– Первое место в номинации «Счастливчик» заслуженно достаётся Аде, автору судьбы Гузель Бюрие, – зал взорвался аплодисментами, и на сцену поднялась тучная дама в тёмно-синем сарафане с ромашками и вязаном кофейном жакете поверх. Архитектор усердно захлопал в ладони, наконец-то переведя взгляд с Инес на сцену. Это была его соседка, в некотором роде хорошая приятельница, которая частенько забегала в мастерскую Архитектора, чтобы починить случайно поломанные судьбы. Так к судьбе Гюзель прикоснулась и рука Архитектора.
Одним ветреным, хоть и солнечным утром Архитектор попивал кофе в своей каморке, которая служила ему и спальней, и кухней, но, что радует, хотя бы не туалетом. Предполагаю, что, чувствуя приближение бури в виде своей соседки Ады, Архитектор проснулся значительно раньше и потому уже держал в руках вторую чашку кофе. Витринные стёкла мастерской зазвенели под частыми ударами по двери.
– Архитектор, ты здесь? – визжал испуганный женский голос. – Просыпайся, просыпайся скорее.
Архитектор вскочил, мигом подбежал к двери и, чуть не сломав внутренние затворы, с размахом открыл дверь. На пороге стояла Ада в ночной рубашке и с чемоданчиком в руках. Как только она увидела Архитектора, её круглое лицо размякло, расплылось от горя и беспомощности, а из глаз покатились слёзы.
Ада трясущимися руками протянула Архитектору коробку и заплакала ещё сильнее.
– Я лишь хотела, чтобы она хорошо провела вечер, – шмыгая носом, тараторила Ада, – а она возьми да влюбись в этого.
– Кто? В кого? – заулыбался Архитектор, зная, как Ада любит преувеличивать.
– Гюзель. В этого афериста. А он ей не пара… А я ей сегодня встречу с другим… А она не пошла… А он… А она… – продолжала всхлипывать Ада, протягивая чемоданчик трясущимися руками.
– Ада, прошу, зайди в мастерскую и расскажи по-хорошему, что произошло.
– Ты только посмотри, она же сейчас всё испортит. Я всё испортила, – протяжный и весьма противный плач вырвался из груди Ады.
Архитектор взглянул на экран маленькой коробочки: улыбающаяся темноволосая женщина в годах, вполне привлекательная, пусть и не юная, сидела в отделении банка в ожидании служащего и крупной суммы денег, накопленной ею в течение жизни.
– Ада, но я не понимаю. Она улыбается.
– Она снимает все накопления, всё, что копила на квартиру, чтобы отдать этому проходимцу и купить долю в его бизнесе.
– Ну и?
– Ну и бизнеса у него никакого нет, а вот билет на самолёт на вечерний рейс у него есть.
– Заходи и рассказывай, что сделала.
Ада неуклюжим шариком закатилась в мастерскую и бухнулась в кресло для посетителей.
– Гюзель так скучала тем вечером, – продолжала всхлипывать Ада, – я решила, что до знакомства с будущим мужем, которое должно вот-вот произойти, Гюзель может ещё один разочек отдаться романтике.
– Так, – Архитектор протянул кружку кофе Аде и сдвинул брови, всё ещё оставаясь в непонимании.
– Вернее, сначала я решила, что Гюзель нужно пойти и развеяться, потанцевать, выпить пару бокалов вина с подругами, – на этом моменте Ада зарыдала ещё сильнее.
– Успокойся и продолжай, времени немного, – поглядывая на красный экран телевизора, пробормотал Архитектор.
– Она была в ночном клубе, ей было так весело, и вот тогда я и решила, что нужно познакомить её с кем-нибудь, чтобы она могла отдаться буре эмоций с едва знакомым человеком.
– Ада, – Архитектор нахмурился и посмотрел ей прямо в глаза. – Ты выбрала случайного человека из толпы и не проверила его историю судьбы?
– Да, – ещё громче разрыдалась Ада и закрыла лицо своими пухлыми пальчиками.
