Наступил критический для нашей страны 1989-й год. Активизировалась общественная жизнь, как грибы после дождя, расплодились кооперативы, вылезли из подполья спекулянты. Они перестали бояться демонстрировать неправедно нажитое богатство, у них появилось много почитателей и последователей, из числа ранее умело скрывавших свою биологическую сущность. Изменились и семьи Славика и Ирочки. Таксист Фёдор, приватизировав «Волгу» и подработав, организовал бизнес по перегонке старых автомобилей их стран Европы и перепродаже их с солидной прибылью в нашем городе. Он завёл престижную иномарку и теперь, как и положено примитиву-нуворишу, демонстрируя свою продвинутость, с шиком подкатывал к своему подъезду, делая вид, что не знает повстречавшихся соседей по дому. Изменилось не только поведение, но и его внешность. Он стал выглядеть самоуверенным, даже наглым, – почувствовал себя хозяином жизни. Тамара бросила работу дворника, благо демократическая власть разрешила приватизировать ведомственную квартиру, и занялась челночным промыслом. У неё появилось место на вещёвом рынке, а затем и магазин. Она тоже стала выглядеть важной и недоступной. Соответственно изменился и круг их знакомых и друзей. Родители Славика, верные принципам и традициям интеллигенты, как и следовало ожидать, сохраняя достоинство, в коммерцию не бросились и довольно быстро из среднего класса советского общества опустились на дно нового капиталистического. Унизиться до уровня уличного торговца или лакея нувориша им не позволяло личное достоинство и офицерская честь.
Со своей любимой скамьи во дворе я наблюдал, как изменились отношения между родителями Славика и Ирочки. Теперь Фёдор и Тамара при встречах как-то покровительственно и даже презрительно, свысока смотрели на учёного офицера и его жену. Жизнь встала с ног на голову! В буржуазном обществе «выпавшего из седла», не сумевшего ухватить удачу за хвост – презирают! В нём нет места сочувствию и сопереживанию. Люди делятся на волков и овец! Кончилось тем, что они перестали замечать друг друга. «И как можно теперь говорить о единстве нации?» – подумал я, заметив это.
Изменились отношения и между детьми. Теперь всё чаще из школы они стали возвращаться порознь: Славик появлялся в обычное время, Ирочка – с большим опозданием, часто на машине в компании весёлых, нагловатых молодых людей. На вопрос ожидавшего её Славика: «Кто это?» она небрежно отвечала: «Так, папины знакомые!» Папины друзья приобщали её к бурлящей «красивой» жизни освободившейся от морали части населения нашего города. Теперь она не редко хлопала дверцей доставившей её посреди ночи домой машины, громко болтала и смеялась, не опасаясь разбудить мирно спящих в своих квартирах с открытыми окнами жильцов дома, обсуждая с провожатыми подробности ужина в ресторане или события в казино. Разгульная жизнь её засасывала на глазах.
В тот год они оканчивали среднюю школу. Славик готовился к вступительным экзаменам в ВУЗ, Ирочке это не казалось нужным. Вероятно, удачно продать свою девичью красоту, как и для многих девушек нынешней России, стало её мечтой. Они всё более отдалялись. Детство кончалось. Должно быть, между ними были разговоры о будущем, но, судя по всему, на мир теперь они смотрели по-разному. Общим для них осталось только детство.
Я не раз видел, как переживал Славик, в очередной раз, видя свою подругу в кругу невежественных, но нахальных и беспринципных деляг, успешно пользующихся развалом страны. Он как-то внезапно быстро повзрослел и посуровел, превратился из юноши в мужчину.
Однажды мне долго не спалось. Было душно, сверкали зарницы, приближалась гроза. Я вышел во двор подышать свежим воздухом и сидел на своей скамейке под кустом сирени. Ночь была тёмная, безлунная. Природа застыла перед грозой. И в этой ночной тишине я скорее почувствовал, чем услышал, что во дворе есть ещё кто-то кроме меня.
