– Перекусим у бабу Васудева. Хорошо бы успеть до вечера осмотреть всех в оставшихся трех деревнях.
Выходя из дома Сумера Сингха, доктор увидел ковыляющего на подпорках Лалуну. Это было печальное зрелище. Он повернулся к Сукхан Бхауджи:
– Вы не переживайте. Вот увидите, ваш сын скоро будет передвигаться так же свободно, как и другие дети. Ноги мы ему вылечить не в силах… Но это не повод для отчаяния. Я отправлю запрос бабу Джагдамбе, он лично подарит ему коляску на колесах.
Он подошел к испуганному Лалуне и ободряюще похлопал его по плечу:
– У тебя есть две руки. Они будут делать то, чего не могут ноги. Смотри, следи за здоровьем, парень.
Слова доктора воодушевили Сукхан Бхауджи, в сердце вновь затеплилась надежда. В ее воображении бабу Джаг-дамба, которого она никогда не видела, представал чудотворцем, праведником, практически божеством, при мысли о котором на глаза женщины наворачивались слезы восхищения. Доктор правильно сказал Лалуне следить за здоровьем. Чтобы поддерживать здоровье сына, она даже завела козу. Но получается по-разному. Порой, привлеченная перспективой заработать четыре пайсы, она створаживает предназначенное для Лалуны молоко на продажу. Больше она никогда не станет продавать молоко, даже думать об этом забудет, будь она проклята.
По дороге домой женщина поняла, что новость о том, что ее Лалуне скоро помогут, разнеслась по деревне так же быстро, как распространяется весть о приезде бродячих артистов, и вызвала большой ажиотаж. Люди говорили ей:
– Четырнадцать лет прошло, а вот оно как, конец твоим страданиям пришел. Правду говорят: бабу Бхоле, наш Господь, милостив к матерям.
Сукхан Бхауджи только успевала смахивать слезы и вновь и вновь возносить хвалу великодушию господина Сумера Сингха и благодарить бабу Джагдамбу. Все были с ней согласны, ведь был же в тяжелые времена бабу Ганди. Он и страждущим помогал, и к свободе страну привел. А еще был бабу Виноба, тот в одной набедренной повязке ходил из деревни в деревню и помогал обездоленным. Похоже, этот бабу Джагдамба тоже из таких – не человек, божество в человеческом теле воплотившееся. А кто еще раны беднякам залечит?
– Это все наш господин Сумер Сингх, вот у кого душа за нас болит. А пандит Бхуванешвар, староста деревенский, только и делает, что благами от своей должности наслаждается. Ему до бедняков аккурат до выборов дело было. А теперь, эх… Если для народа что-то в деревне делается, это все заслуга господина Сумера Сингха.
Женщина из регионального представительства партии Конгресса с большим трудом уговорила смущенную Сукхан Бхауджи сесть на стул, и то только в самом конце площадки, в последних рядах. Отсюда до празднично украшенного цветочными гирляндами помоста было метров 15–20. Хорошо еще, что здесь были другие женщины – головы их были непокрыты, а на груди красовались приколотые бейджики. Они приехали из Лакхнау или, как называли этот город в их деревне, Накхлау. Увидев их, Сукхан Бхауджи более-менее успокоилась. Она не могла вспомнить, сидела ли она когда-нибудь на чем-то выше скамеечки для ног или плетеной из циновок кушетки. К тому же сидеть хоть на чем-то она позволяла себе только среди равных, таких же, как она. А в господских домах, у тхакуров и пандитов, она уже ощущала себя царицей на троне, если удавалось присесть на голую землю.
