрание стало толчком для изучения этого фольклорного жанра.
В настоящее время неспециалисты называют сказками любые истории, ориентированные на вымысел, в том числе и рассказы о различных чудесных героях. Однако довольно долго представления о мире и населяющих его существах были частью «естественно-научных» сочинений, трудов по филологии и теологии. Наряду с реальными животными в подобных работах появлялись описания вымышленных персонажей. В таких литературных памятниках, как «Шестоднев», «Толковая Палея», «Физиолог», «Сказание об Индийском царстве», в различных бестиариях и азбуковниках давались названия и описания различных животных, которые воспринимались не только как некие загадочные существа, но и как христианские символы порока и добродетели. В этом издании вы найдете отсылки к таким описаниям и их фрагменты, а также отрывки из мировой художественной литературы, содержащие упоминания и описания вымышленных персонажей.
Многие существа из второй части этого сборника влияли на формирование образной системы сказок, а также становились частью преданий и легенд. Мы вряд ли встретим в текстах русских сказок василиска или индрика, но их чертами иногда наделялись знакомые нам волшебные герои. Представления о них освоены фольклорной традицией, они были понятны сказочнику и использовались в конкретных текстах, поэтому обратимся к этим мифическим существам и мы.
Варвара Добровольская, кандидат филологических наук, доцент РГУ им. А. Н. Косыгина (Технология. Дизайн. Искусство)
Часть 1. Сказочные существа
Волшебный конь
В восточнославянской традиционной культуре конь был одним из самых мифологизированных образов. Он воспринимался как ездовое животное богов и христианских святых, существо, связанное с плодородием, проводник умерших душ в иной мир, предвестник судьбы человека. Все эти мифологические ипостаси коня сохранились в разных фольклорных жанрах.
На Святки и на Троицу в коня рядились, чтобы обеспечить себе богатый урожай. В свадебном обряде коней привязывали под окнами молодых, что должно было сулить новой семье здоровье и благополучие. Во время календарных обрядовых действий конь становился персонажем, который маркировал смену сезонов: например, Авсень, один из героев Святок (в ряде традиций он всадник, в ряде – конь), олицетворяет собой начало нового года, приближение весны и т. д.
Святые Георгий Победоносец и Федор Тирон побеждают змея, именно будучи всадниками, не без помощи своих коней; богатыри, сражающиеся со змеями в былинах, тоже всегда появляются в тексте на коне. Мифологическую природу этого животного сохранила и сказка; в волшебных сюжетах много коней, они разные, но почти все чудесные.
Чаще всего в сказке встречается богатырский конь. Обычно герой-богатырь ищет коня себе под стать и находит его в пещере, под камнем или в конюшне, прикованным на двенадцати цепях. Такой конь необыкновенно сильный, он не прогибается под рукой главного героя и способен выдержать богатырского всадника. Эта невообразимая сила является сказочной особенностью коня: он способен довезти героя до места подвига и вернуть обратно.
В ряде случаев конь не просто обладает необыкновенной выносливостью, но и может говорить со всадником и знает местонахождение чудесных диковинок, которые ищет герой. В этом случае конь способен не только довезти героя до нужного места, но и указать способы получения искомого.
В ряде сказок для победы над злодеем необходим конь, равный животному противника, и такого помощника нужно «выслужить», например получить как плату за работу у Бабы-яги. Герой с помощью волшебных помощников выполняет поручение Бабы-яги: пасет двенадцать чудесных кобылиц, не теряя ни одной, – и выбирает себе в награду «лежащего жеребеночка», который еле-еле стоит на ногах. Несмотря на явное нежелание Бабы-яги расставаться со слабым коником, богатырь забирает его, пасет на заповедных лугах, кормит скатным жемчугом или горящими углями, и через три дня и три ночи жеребенок превращается в богатырского коня, способного помочь герою победить главного противника, например Кощея.