Подъехал автомобиль, и послышался пьяный разговор мужчины и женщины. По голосу я сразу узнал Ирочку.
– Жди меня! Развернись и выезжай на улицу! Я должна кое-что захватить с собой и сразу поедем к тебе!
Машина попятилась и выехала со двора.
– Ира! – услышал я голос Славика. Она уже в дверях подъезда остановилась.
– Чего тебе? Ты опять ждал меня? Ведь мы с тобой всё обсудили! Ты со своими стихами, музыкой и наукой несовременен! Ты опоздал родиться на сто лет! Ты не можешь обеспечить мне такую жизнь, которую я видела сегодня. А он может! И я ухожу к нему навсегда! Да и здесь я вряд ли больше появлюсь – папа продал эту квартиру. Прощай! Вини только себя!
«Денег нет у тебя только крест на груди! Уходи, уходи, уходи!» – пропела она весело и бездумно отрывок из старинного романса, видимо, услышанного сегодня где-нибудь в кабаке, и каблучки её застучали по лестнице. Через минуту она вернулась и поспешила к ожидающему на улице «Мерседесу». Славик стоял неподвижно, опустив голову, как на похоронах своего несбывшегося счастья. А я подумал: «Глупая, пустая, бездушная, недостойная девчонка! И счастье её в том, что она по скудости ума никогда этого не поймёт! Было бы хорошим божьим наказанием для неё просветление, позволившее осознать, что она потеряла, мимо кого прошла, не удостоив должным вниманием! Славик, конечно, переживёт эту юношескую драму и, скорее всего, со временем поймёт, что сегодня ему просто крупно повезло!
Рассказ «челнока»
Разгорячённые только что прошедшими бурными дебатами, мы возвращались домой с очередной встречи в клубе «Любомудрие». Клуб объединял людей различных профессий неравнодушных к судьбе своей Родины, которые ещё не утратили надежды на возрождение её былого величия. Совместными усилиями мы пытались найти истинные причины нашего сегодняшнего падения в глубокую, грязную яму истории и пути выхода из неё. Продолжая тему дискуссии, Василий Иванович, кандидат технических наук и мой старый добрый приятель говорил:
– Помнится ещё из школьного курса, что становление всякого нового государства обычно начиналось с оживления торговли, обмена товарами и установления связей с соседями. Возможно это всеобщая закономерность. Судить не мне. Но наша новая страница истории, история буржуазного государства в России, началась именно с этого. Случилось так, что чуть ли не всё население страны после контрреволюции 1991 года бросилось торговать! Всем известно, что американцы считают себя нацией торговцев, о евреях и говорить нечего, можно привести и другие примеры, но русские люди всегда были хлебопашцами, ремесленниками, воинами! В совсем недавние времена занятие торговлей ими расценивалось как, мягко говоря, не самое престижное. Абсолютное большинство моих сверстников – мальчишек военных лет – на такое заманчивое сегодня предложение как стать финансистом, тружеником прилавка или общепита ответило бы возмущением. Эти занятия считались унижающими достоинство, даже лакейскими. Мы, в душе, все были гордыми гражданами своей страны, воинами, защитниками Отечества! И вот всё резко изменилось, встало с ног на голову! Советские интеллигенты: учёные, инженеры, педагоги, врачи, работники культуры толпами ринулись на барахолку. Надо сказать, что далеко не всегда на это толкали бытовые трудности: ликвидация предприятий, безработица, нищенская зарплата или её длительная задержка. Может быть, в нас пробудилось наше рабоче-крестьянское – «подлое» – происхождение, быстро забылось не укоренившееся генетически человеческое достоинство?!
Конечно, активная торговля – непременное условие, стимул развития капитализма. Однако тогда о капитализме в России говорить было преждевременно. Новый политический строй нельзя считать установившимся пока не переменится общественное сознание, система ценностей, а для этого требуется смена двух-трёх поколений!