Из-под натянутого на голову конца сари Сукхан Бхауджи восторженно рассматривала помост, где на расставленных с правой стороны стульях рассадили калек. Она думала о бабу Джагдамбе. Его называют слугой народа. Защитником обездоленных. В правительстве Гупты, том самом, что больше других пеклось о нуждах народа, он занимал пост министра здравоохранения штата. А на последних выборах удача им изменила. Те голоса, что партия Конгресса много лет получала по праву, ушли к Народной партии, да еще к такому кандидату, как развратник Гаядин, он с перевесом в 700 голосов выиграл. Чтобы у такого человека такой прохвост выиграл! Не иначе молодчики с дубинками пришли и урны подменили! И конечно, свою роль в этом деле сыграло то, что в комиссии и секретарь, и председатель из той же общины, что и Гаядин. Сам-то по себе он бесхарактерный, да к тому же и развратник. Его же прямо за руку поймали в Бхусоре, когда он развлекался с Сукхни, дочерью Шивлала. Ее брат их тогда в канаву рыбным ножом загнал. Да и в тюрьму его отправляли в Бхартипуре, подозревали в грабеже в доме господина Шивбали Сингха. И чтоб такой человек честно победил у бабу Джагдамбы на выборах?! Быть не может! Говорят, он и в Законодательном собрании за все три года не больше трех раз показывался. А народу он вот как служит: всем своим друзьям и родственникам важные посты раздал, кабаков наоткрывал, разрешения на торговлю алкоголем направо и налево раздает, ну несколько дорог обычным гравием посыпать велел. В деревне Дханухи Кхеда Гаядин обещал построить большой роддом на тридцать коек, с оборудованием, с детским отделением – и что, до сих пор даже фундамента нет. А когда его партия больше не будет у власти, так все его обещания простым пшиком станут. Говорят, что бабу Джагдамба, чьего приезда все в деревне сейчас ждут, помогает беднякам сам, а не берет деньги на это у правительства. Это он из собственного кошелька оплачивает швейные машинки, костыли и инвалидные кресла, которые раздает калекам. Вот кто всего себя служению страждущим посвятил…
Какой красивый будет праздник! Спортивную площадку по всей длине украсили разноцветными флажками и вымпелами, как для большой ярмарки. Включили запись голоса бабу Ганди, поющего молитву Раме. А еще запись последней речи Индиры Ганди, которую она произнесла незадолго до убийства. Люди собрались, многие прибыли издалека – пешком, на волах, телегах, машинах и повозках. Говорят, здесь будут работать корреспонденты из всех изданий, откуда только можно, они будут всех фотографировать и обо всех напишут.
Сукхан Бхауджи очень хотелось попросить кого-то из снующих повсюду женщин-организаторов показать ей поближе инвалидное кресло. Просто притронуться к нему, представить, как ее Лалуна, сидя в нем, будет разъезжать повсюду. Ей больше никогда не придется натирать рану у него под мышками куркумой. Если его раны заживут, ей снова будет хватать куркумы для приготовления чечевичной похлебки.
Она снова осмотрела все вокруг и задержала взгляд на сидящем на помосте с краю Лалуне. Одетый в новую домотканую рубаху и штаны цвета хаки с цветущими ветками на иссохших ногах, ее сын выглядел сказочным принцем. Она выпросила у тетушки Бакрихайн горсть семян горчицы, растолкла их и растерла, и этой массой соскоблила грязь с тела сына. Глянула на него, чисто вымытого и наряженного в обновки, и внезапно вспомнила его отца. Горько ей стало: в один прекрасный день ее муж оставил их навсегда, отошел в мир иной, так и не узнав надежды вновь увидеть сына стоящим на ногах.
Головы зрителей припекало солнце. Организаторы объявили, что к одиннадцати часам бабу Джагдамба появится на спортивной площадке. По окончании программы его ждет встреча со старостой, бабу Бхуванешваром, а потом он хочет лично встретиться и побеседовать с инвалидами. Их жалобы он передаст правительству и проследит, чтобы все возможное было сделано как можно скорее. А после этого все они вместе с бабу пообедают в здании школы.