Отправляясь в путь, герой может получить от чудесного помощника крылатого коня. Такой конь имеет одну, две, три или шесть пар крыльев. Этот образ имеет глубокие корни: как уже говорилось, конь в большинстве традиционных культур выступал посредником между мирами живых и мертвых. Его даже хоронили вместе с хозяином, чтобы он мог довезти человека в загробное пространство и служить ему там. Но первоначально посредником между мирами был не конь, а птица. По мере развития хозяйства менялось отношение людей к животным, их восприятие, в результате чего проводником между мирами стала не птица, а конь. При этом новый посредник сохранил черты своего предшественника – и таким образом конь в сказке стал крылатым.
Еще один чудесный конь в сказке – знаменитый Сивка-Бурка. Это разновидность богатырского коня, но его особенности напрямую связаны с появлением в тексте, тем, как это животное получает главный герой. А появляется он как подарок герою от умершего отца.
Иван-дурак, в отличие от братьев, выполняет просьбу отца приходить к нему на могилу, причем Иванушка исполняет этот завет не только за себя, но и вместо братьев. За это он приобретает власть над чудесным конем, который появляется по первому вызову. С помощью волшебного коня герою удается выполнять трудные задачи, например достать до окошка, у которого сидит царская дочь, снять с ее пальца перстень и поцеловать, чтобы таким образом заполучить невесту. Кроме того, конь помогает герою побеждать врагов.
С чудесной природой Сивки-Бурки как дара умершего предка связана и окраска – этот конь трехцветный: белый (сивый), темно-коричневый с красноватым отливом (бурый) или рыжий (каурый) и черный (вороной). Белый цвет указывает на иномирную природу животного: в саван такого цвета заворачивали мертвецов; в ряде славянских традиций белый – это цвет траура, а также цвет невидимости или неузнанности, некой принадлежности к чужим, именно этим объясняются белый цвет платья невесты и ее белая фата, ведь она чужая в семье жениха и умершая для своей семьи. Таким образом, белый конь – конь мира смерти, но еще и конь некоего иного света – небесного и волшебного. Коричневый или рыжий цвет связан с огнем, солнцем и золотом, это тоже указывает на иномирную природу животного.
Огненная природа коня проявляется и в том, как он появляется перед героем, что он ест: у него из-под копыт летят искры, из ноздрей валит дым. В то же время рыжий цвет отсылает к солнцу и золоту, в мифологических представлениях связанных с иным миром, только в значительной степени миром небесным. На небесную природу Сивки-Бурки указывает и наличие у него звезд по бокам. Третий, черный цвет – довольно позднее явление. Он связан со смертью и трауром.
В одной из сказок, о Василисе, идущей к Бабе-яге за огнем («Василиса Прекрасная»), появляются три коня разных цветов, также демонстрирующих связь этого животного с другими мирами. Баба-яга на вопрос девушки об их природе объясняет, что увиденный ею белый всадник на белом коне – это белый день, красный – солнце, а черный – ночь.
Знает сказка и золотого коня, становящегося предметом поисков героя. Находится такой конь в тридевятом царстве и является собственностью царя этой земли. Он чудесен именно своей золотой окраской, которая указывает на его иномирность, но других особенностей в нем нет. Это просто чудесная диковинка, как Свинка – золотая щетинка, Олень – золотые рога, золотые яблоки или золотоволосая царевна.
Иным персонажем является золотогривый конь, цвет гривы которого, разумеется, указывает на его иномирную природу. Мы не знаем, откуда он появляется на поле семьи героя, почему ему нужно есть и топтать посаженную там пшеницу, но, даже совпадая по внешним действиям с волшебной жар-птицей (которая тоже топчет и съедает пшеницу на поле), в сказке золотогривый конь является не просто чудесной диковинкой, но выполняет функцию дарителя.
Когда герой удерживается на таком коне и не отпускает его, волшебное животное, желая обрести свободу, дарит конька-горбунка, которому делегирует функцию чудесного помощника. Выполнив свою функцию в сюжете – оценив, способен ли герой к подвигам, вообще является ли он героем в полном смысле и достоин ли получить чудесного помощника, – золотогривый конь дарит такового и больше не появляется в сказке.
Конек-горбунок, как было сказано выше, является даром золотогривого коня (в сказке П. П. Ершова – одним из трех жеребят золотогривой кобылицы, а в народных версиях – ее подданным) и, соответственно, тоже принадлежит иному миру. На это указывает и его необычный облик: конек-горбунок – это маленький конь с длинными ушами и двумя горбами. Он отличается быстротой передвижения, знаниями об устройстве иного мира. Поскольку его хозяин не богатырь, а искатель, горбунку не нужна непомерная сила, он не сражается с врагами, но помогает герою добыть чудесные вещи.