Я слушал молча. Ничего нового для меня в его монологе не прозвучало, а попусту сотрясать воздух не имел ни сил, ни желания. Всё это за последние годы я слышал многократно, да и с его гипотезой о роли торговли был совершенно согласен.
– А знаете, – вдруг оживился приятель, – я ведь тоже в начале девяностых годов, когда закрылся наш НИИ, и жить стало в полном смысле не на что, пробовал заниматься коммерцией. Несколько раз ездил в Польшу, Турцию и Финляндию за товаром – заграничными носильными вещами, которые, как Вы помните, в советское время были у нас дефицитом, – а, вернувшись, сдавал его оптом рыночным торговцам. Этот бизнес назывался челночным. Человек здесь, в России, покупал что-то, чего требовал заграничный – бывших стран народной демократии – рынок, и там продавал свой товар. На вырученные деньги он покупал предметы туалета чаще всего турецкого производства и привозил их на родину. «Туда-сюда, туда-сюда». Народ очень метко окрестил людей, занимающихся таким промыслом «челноками». Это занятие и сейчас не исчезло – правда, из России вывозить стало нечего – просто оно стало не таким массовым. Некоторые «челноки» разбогатели, стали крупными оптовиками, и одевают девяносто процентов россиян. Турецкий и китайский капитализм, основанный на конкурентном мелком и среднем частном предпринимательстве, в отличие от России, развивается очень бурно!
Вы бы только видели стамбульский блошиный рынок – узкие грязные улочки, где невозможно разъехаться двум машинам; дома, увешанные до самых крыш самыми разнообразными предметами текстильного производства, в обыкновенных квартирах которых находятся здешние «фабрики» и лавки! В двух – трёх комнатах такой «фабрики» несколько подростков и кроят, и шьют, и гладят, и упаковывают куртки, брюки, рубашки, и прочие предметы мужского и женского туалета. Здесь же живут хозяева «фабрики» и находится «торговый зал». Торгует обычно сам хозяин. Он угоднически льстит Вам, буквально стелется перед Вами, елейно уговаривает примерить предметы своего производства, удерживая вас, долго поит чаем из крохотных, более похожих на стопки для водки, стеклянных стаканчиков с такими же крохотными кусочками сахара, и в, конце-концов, вынуждает что-нибудь купить. На улице нанятые зазывалы, разрывая Вас на части, стараются затащить на «фабрику» именно своего хозяина. Их назойливость можно понять, ведь они этим живут! Для советских людей это была настоящая экзотика!
Хотите, поделюсь с Вами своими воспоминаниями о тех поездках? Думаю, что они представляют определённый интерес и для Вас, и для Вашего читателя! Может, и напишете об этом!?
Несмотря на то, что много слышал об этом бизнесе, отказать хорошему человеку, да ещё и очевидцу, вспомнить значимые для него страницы жизни, поговорить на интересующую его тему, не выслушать его я просто не мог.