– Но ты же потом проверила?
– Проверила, – продолжала всхлипывать Ада, – и встретилась с архитектором этого молодого человека. Он живёт в синем доме рядом с Бюро.
Я пришла и рассказала ему, как для меня это важно, что судьба уже очень сильно отклонилась от курса, а он… он отказался что-то менять.
Архитектор застыл на мгновение. Он знал этого архитектора из синего дома и потому понял, что ничего доброго от взаимодействия с ним выйти не может. Несколько секунд – Архитектор буквально вырвал чемоданчик из рук Ады, поставил на стол и подключил контейнер к своему компьютеру. Как только экран его компьютера загорелся, Архитектор начал спешно печатать на клавиатуре.
– Что ты делаешь? – спросила Ада, удивлённо посмотрев глазами, с которых начали пропадать слёзы.
– Жди, – грубо ответил Архитектор, не отрываясь от компьютера.
Следующие несколько минут были весьма напряжёнными. Архитектор стучал по клавиатуре с такой скоростью, словно в его мастерской пожар и спасение его самого и этого места зависит от скорости удара по маленьким кнопкам. В конце концов Архитектор остановился так же резко, как начал печатать на машинке. Он поднял свой неодобрительный взгляд на Аду, от которого её щёки покрылись красными пятнами.
– Ада, ты должна прекратить поддаваться романтическим настроениям. Это может очень плохо обернуться для какой-нибудь из судеб, это может также плохо обернуться и для тебя.
Ада посмотрела на Архитектора щенячьми извиняющимися глазами и пододвинулась вместе с креслом поближе к столу Архитектора:
– Я обещаю, что больше не буду, я обещаю, – практически умоляя, извинялась Ада. – Что ты сделал?
– Пока Гюзель ждала одобрения от банка, я включил у неё режим болтливости.
Глаза Ады округлились.
– Она рассказала служащему банка, как сильно влюблена, как познакомилась с этим молодым человеком, как быстро закрутился их роман, и что он практически сделал ей предложение и готов отдать ей долю в своём бизнесе.
– И что служащий банка? – уже с интересом слушала Ада.
– Пока он ждал ответ из головного офиса банка, я отправил ему рассылку об участившихся случаях мошенничества, переложил наверх стопки с бумагами одно из писем от клиентки, которая попалась на удочку мошенников, и добавил ещё пару маленьких деталей. Служащий начал расспрашивать Аду про бизнес молодого человека, проверил в базе информацию и показал ей, что такой компании не существует.
– А она?
– Она не поверила, как и все влюблённые.
Я включил в её памяти несколько кадров из её детства и юности, чтобы вызвать у неё чувство тревоги, и вуаля.
– Она не взяла деньги из банка?
– Нет, не взяла, и служащий оказался хорошим человеком. Он отказался выдавать ей эти деньги, зная, что сам нарушает правила.
– И где она сейчас?
– Всё ещё в банке. Они вместе позвонили этому проходимцу, уточнили детали, и он с криками разорвал все отношения с Гюзель.
– Уф-ф-ф, – Ада выдохнула и расслабилась в кресле.
– Ада, сейчас её сердце разбито, она не может встретить любовь своей жизни с таким сердцем. Ты понимаешь это? Тебе предстоит огромная работа, чтобы вернуть её в нормальную колею.
– Я знаю, – улыбка ушла с лица Ады, – но я всё исправлю, обещаю, я всё исправлю. Ты же никому не скажешь?
– Не скажу, – улыбнулся Архитектор. – Но ты должна пообещать, что больше никаких опрометчивых решений и никаких связей с непроверенными судьбами. Обещаешь?
– Обещаю.
Ада ещё не раз после этого случая заходила, а иногда и забегала в мастерскую к Архитектору, бережно держа в руках судьбу Гюзель. Чаще всего за советом, гораздо реже, чтобы что-то исправить. И вот сейчас Ада стояла на сцене, получая награду за свою работу с судьбой Гюзель. Она улыбалась, не пытаясь скрыть слёз на своих глазах. Это была её первая награда на выставке судеб после стольких лет работы: её выбрали из сотен тысяч архитекторов судеб, и это было вершиной её желаний.