Внезапно на безжизненной от жаркого солнца дороге начали подниматься клубы пыли. Заметив это, организаторы мероприятия пришли в полную готовность. Господин Сумер Сингх забрался на помост и радостно провозгласил, что собравшиеся наконец-то дождались своего благодетеля. Уже через несколько секунд их почтит своим присутствием известный всем слуга народа, основатель Ассоциации помощи инвалидам бабу Джагдамба. Сумер Сингх попросил всех не вставать со своих мест и выражать свой восторг по возможности негромко.
По периметру площадки расставили мужчин с дубинками на случай, если сторонники конкурирующей партии, особенно действующий староста, пандит Бхуванешвар, решат ворваться и сорвать собрание.
Джип бабу Джагдамбы не успел даже остановиться, а толпа уже приветствовала прибывшего восторженными возгласами. Господин Сумер Сингх подскочил к гостю и помог ему подняться на помост. Тот прибыл с целой свитой из чиновников всех мастей и прочих подручных. Несмотря на то, что бабу Джагдамба больше не был министром, как один из лидеров партии он был влиятельным человеком. Ни для кого не было секретом, что для него были открыты все двери.
Общее радостное воодушевление передалось и Сукхан Бхауджи. Мало того, впервые в жизни она удостоилась чести сидеть на равных среди людей, занимающих намного более высокое положение. Редко какой матери ребенка-инвалида, пусть даже из богатой семьи, выпадает такая удача. Так еще сегодня она увидит, как ее несчастный мальчик снова сможет двигаться! Когда она переводила взгляд от лица бабу Джагдамбы, которому в знак приветствия надевали на шею цветочную гирлянду, на лицо сидящего на помосте Ла-луны, ей казалось, что каждая клеточка ее тела радуется.
Господин Сумер Сингх провозгласил:
– Братья! Сейчас бабу Джагдамба будет вручать людям с ограниченными возможностями подарки, которые позволят им больше не зависеть от помощи окружающих! – и толпа разразилась одобрительным рокотом.
Бабу Джагдамба спустился с помоста и отправился туда, где во всей красе были выставлены его будущие дары. Когда одно за другим зазвучали имена, усталые, измученные лица инвалидов озарила радость, словно свет от сотен светильников разлился по темным водам священной Ганги.
– Я приглашаю сюда Санкатху Прасада из Сагвара, у которого не работает правая рука, – и вот бабу Джагдамба уже вручает молодому человеку швейную машинку с ножным приводом…
Раньше Санкатха Прасад был подручным в лавке у портного, а теперь сможет и собственную швейную мастерскую открыть, а его нынешний хозяин Джумман Мия будет помогать ему на этапе кройки… Фото на память: с одной стороны от бабу Джагдамбы швейная машинка, с другой – Санкатха Прасад. У Сукхан Бхауджи сжалось сердце – вот уже сколько имен прозвучало, а ее Лалуну так и не назвали. Не получилось бы так, что все подарки раздадут, а ее Лалуна так и уйдет ни с чем! Инвалидов продолжали приглашать за подарками, а она напряженно прислушивалась. Вот кого-то вызывают уже во второй раз… «Боже ж мой, это мой Лалу-на», – ей пришлось прикусить губы, чтобы не закричать от счастья, как эти молодые бесстыдницы-девицы. Она-то все время зовет его Лалуной и думать забыла, что некий Бишнукумар Бари – не кто иной, как ее родной сын, ее Лалуна.
И откуда только у ее несчастного ребенка взялось столько сил?! Опираясь на свои подпорки, Лалуна вразвалку, но очень быстро устремляется к бабу Джагдамбе, рядом с которым стоит похожая на велосипед инвалидная коляска с одной ручкой. Подоспевший на помощь мальчику организатор подводит его ближе. Сложив обе руки в почтительном приветствии, Лалуна здоровается с политиком. Ой, плохо! Он должен был склониться и коснуться стоп своего благодетеля, а не бормотать тут свои приветствия, словно великий человек ему ровня. Да она сгореть со стыда готова! Хотя нет, что она такое придумала – как он со своими подпорками смог бы склониться, да еще и коснуться стоп! Тут даже не в боли дело, он просто не смог бы этого сделать физически.