«Шёл 1992 или 1993 год, – раздумчиво начал Василий Иванович. – Чубайс уже включил рубильник прихватизации. Наши деловые сограждане как коршуны набросились на никем не охраняемые богатства СССР и быстро стали миллионерами, расхватав с благословения правителей-демократов нефтяные и газовые предприятия, заводы, фабрики, транспорт, связь и пр. и пр. Честный и простой люд превратился в нищих. Зарплату новые хозяева жизни либо вовсе не стали платить, либо, благодаря бешеной инфляции, она стала чисто номинальной. Бывшие советские торговые работники, поднаторевшие в этих делах и получившие долгожданную свободу, имея доступ к ещё оставшимся дешёвым советским товарам, быстро освоили дорогу на рынки опередивших нас в построении капитализма «стран народной демократии» и, прежде всего, Польши. Но «земля слухом полнится». Туда же за ними потянулись толпы оставшихся без средств к существованию бывших советских интеллигентов (тогда для них был придуман даже специальный термин – «БИЧ»!) Вокзалы Ленинграда заполнились мешочниками, транспорт которых, позже получивший название «Бабушкин мерседес» – двухколёсная маленькая складная тележка – на удивление выдерживал, как и внешне маленький и слабосильный ослик, груз – мешки с барахлом – по размерам много превосходящий своего носителя. В необъятных мешках люди везли всё, что пользовалось каким-то спросом у наших бывших собратьев по социалистическому лагерю; всё, что можно было купить открыто или из-под прилавка в ещё не успевших стать частными советских магазинах или украсть на предприятиях: телевизоры, радиоприёмники, утюги, мясорубки, музыкальные и слесарные инструменты, часы, фотоаппараты, хлопчатобумажное бельё и т.д. и т.п. Русскую – тогда ещё настоящую русскую – водку и иностранный спирт «Красная шапочка», сигареты и валюту везли контрабандой.
Очереди за билетами на берлинские, варшавские и софийские поезда достигали сказочных размеров. Билетные кассиры, паспортистки, ведавшие иностранными паспортами, торговцы поддельными приглашениями и валютой получили прекрасный рынок. Выпущенное на свободу демократами животное, ранее удерживаемое внутри каждого из нас юридическими и нравственными законами, активизировалось, и советские люди начали быстро деградировать: последовали призыву Чубайса и погнались не за дефицитами, а за долларом! Свою неоценимую услугу этому животному оказали быстро перестроившиеся СМИ. «Я выиграл миллион!» – вызывал зависть у зрителя мальчик с экрана телевизора. «И ты не хочешь разбогатеть?» – дразнила, соблазняла полуобнажёнными телесами длинноногая красотка. «Он знает: как заработать деньги, она знает: как их потратить, мы знаем: как их сохранить и преумножить!» – с крыльца роскошного особняка взывал новоиспечённый мошенник – банкир. Но люди не догадывались, как, впрочем, и сегодня, что не могут все быть миллионерами и всю жизнь нежиться с красотками под пальмами. Кому-то придётся убирать за ними жизненные отходы, выращивать для них экзотические плоды, строить им яхты и дворцы. И таковых, увы, всегда будет большинство! Однако «челноки», заполнявшие вагоны поездов, в значительной своей части были уверены, что они-то, безусловно, – будущая элита! С трудом разместив свои мешки в тесных для них купе, упрятав понадёжнее контрабанду (кое-кто для этого снимал пластиковую обшивку вагонов), они предавались мечтам об обогащении, открытии своих сначала лавок и магазинов, а в дальнейшем… кто знает! Но судьба облагодетельствовала совсем не многих из них!
При пересечении границы их основательно вытряхивали вначале свои, затем иностранные таможенники. Изъятие товара, конфискация ценностей и валюты, взятки были обычным явлением.
Натерпевшийся страха и изрядно «пощипанный» «челнок», добравшись, наконец, до намеченного пункта «за бугром», первым делом долго униженно ходил по дворам, таская за собой свой совсем не лёгкий груз, в поисках угла или комнаты для ночлега – полиция штрафовала ночевавших в сквере на лавочке или на вокзале. Правда, местная беднота обычно не отказывала себе в возможности немного подзаработать на русских мешочниках. Тем паче, постоялец уходил рано утром, а возвращался поздно вечером, проводя всё время на рынке. Рынки были разные: ранее оборудованные и импровизированные, возникающие стихийно на улицах, площадях, скверах, стадионах. Оборудованные места чаще всего доставались местным торговцам, русские же – так называли всех приезжих из бывших советских республик – обычно устраивались у стен домов, заборов прямо на земле. Современные коробейники длинными рядами стояли возле своих товаров, разложенных на земле, на подстеленной полиэтиленовой плёнке. Униженно, заискивающее глядя на потоком двигающихся между рядами местных обывателей, таких же обобранных реформаторами, как и они сами, мешая русские слова с иностранными, «челноки» уговаривали купить свой товар. В те годы, как говорили, например, поляки, они практически даром запаслись советским качественным натуральным текстилем и хозяйственными товарами не только для себя, но и для свои потомков!