Под аплодисменты толпы Ада медленно спустилась в зал и пробралась к столику Архитектора. Она была так растрогана, что, не думая ни о чём, кроме своего безмерного счастья, подошла к Архитектору, обняла его, словно плюшевого медведя, и растрогалась ещё больше.
Архитектору казалось, что все взгляды в этой полутьме прикованы к нему. Он не то чтобы не любил объятия, он не любил сами прикосновения людей. Даже будучи в отношениях с Инес, оставаясь с ней наедине в самых интимных и близких ситуациях, он не любил эти самые прикосновения. Ему казалось, что толпа вокруг смотрит на него с таким же отвращением и презрением, которые он испытывал к объятиям.
– Ты это заслужила, Ада, – лисьим голосом произнесла Инес, не скрывая своего безразличия. – Поскольку мы с тобой давние подруги, не буду скрывать, что я не ожидала.
С лица Ады мгновенно исчезла улыбка, как только она увидела знакомое лицо:
– Какая я тебе подруга? – фыркнула Ада, ещё раз приобняла Архитектора и удалилась в темноту зала.
– Она всё так же бегает к тебе чинить судьбы по десять раз на дню? – Инес уставилась на Архитектора.
– Нет, – сухо ответил Архитектор и перевёл взгляд на сцену, где продолжалось награждение.
Спустя пять или шесть номинаций жюри перешло к награждению в номинации «Сломанные судьбы». Сначала ведущий рассказывал о том, как популярна эта номинация, далее распинался о том, что все в архитектурном Бюро понимают и не принимают жестокость, с которой приходится сталкиваться в этой номинации, но из года в год на церемонии награждения его речь заканчивалась простым оправданием существованию и даже необходимости такого формата судеб:
– Если человечество не будет видеть боль и страдания, оно никогда не сможет по достоинству оценить счастье.
Толпа взорвалась аплодисментами. Архитектор молча сидел за своим столом, ожидая, что в этот раз ему не придётся выходить на сцену за наградой. Цена его награды была слишком высока, а сломанная судьба, которая сейчас проживала свои дни на экране маленькой коробочки рядом с его стулом, в его представлении о человечности не должна была быть сломанной.
– И победитель в номинации «Сломанные судьбы», – ведущий открыл конверт и, не скрывая пренебрежения, произнёс: – Ну, конечно же, Архитектор и судьба Льва Анатольевича.
Зал ещё раз взорвался аплодисментами. Архитектор поднял коробочку с судьбой с пола и поставил на стул, чтобы случайный прохожий не пнул её, пробираясь через толпу в темноте. Он поправил пиджак и, устремив взгляд на сцену, пробрался через толпу к лестнице, преодолел несколько ступеней и в этот раз действительно оказался в центре внимания.
– Расскажите о своей работе, Архитектор, чем Вы удивите нас в этом году?
Архитектор замер. Он не был готов рассказывать о судьбе Льва Анатольевича, он не раз читал о судьбах, которые победили в этой номинации в прошлое годы, и то, что происходило с ними, по жестокости и извращённости даже близко не было похоже на судьбу, с которой он пришёл на выставку.
Лев Анатольевич был самым тяжёлым разочарованием в жизни Архитектора, вернее не он, а тот факт, что Архитектор, имея ответственность за его судьбу, не смог ничего с ней сделать.
В архитектурном Бюро было частой практикой отдавать тесно связанные судьбы одному и тому же архитектору. Её ввели пару сотен лет назад, когда аналитики архитектурного Бюро провели большую ревизию – самую крупную за сотни лет – подготовили аналитический отчёт и обнаружили значительную корреляцию между судьбами первого уровня связи и их нахождением у одного и того же архитектора. Оказалось, что с такими судьбами было куда проще работать, если они были в одних и тех же руках, также сами судьбы были куда счастливее. И тогда лень взяла верх, хотя по официальным данным верх взяла забота о человечестве, и законы поменяли.