Что это там бабу, уже взявший в руки ножницы, вещает Лалуне о коляске, что показывает? Он выглядит вполне довольным. К ним подходит господин Сумер Сингх и просит бабу перерезать розовую ленточку на коляске. Ленточка перерезана, и публика разражается оглушительными аплодисментами. Воздух вокруг точно наэлектризован. Кто-то из организаторов показывает Лалуне, как правильно садиться в коляску и как управлять ею с помощью ручки. В изумленных глазах мальчика уже светятся уверенность, вера в себя. В деревне он не раз видел, как ребята ездят на велосипедах, ему так хотелось тоже крутить педали. И вот – словно его руки внезапно стали и ногами тоже: он манипулирует ручкой, а она заставляет крутиться педали под его ногами.
На своей коляске Лалуна быстро, но еще неуверенно проезжает по неровной земле спортплощадки. Увидев это, восхищенная толпа взрывается восторженными криками, такими, что услышат даже на небесах.
Лалуна проезжает большой круг и снова возвращается к бабу Джагдамбе, который поздравляет его и хлопает по плечу. Их окружает толпа фотографов. Такого еще не случалось ни с кем из их деревни. Внезапно подошедшая к Сукхан Бхауджи милая женщина-организатор поднимает ее с места и подводит к Лалуне, фотографам и бабу Джагдамбе. Во всеуслышание она объявляет:
– Это мама нашего Бишнукумара!
Фотографы тут же решают сфотографировать ее рядом с Лалуной и инвалидной коляской и просят открыть лицо. Но никакие уговоры не заставят Сукхан Бхауджи хоть на миллиметр сдвинуть покрывающий голову край сари! Поступить по-другому она не может, иначе все увидят ее глаза, пойдут пересуды… Не к добру лить слезы, когда с тобой случилось такое счастье!
Сукхан Бхауджи убрала остатки еды в корзину и подвесила ее повыше, чтобы не добрались кошки, и тут вспомнила, что до сих пор не напоила Лалуну молоком. А он, едва подушки коснулся, так и захрапел, ну чисто Кумбхакарна, демон, большую часть жизни погруженный в беспробудный сон! Не будет она сейчас мыть посуду, вообще не понятно, откуда ее столько берется, ведь их только двое, мать и сын. Но и до утра оставлять нехорошо, ведь завтра екадаши, день, когда настоящие индуисты не посуду моют, а молятся и держат пост. Она уже собрала по всем дорогам достаточно навоза, нужно встать пораньше, чтобы успеть, как того требует обычай, обмазать им стены до того, как на небе появится солнце. Не хватало только к началу работы опоздать хоть на минуточку, тогда уж ругани девиц из господского дома конца-края не будет!
Инвалидная коляска Лалуны сейчас стоит во дворе справа, рядом с грядкой мяты и холмиком, на котором посажена высокая вьющаяся лиана. Оставлять ее на улице Сукхан Бхауджи ни за что не хотела. Для того чтобы коляску можно было завозить в дом, пришлось сломать порожек и подровнять земляной пол. Ну и вредный же этот Лалуна! Вывозит коляску во двор и давай круги наворачивать, а она переживает! Кричит на сына в сердцах: «Ты что творишь, всю мяту мне подавишь! Только попробуй! Так тебе задам, мало не покажется, вернись мне только!» А он все продолжает насмехаться над рассерженной матерью; до тех пор катается, пока не почувствует, что она готова воплотить свои угрозы.
Сукхан Бхауджи налила подогретое молоко в стакан, добавила в него ложку жирных сливок и, обмотав горячий стакан краем сари, направилась к кровати Лалуны, но вдруг услышала, что кто-то гремит дверной цепочкой. Испуганная женщина замерла от неожиданности. Может, послышалось? Да нет, вот опять. Там кто-то есть! Поставив молоко у изголовья кровати, она взяла в руки лампу и подошла к двери. Видимо, это тетушка Бакрихаин, у нее невестка на сносях. Наверное, схватки начались, мучается девушка, вот и пришли ее на помощь позвать.