Расторговавшись в каком-нибудь маленьком городишке, если дело происходило в Польше, человек ехал в Варшаву «на стадион». Огромный современный варшавский спортивный центр был приспособлен под ярмарку. Здесь в маленьких лавчонках, на лотках, прямо на земле были разложены всевозможные промышленные и продовольственные товары из Турции, Румынии, Венгрии, Югославии, России… Продавалось всё, что угодно: от нижнего белья, косметики и предметов, обеспечивающих сексуальные потребности, до оружия. Десятки тысяч людей разных национальностей из Европы, Азии и Африки толпились уже далеко на подходе, в подземных переходах, на арене и трибунах бывшего стадиона и вокруг него. Они толкались, размахивали руками, кричали, ругались, льстили – торговались. Не зная языков, о ценах договаривались с помощью пальцев и калькуляторов, цифры писали на клочках бумаги и даже на собственных ладонях. Многоязычный гвалт и саму многонациональную толпу, бурлящую, мельтешащую на «стадионе», описать невозможно – это надо видеть! Конечно, «стадион» был прекрасным полем деятельности (бизнеса) для бандитов, грабителей, карманников, мошенников, шулеров из многих стран мира! Обычным делом здесь было увидеть причитающего и рыдающего «челнока» обманутого или ограбленного.
Загрузив свои необъятные мешки дешёвым, чаще всего турецким, ширпотребом бизнесмен отправлялся на вокзал, где сидя на своих «богатствах» порой не одни сутки ожидал возможности вернуться на родину. И, если его не обманули мошенники, не обокрали и не ограбили бандиты, не слишком вытрясли таможенники, не переломали кости при посадке в поезд, он вполне довольный возвращался домой. Сдав привезённое местным рыночным торговцам или послав торговать жену и детей, он был готов повторить путешествие. Побывав за границей, человек обычно ничего кроме базаров и вокзалов не видел. Да у него чаще всего не было на то ни желания, ни возможности. Целью поездки были только деньги! Для одних просто как единственное средство прокормиться и выжить, для других – голубая мечта подняться над согражданами, приобщиться к нарождающейся новой элите.
Деньги, деньги, деньги! Они во все времена приносили людям больше зла, чем добра. Однако, как же велик их соблазн для духовно недоразвитого, духовно нищего человека!»
Василий Иванович замолчал, видимо, вспоминая наиболее яркие эпизоды из своего «челночного» бизнеса, о которых стоило рассказать. Я думал о том, что старинная русская пословица «голод – не тётка» и на сей раз оправдала себя. Сёрьёзный учёный, широко образованный и умный человек, каким его считал не только я, чрезвычайными обстоятельствами был выброшен из своей научной лаборатории на улицу, оторван от решения важнейших для народа проблем и с поверхности жизни опущен на её дно, где вовсе не требуются его профессионализм и накопленные за десятилетия знания! Более того, они там даже вредны, ибо по инерции заставляют рассуждать, анализировать действительность, смущают душу и не дают ей покоя!