Сюжет о волшебном коне-помощнике известен с давних времен. Самый ранний зафиксированный вариант встречается в книге итальянского новеллиста Джанфранческо Страпароле (1480–1557). В России первый опубликованный вариант этой сказки относится к XVIII веку (лубок «Старая погудка на новый лад»), после она переиздавалась с различными дополнениями и переделками.
Свинка – золотая щетинка, утка – золотые перышки и золотогривый конь
Жил старик со старухою; у них было три сына: двое умных, третий – дурак. Старик со старухой померли[1 - Здесь и далее, если не указано иное, тексты сказок печатаются по изданию: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: в 3 т. / подгот. Л. Г. Бараг, Н. В. Новиков; отв. ред. Э. В. Померанцева, К. В. Чистов. – Москва: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники).]. Перед смертью отец говорил: «Дети мои любезные! Ходите три ночи на мою могилу сидеть». Они кинули между собой жребий; досталось дураку идти. Дурак пошел на могилу сидеть; в полночь выходит отец его и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я, батюшка, дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою!»
На другую ночь приходится большому брату идти на могилу; большой брат просит дурака: «Поди, дурак, посиди за меня ночку; что хочешь возьми». – «Да, поди! Там мертвецы прыгают…» – «Поди; красные сапоги тебе куплю». Дурак не мог отговориться, пошел другую ночку сидеть. Сидит на могилке, вдруг земля раскрывается, выходит его отец и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я, батюшка, дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою!»
На третью ночь надо среднему брату идти, он просит дурака: «Сделай милость, поди посиди за меня; что хочешь возьми!» – «Да, поди! Первая ночь страшна была, а другая еще страшнее: мертвецы кричат, дерутся, а меня лихорадка трясет!» – «Поди; красную шапку тебе куплю». Нечего делать, пошел дурак и на третью ночь. Сидит на могилке, вдруг земля раскрывается, выходит его батюшка и спрашивает: «Кто сидит?» – «Я, дурак». – «Сиди, мое дитятко, господь с тобою! Вот тебе от меня великое благословение». И дает ему три конских волоса.
Дурак вышел в заповедные луга, прижег-припалил три волоса и крикнул зычным голосом: «Сивка-Бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой».
Бежит Сивка-Бурка, вещая каурка, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать.
Поутру царь клич кличет: «Кто в третьем этаже мою дочь Милолику-царевну с разлету на коне поцелует, за того отдам ее замуж». Старшие братья сбираются смотреть, зовут с собой дурака: «Пойдем, дурак, с нами!» – «Нет, не хочу; я пойду в поле, возьму кузов[2 - Кузов – то же, что берестяная корзина, использовалась для переноски ягод, грибов, орехов и т. д.] да набью галок – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил три конские волоса и закричал: «Сивка-Бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой». Бежит Сивка-Бурка, вещая каурка, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился: сделался такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул и понесся; его конь бежит, земля дрожит; горы, долы хвостом застилает, пни, колоды промеж ног пускает. Через один этаж перескакал, через два – нет и уехал назад.
Братья приходят домой, дурак на полатях лежит; говорят ему: «Ах, дурак! Что ты не пошел с нами? Какой там молодец приезжал – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать!» – «Не я ли, дурак?» – «Да где тебе такого коня достать! Утри прежде под носом-то!»
На другое утро старшие братья сбираются к царю смотреть, зовут с собой дурака: «Пойдем, дурак, с нами; вчера приезжал хорош молодец, нынче еще лучше приедет!» – «Нет, не хочу; я пойду в поле, возьму кузов, набью галок и принесу – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил конские волосы: «Сивка-Бурка, вещая каурка! Стань передо мной, как лист перед травой». Сивка-Бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился, сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул, через два этажа перескакал, через третий – нет; воротился назад, пустил своего коня в зеленые заповедные луга, а сам пришел домой, лег на печи.