– Это вы, тетушка? – решительно прокричала она стоявшему за дверью.
– Это я, Сумер Сингх! – в ответ она услышала громкий голос своего господина.
Без сомнения, это был он, но в такой час! Значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Что-то с Диддой?.. Но все равно, какой смысл господину лично приходить за ней? Послал бы кого-то из соседских ребятишек. Сукхан Бхауджи покрыла голову краем сари, подняла лампу и встала на цыпочки, чтобы открыть дверь. Господин впервые пришел к ней в дом, и она понятия не имела, как себя с ним вести. Предложить ему сесть? Но куда? И как спросить, что ему нужно?..
Господин лично положил конец ее смятению:
– Нам нужно поговорить, это важно.
Женщина почувствовала, что в ее жилах стынет кровь.
– Дело в том, что завтра в Видхапуре Ассоциация помощи инвалидам организует очередной праздник, бабу Джагдамба опять будет раздавать подарки инвалидам, министр энергетики тоже должен приехать. Все спланировано, а тут такое дело… В общем, инвалидные коляски доставить не успели. Телевидение будет, журналисты, важных людей пригласили… Тысячи людей соберутся, даже из соседних областей приедут. Выборы совсем скоро. Отменить все сейчас просто невозможно… Коляску Лалуны придется вернуть, – господин говорил ей все это, а сам уверенным взглядом при тусклом свете масляной лампы искал то, что ему было нужно.
Увидев в одном из углов двора коляску, он добавил уже много мягче:
– Я завтра же закажу для Лалуны пару хороших костылей. Мне очень хочется, чтобы он мог передвигаться без всяких проблем.
Сукхан Бхауджи стояла как громом пораженная. Зачем она вцепилась в эту лампу, ей бы отшвырнуть ее да и пасть к ногам господина, точно срубленное дерево, и закричать: «Господин! Я умоляю вас, не разрушайте жизнь моего сына! С тех пор, как у него появилось это кресло на колесиках, он так и скачет, что твой молодой олень. Он – все, что останется у меня, несчастной вдовы, в старости! Как ему жить дальше, если вы заберете у него эту коляску!» Но она была так потрясена самим фактом присутствия в ее доме господина Сумера Сингха, что просто стояла как вкопанная и рта не могла раскрыть.
Господин закончил разговор с ней и подошел к двери. Тихим голосом он пригласил войти троих молодых людей, ожидавших его распоряжений снаружи. Даже не глянув в сторону Сукхан Бхауджи, он указал на коляску и громко приказал:
– Аккуратно погрузите коляску в машину. Ехать надо не по главным улицам, а по дороге за деревней.
Потом он обернулся к дрожавшей всем телом Сукхан Бхауджи, которая изо всех сил пыталась сдерживать рыдания, душившие ее изнутри, и уже по пути к двери добавил:
– Если люди будут спрашивать, скажи, что коляску украли.
На ватных ногах женщина подошла к двери, накинула цепочку и поспешила в маленькую каморку. Она высоко подняла масляную лампу, чтобы осветить приколотую к стене вырезку из газеты, которую она взяла в здании правления. Там, на фотографии, Лалуна сидел на своей коляске, а рядом с ним, хлопая в ладоши, стоял улыбающийся бабу Джагдамба.
Карточный домик
– Послушай! – с раздражением в голосе она остановила Нишитха, который, завернувшись в полотенце, выходил из ванной.
Нишитх, вытирая ноги о коврик, вопросительно посмотрел на нее.
– Я хотела…
– Ты хотела, чтобы я сегодня взял выходной?
Она взволнованно кивнула:
– Остались выходные?