Как бы услышав мои мысли, Василий Иванович продолжил:
«Вы, конечно, понимаете, что, как человек отдавший жизнь науке и достаточно коммуникабельный, я не мог пройти мимо возможности провести некоторые социологические исследования того контингента лиц, с которым меня столкнула судьба. Я расскажу Вам о некоторых интересных, встречах и беседах, а также мыслях, которые в связи с ними меня посетили. Начну со своих впечатлений от встреч с братьями – западными славянами. Сразу скажу, что, на мой взгляд, совершенно необоснованны заявления некоторых наших историков, старающихся в интересах глобализации по-американски этнически объединить нас русских с поляками, болгарами, чехами, словаками и т.д. Мы люди разные: нравственно, психологически и ментально. Мне импонирует высказывание на этот счёт князя Н. С. Трубецкого, одного из основоположников философии Евразийства: «Мы не славяне и не туранцы. Мы – русские!» Западные наши соседи – славяне – в результате многотысячелетнего близкого общения с романогерманцами и католицизмом во многом восприняли их менталитет. Они в большей степени, чем мы, – рационалисты, прагматики, эгоисты; менее – альтруисты, склонные к сопереживанию, к сочувствию, к соучастию, к взаимопомощи. Я был свидетелем безобразного случая, когда полицейские в буквальном смысле выбрасывали на мороз из здания варшавского вокзала безногих инвалидов-поляков. При этом ни один поляк и глазом не моргнул. Сопереживали беднягам только русские «челноки»! Бедность соплеменника также не вызывает сочувствия у поляка. Напротив, бедняк в его глазах (как и у американца) вызывает чувство отторжения, презрения, брезгливости. По его мнению, неудачник, не продвинутый достоин своей участи. Он отвергнут самим богом, в отличие от избранного им богатого и успешного! Мы – русские – до последнего времени никогда так не думали! Поляк всеми средствами старается скрыть свою бедность, неустроенность. Он никогда не станет искать сочувствия у соседа, зная, что его жалоба на судьбу вызовет обратную реакцию! Воспитанный веками в страхе перед властью, поляк ненавидит и боится её. Кстати, там проездные билеты в поезде, трамвае и автобусе берут абсолютно все пассажиры! Европейцы, никогда не знавшие общинного образа жизни, научились в отличие от нас объединяться для защиты своих общих интересов. Власти, понимая это, в наше время хорошо обеспечили, скажем, бывших офицеров Польской народной армии из опасения их корпоративного объединённого выступления. Чего, к сожалению, нельзя сказать о нас и наших офицерах!
Примерно также можно кратко охарактеризовать и другие народы, относящиеся к западным славянам. Что касается нас – русских – то тут, безусловно, сказалось тысячелетнее воздействие на психику греческой Православной церкви, наши близкие отношения с более духовными народами востока и многочисленные войны с рационалистическим католическим, протестантским Западом.
Теперь о некоторых памятных встречах.
Как-то стою на рынке где-то в Польше. Вижу: слишком долго крутится возле меня какой-то поляк примерно моего возраста. По внешности заметно – интеллигент. Ему явно хочется поговорить, но он стесняется. Тогда я начал разговор сам. Представился. Назвал свою профессию. Разговорились. Оказалось, что он бывший офицер (военный инженер) польской народной армии, окончил академию в СССР, остался верен идеям социализма, сокрушается о распаде Варшавского договора и СССР, о реставрации капитализма в странах бывшего социалистического содружества, об образовании однополярного Мира во главе с США. Рассказал, что армия в Польше была подвергнута чистке. Он и многие его товарищи, оказавшиеся в списках неблагонадёжных, были уволены. Теперь он безработный. Новый режим не прощает ему учёбу в СССР, членство в компартии и к достойной работе не допускает. Хотя на пенсию можно жить немногим хуже, чем раньше, его угнетает невостребованность. В свою очередь я поведал о развале могучей советской армии и бедственном, униженном положении её офицеров: действующих и пенсионеров. Неожиданно в наш разговор вмешался молодой парень, сидевший невдалеке на камне возле разложенной на обрывке плёнки всякой всячины: солдатских алюминиевых мисок и кружек, комплектов армейского нижнего белья и даже банок каких-то консервов. Чувствовалось, что среди торговавших здесь «челноков» человек это случайный. Одет он был в советскую полувоенную форму. На вид я дал бы ему лет тридцать пять. Я давно заметил его угрюмую фигуру с взглядом, уставившимся в одну точку. Он никому не предлагал свой товар, как будто торговля его совершенно не интересовала.