Лев Анатольевич был тесно связан не с одной, а с тремя судьбами. Такие люди по меркам архитекторов считались счастливчиками, которым заранее уготована счастливая судьба в кругу близких.
Так как никто не застрахован от ошибок, в ежегодный день распределения судеб, который проходил каждые триста дней, Архитектору передали судьбу Льва Анатольевича, а трём его коллегам три остальные судьбы – его любимой жены и двух их сыновей. Когда ошибка всплыла и всех четырёх архитекторов вызвали в Бюро, чтобы передать все судьбы в руки одного из них, оказалось, что никто не готов отказаться от той части жалования, которая положена за эту судьбу. Архитектор долго убеждал коллег, что с таким подходом к связанным судьбам первого уровня не было практики работы несколько столетий, что системы отслеживают такие судьбы неидеально, полагаясь, что один архитектор будет держать во внимании связанные судьбы, но к консенсусу так и не пришли. В итоге каждый архитектор ушёл из Бюро со своим контейнером.
Лев Анатольевич прожил прекрасное и совершенно счастливое детство. Архитектору практически не приходилось прилагать усилий, так как в судьбе маленького мальчика всё было гладко. Зная, что Лев проявляет интерес к медицине, Архитектор повернул его судьбу в медицинский колледж, далее на стажировку в медицинскую часть военного госпиталя, а потом и на должность главного врача военного госпиталя.
Лев Анатольевич настолько увлёкся наукой, что чуть было не упустил встречу со своей судьбой. В данном случае можно говорить, что он запрыгнул в последний вагон буквально. После тяжёлой смены он забежал в последний вагон трамвая и уснул. Его разбудил словами «депо» громкий голос машиниста, точно так же, как разбудил молодую девушку, уснувшую в противоположном конце вагона. Тёплая летняя ночь и прогулка под полной луной добавили романтики встрече и свели эти две судьбы вместе.
Они жили прекрасную жизнь, построили дом у реки, много путешествовали и завели двух прекрасных детей. Воспитание детей стало большим испытанием: младший сын часто болел, старший постоянно попадал в передряги. И Лев Анатольевич вместе с женой готовы были справиться с этим, но юность мальчиков выпала на одну из самых больших бед человечества – на войну.
Старшего сына привезли Льву Анатольевичу без правой руки на операционный стол, но было слишком поздно, и тяжелейшую борьбу с гангреной и сепсисом Лев Анатольевич проиграл. Младший попал в плен и погиб по дороге домой вместе с матерью, которая провела месяцы в деревне рядом с местом, где держали пленных, умоляя вернуть сына.
Пытаясь усмирить боль, Лев Анатольевич пил, и, сколько бы Архитектор ни пытался, боль была сильнее. В один из дней в палатку медиков прилетел снаряд. Архитектор отправлял коллег, чтобы позвать Льва Анатольевича в другую часть лагеря, давал сигналы, закидывал в его голову мысли о чём-то срочном за пределами палатки, но всё было бесполезно. Лев Анатольевич вернулся домой с войны на несколько месяцев раньше её окончания в тот дом у реки, где всё было пропитано светом и счастьем, но вернулся без ног и, что ещё тяжелее, без любимых людей. Все радостные воспоминания и моменты были заблюрены болью такой силы, что, сколько бы усилий ни прилагалось, судьба Льва Анатольевича не становилась счастливее ни на грамм.
– Только не говорите, что опять применили гениальные секретные приёмы, – посмеялся ведущий вместе с залом и вытащил Архитектора из его мыслей. – Так что, расскажете нам, что такого Вы делали со Львом Анатольевичем?
– Я не смог помочь ему, и поэтому он…
– Конечно, конечно, – перебив Архитектора, засмеялся ведущий. – Но в этой номинации цель не помощь, мой дорогой, тем не менее мы вам поверим.
Зал взорвался хохотом. Какая-то дама вручила Архитектору грамоту и букет цветов, тихо прошептав на ухо:
– Потом подойдите в Бюро, распишитесь за получение грамоты и букета.