Братья приходят: «Ах, дурак, что ты не пошел с нами? Вчера приезжал хорош молодец, а нынче еще лучше; и где эта красота родилась?» – «Да не я ли, дурак, был?» – «Эх, дурак – дурацкое и говорит! Где тебе этакой красоты достать, где тебе этакого коня взять? Знай на печи лежи…» – «Ну не я, так авось завтра узнаете».
На третье утро сбираются умные братья к царю смотреть: «Пойдем, дурак, с нами; нынче он ее поцелует». – «Нет, не хочу; я в поле пойду, кузов возьму, набью галок, домой принесу – и то собакам корм!» Вышел в чистое поле, припалил конские волосы и закричал громким голосом: «Сивка-Бурка, вещая каурка! Стань передо мной, как лист перед травой». Сивка-Бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; стал конь перед ним, как лист перед травой. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое ушко влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел верхом, рукой махнул, ногой толкнул – через все три этажа перескакал, царскую дочь в уста поцеловал, а она его золотым перстнем ударила в лоб.
Воротился дурак назад, пустил своего доброго коня в заповедные луга, а сам пришел домой, завязал голову платком, лег на полати. Братья приходят: «Ах, дурак! Те два раза молодцы приезжали, а нынче еще лучше; и где этакая красота родилась?» – «Да не я ли, дурак, был?» – «Ну дурак – дурацкое и орет! Где тебе этакой красоты достать?» Дурак развязал платок – всю избу осветил. Спрашивают его братья: «Где ты этакой красоты доставал?» – «Где бы ни было, да достал! А вы все не верили; вот вам и дурак!»
На другой день царь делает пир на весь православный мир, приказал сзывать во дворец и бояр, и князей, и простых людей, и богатых и нищих, и старых и малых: царевна-де станет выбирать своего нареченного жениха. Умные братья сбираются к царю на обед; дурак завязал голову тряпицею и говорит им: «Теперь хоть не зовите меня, я и сам пойду».
Пришел дурак в царские чертоги и забился за печку. Вот царевна обносит всех вином, жениха выбирает, а царь за ней следом ходит. Всех обнесла, глянула за печку и увидала дурака; у него голова тряпицей завязана, по лицу слюни да сопли текут. Вывела его Милолика-царевна, утерла платком, поцеловала и говорит: «Государь батюшка! Вот мой суженый». Видит царь, что жених нашелся; хоть дурак, а делать нечего: царское слово – закон! И сейчас же приказал обвенчать их. У царя известное дело – ни пиво варить, ни вино курить; живо свадьбу справили.
У того царя было два зятя, дурак стал третий. Один раз призывает он своих умных зятьев и говорит таково слово: «Зятья мои умные, зятья разумные! Сослужите мне службу, какую я вам велю: есть в степи Уточка – золотые перышки; нельзя ли ее достать мне?» Велел оседлать им добрых коней и ехать за уточкою. Дурак услыхал и стал просить: «А мне, батюшка, дай хоть водовозницу». Дал ему царь шелудивую лошаденку; он [дурак] сел на нее верхом, к лошадиной голове задом, к лошадиному заду передом, взял хвост в зубы, погоняет ладонями по бедрам: «Но, но, собачье мясо!» Выехал в чистое поле, ухватил клячу за хвост, содрал с нее шкуру и закричал: «Эй, слетайтесь, галки, карги[3 - Карги – вороны.] и сороки! Вот вам батюшка корму прислал». Налетели галки, карги и сороки и съели все мясо, а дурак зовет Сивку-Бурку: «Стань передо мной, как лист перед травой». Сивка-Бурка бежит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит; дурак влез в левое ушко – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и стал молодец. Добыл Утку – золотые перышки, раскинул шатер, сам в шатре сидит; а возле уточка ходит. Наехали на него умные зятья, спрашивают: «Кто, кто в шатре? Коли стар старичок – будь нам дедушка, коли средних лет – будь нам дядюшка». Отвечает дурак: «В вашу пору – братец вам». – «А что, братец, продаешь Уточку – золотые перышки?» – «Нет, она не продажная, а заветная». – «А сколько завету?» – «С правой руки по мизинцу».