– Видимо не так уж вам плохо живётся! – вдруг резко и недружелюбно заговорил парень, глядя на нас злыми глазами, – если спокойно рассуждаете о постигших нас всех бедствиях! Не то бы запели, оказавшись на моём месте! Я бывший прапорщик бывшей советской армии. Служил здесь, в Польше. Часть нашу расформировали, и личный состав вывезли в Россию. Мне ехать некуда. Призывался из рязанской деревни. Родители умерли, родных и близких, у которых можно было бы хотя бы временно приклонить голову, нет. Остался здесь. Перебиваюсь случайными заработками. Ни кола, ни двора. Безработных здесь и без меня хватает. Знаю, что происходит в России. Там я тоже никому не нужен! Прослужив верой и правдой Отечеству восемнадцать лет, умею только воевать. Гражданской специальности нет, права на пенсию тоже! Вот предложили мне такие же, как и я организовать банду, чтобы совместно потрошить нуворишей! Пока думаю! Не хотелось бы, но делать нечего – наверное, придётся!
Также неожиданно, как и начал, выплеснув эту горечь и злобу, он умолк и снова уставился в одному ему видимую точку. Мы переглянулись, понимая парня и сочувствуя ему. Но чем мы могли помочь? Отговаривать, морализировать было явно неуместно! А сколько людей во всех странах бывшего соцлагеря оказалось в положении этого парня!? Кстати, в наше смутное время я встречал и других бывших военнослужащих советской армии, признававшихся, что кроме как в бандиты или в сторожа им идти некуда!
Расстались мы с тем поляком добрыми товарищами, единомышленниками. Судьбу прапорщика можно себе представить по ныне многочисленным телевизионным детективам!
А вот другой случай.
Однажды, кажется в конце лета 1993 года, мне довелось побывать в Турции. До болгарской границы ехали на поезде, затем через Болгарию до Стамбула – на туристском автобусе. Экскурсоводом оказался бывший майор Болгарской народной армии, лётчик-истребитель. Образование он получил в Одесском военном училище. По духу был совершенно русским человеком и офицером. Автобус с двумя водителями шёл почти без остановок и днём и ночью. Погода стояла жаркая, и даже ночь не принесла желанной прохлады. Обливаясь потом, пассажиры дремали. Шофера и экскурсовод поддерживали бодрость крепким кофе и нескончаемыми разговорами. Всех тогда интересовал один вопрос: что нас ждёт впереди!? Мне не спалось, и я присоединился к их компании. Мы хорошо понимали друг друга, разговаривая на смешанном русско-болгарском языке. Единодушно слали проклятия в адрес верхушки КПСС и лично Горбачёва, предавших интересы простых людей. Майор, как и большинство лётчиков мира – фанатик неба о своей утраченной возможности летать говорил с такой тоской, что хотелось плакать. Ему ещё повезло. После разгрома новыми властями армии он нашёл место в туристской фирме, и его трое детей не остались без куска хлеба!
Мне и раньше приходилось много общаться с болгарами. И тогда, и теперь мы чувствовали себя одним народом! Горько слышать, что нынешние правители Болгарии, забыв всё доброе, что сделала для них Россия, стали её врагами.
Величественные дворцы, сады и гаремы турецких султанов, знаменитый Софийский собор, где крестилась ещё княгиня Ольга, я видел только из окна автобуса. Наш тур был целенаправленным. Мы ехали на стамбульский блошиный рынок за тогда модными турецкими кожаными куртками. Рынок – это несколько жилых кварталов на окраине города, превращённых в огромную барахолку. Каждого, кто попадал туда, не могло не поразить бурное развитие в Турции мелкого, полукустарного товарного производства и обилие среди торговцев бывших советских евреев, слетевшихся сюда, как мухи на мёд! Торговля и ростовщичество во все времена были их излюбленным занятием! Данная демократами свобода позволила им полностью реализовать свои природные задатки. Поэтому-то так усердно и добивались демократии еврейские диссиденты в СССР!