Архитектор кивнул головой и на деревянных ногах зашагал в зал.
– Какие свиньи, – произнесла Инес, как только Архитектор сел на стул.
– Что? – переспросил Архитектор, тихо возвращаясь из своих мыслей в реальность.
– Говорю, что они свиньи.
– Почему?
Инес подсела к Архитектору на место, которое освободилось несколькими минутами ранее.
– Все знают о твоей репутации, о твоей доброте, о том, что ты веришь в человечество и не причинишь боль ни одной из своих судеб, – прошептала Инес.
– Я не совсем понимаю.
– Делаю ставку, что судьба, которую ты сломал, даже близко не сравнится с половиной судеб, представленных в этой номинации. Но ты, мой дорогой, и сам это знаешь. Ты же не хотел побеждать в этом году?
Архитектор промолчал: Инес действительно слишком хорошо его знала.
– Можешь не отвечать. И можешь игнорировать тот факт, что каждый второй в этом зале ненавидит тебя или остерегается. После реформы эмоций мы мало чем отличаемся от людей, мы терпеть не можем конкуренцию.
Инес откинулась на спинку стула, продолжая пристально смотреть на Архитектора. Архитектор же, обладая одним из самых блестящих умов, никак не мог понять, к чему Инес начала этот разговор.
– Ах, – вздохнула Инес и вновь наклонилась поближе к Архитектору, – ты так и не понял, что твоя репутация честного архитектора, все твои принципы и любовь к человечеству были уничтожены на этой сцене несколько минут назад. Победитель в номинации «Сломанные судьбы» не может быть яростным защитником человечества.
Инес взяла со стола бокал с вином, недопитым предыдущим соседом Архитектора по столу, сделала глоток, утончённо встала и направилась к выходу из зала.
Архитектор перевёл взгляд с её уходящей фигуры на знакомые лица за соседним столом, которые то и дело поглядывали в его сторону и перешёптывались, повернул голову в другую сторону, где другие лица ещё более нескромно поглядывали на него. Слова Инес стали для него откровением, определённого рода «эврикой», которая сделала окружающую картинку более чёткой и понятной. Архитектор опустил голову на коробку, где прикованный к постели Лев Анатольевич смотрел в потолок совершенно пустыми красными глазами.
В груди у Архитектора болело так, словно в ней просыпается вулкан, выжигая всё вокруг и сотрясая землю. Эта боль была не от осознания окружающей действительности, а от понимания, что самое человечное, что он может сделать, – это выключить тумблер в маленькой коробочке. Он аккуратно сунул коробку в чемодан, скрепя сердце отодвинул защитную панель, просунул руку внутрь механизма, нащупал крышку, под которой находился маленький тумблер, и с полной уверенностью и ожиданием облегчения перещёлкнул крохотную железную ручку. Где-то внутри коробки погас маленький красный экран, скрытый от посторонних глаз, где-то посреди маленького города, оправляющегося после войны, у Льва Анатольевича наконец-то остановилось сердце.
ГЛАВА 2. СОВЕРШАЯ РЕВОЛЮЦИЮ
Здание Бюро архитекторов медленно отдалялось, оставаясь позади Архитектора: он брёл по аллее, сгорбившись так, словно его чемоданчик стал в разы тяжелее. Его шарф свисал до земли, цепляя листья и грязь, пиджак был застёгнут не на те пуговицы, а волосы взъерошены, словно он только что проснулся. Но, что важнее всего, его лицо стало другим: взгляд устремился под ноги, уголки рта расплылись и устремились вниз, подтягивая за собой щёки. Как удивительно может постареть лицо за считаные секунды: Архитектор часто наблюдал, как меняются лица людей после значимых событий, какой отпечаток может наложить на лице одно маленькое несчастье и каким молодым может быть отражение в зеркале у счастливых людей. Возможно, если бы он наблюдал со стороны за собой, он бы удивился тем невероятным переменам в его лице.