Помнится, тогда я был убеждён, что нечто подобное турецкому товарному буму будет в скором времени и у нас в России. Увы, я ошибся! Россия опять пошла своим путём! Наши местные олигархи и ТНК взяли в свои руки и политическую и экономическую власть и не дали развиваться ни мелкому, ни среднему производству!
Памятным стал один разговор, произошедший на торговой улочке Стамбула.
В ожидании товарищей, я стоял в тени тента и наблюдал, как турчонок – мальчик дошкольного возраста – старается всучить какую-то сомнительную косметику проходящим мимо русским женщинам. Ему бы играть со сверстниками в детском саду, а он уже вынужден работать! Подходит ко мне молодой мужчина и между нами происходит такой диалог:
– Вы – русский?
– Да, русский.
– Откуда приехали?
– Из Ленинграда.
– Значит коммунист!
– Почему Вы так думаете?
– Иначе сказали бы, что из Санкт-Петербурга!
– Я тоже коммунист! – с гордостью заключил незнакомец.
Мы пожали друг другу руки. Он оказался не просто коммунистом, а твёрдо убеждённым, даже фанатиком! Я поразился его вере в вечность, неоспоримость и чистоту идей марксизма-ленинизма! Подумалось: «Если бы такими были члены КПСС, буржуазная контрреволюция в СССР была бы просто немыслима!»
Этот человек помог мне шире открыть глаза, помог понять, что наши Горбачёв, Ельцин, Яковлев, и иже с ними, уничтожили не только советскую власть в ряде стран мира, КПСС, СССР, Варшавский договор, но и подорвали авторитет, разрушили, многие коммунистические партии, опорочили саму коммунистическую идею, бросили чёрную тень предательства на весь русский народ! Сколько же простых людей, ранее веровавших в силу и непобедимость идей коммунизма и Советского Союза, они обманули, обокрали! Память о величайшем в мировой истории предательстве будет передаваться из поколения в поколение у многих народов Земли. Деяние глобального иуды будет отнесено ко всему русскому народу, и как же долго об этом будет помнить бедный люд мира и проклинать, и презирать и не доверять всем русским! Великий стыд пробудил в моей душе этот человек за мою русскую нацию, не понявшую и не остановившую в конце двадцатого века современных иуд!
Поездка в Турцию помогла мне также понять, что такое частная собственность на землю. Толчком к этому послужил такой эпизод.
Нагруженные турецким товаром мы возвращаемся домой. Знакомый автобус везёт нас по берегу Мраморного моря. Шоссе проходит в ста метрах от воды. Стоит нестерпимая жара, автобус раскалился и мы – «туристы» – чувствуем себя раками в кипящей кастрюле. Лица у всех красные, мокрые от пота, одежда прилипла к телу. В салоне стоит запах, мягко говоря, мало похожий на запах духов. Умоляем экскурсовода сделать получасовую остановку, чтобы охладиться в таких привлекательных лазурных волнах южного благодатного моря.
– Здесь останавливаться нельзя! – говорит наш майор.
– Почему? – не понимают его экскурсанты.
– Здесь частные владения!
Вдоль всего побережья в один ряд тянутся небольшие, уютные белоснежные виллы, увитые виноградными лозами и окружённые экзотическими деревьями, кустарником, ухоженными зелёными лужайками и цветочными клумбами. Красота сказочная!
– Но мы не собираемся напрашиваться в гости к хозяевам этих домов. Мы хотим только искупаться в море. Ведь оно принадлежит всем людям!
– Сейчас вы поймёте, что это не совсем так! – говорит наш экскурсовод и велит водителю остановиться напротив узкого проулка, ведущего к песчаной кромке берега.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70614307&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