Он с озадаченным видом поправил мокрые волосы и прошел дальше в комнату. Она встала у него на пути. Нужно было договориться. Она не может остаться дома. Сегодня начинается ее семинар на конференции «Образование для равноправия женщин». Конференция продлится с тридцатого по пятое число. Она три месяца переписывалась с чиновниками из разных ведомств, чтобы организовать этот самый семинар. Решила финансовые вопросы, подготовила список предполагаемых экспертов, разослала всем приглашения… Хайдерабад, Калькутта, Бомбей, Мадрас – уже отовсюду должны были съехаться участники конференции. Если ее не будет, то вся проделанная работа пойдет насмарку! Глава Центра женских исследований, профессор Катхури, уехала на другой семинар в Мизорам. Поэтому вся ответственность за проведение семинара, который начнется сегодня, лежит на ней. Кто же знал, что болезнь Баччу примет такой серьезный оборот и как раз теперь станет ясно, что колеблющийся в течение двух недель жар – не простуда, как предполагали, а тиф. С утра поставила градусник – была температура 40. Дала ему выпить немного молока – его тут же вырвало. На губах выступила пена, глаза провалились. Она перепугалась. Кинулась к телефону, позвонила доктору Шриваставе. Тот уже собирался выходить из дома. Доктор прямо сказал, что ребенка нужно немедленно отвезти в больницу. Состояние ухудшилось. Он и так страдает от малокровия, возможно, придется ставить капельницу с глюкозой и другими препаратами. Дрожащим голосом она пыталась объяснить свои обстоятельства, спросила, не может ли вечером завезти Баччу в клинику, когда вернется домой после семинара. «Нет», – оборвал доктор. Она не осмелилась звонить повторно и спрашивать. По резким ответам доктора Шриваставы было понятно, что он спешит и наверняка, положив трубку, тут же спустился по лестнице, и уже сидит в машине.
– Всем лишь бы заработать! Привозите, мол, в клинику! – надевая брюки, проговорил Нишитх с гримасой презрения на лице. – Ничего, это всего лишь тиф, не рак! Не умрет Баччу! Все с самого утра на ногах, так еще и этот врач! Все они воры, эти врачи, все воры, сволочи! – швырнув вешалку на кровать, он стал надевать футболку. Уже спокойнее продолжил:
– Брось ты эту глупость с больницами-клиниками, просто приезжай после обеда. Мама за ним присмотрит пока. Доктор Баттра – нормальный врач, пусть Баччу сначала пропьет лекарства по его курсу!
– То есть ты не сможешь отвезти его в клинику?
– Я лично совет доктора Шриваставы стоящим не считаю. Ну а если ты решила упрямиться, то сейчас неподходящее время.
У нее не было сил больше его упрашивать. Да и времени тоже. Ровно в восемь от остановки напротив молочной лавки отходит маршрутный автобус. Потом в полдевятого идет городской автобус № 344, который доезжает прямо до второго входа в Национальный совет по академическим исследованиям и обучению. От второго входа до ее отдела – метров пятьсот. Но не дай бог пропустить автобус! Больше прямых автобусов нет. Либо доезжать до мединститута и пересаживаться на другой автобус, либо брать моторикшу или такси. Только зря потратила время на уговоры Нишитха. Еще и самой собраться надо, подготовить и взять все необходимые документы. В течение получаса нужно было дать Баччу другие лекарства, а она совсем забыла. Он заметно ослаб после того, как его организм не принял молоко, выглядел безжизненным и уставшим, словно росток, который не поливали неделями. Она даже не может никому из коллег позвонить и спросить совета, что ей делать в таком случае. Наверное, все уже уехали на работу…
«Ничего, это лишь тиф, не рак, не помрет Баччу!» – от этих слов показалось, будто она забралась на вершину какой-то горы и вдруг кто-то сзади толкнул ее в спину. Почему Нишитх с каждым днем становится все более черствым, как негибкое, сухое дерево? Они с Баччу словно птицы, сделавшие себе дупло в этом дереве и живущие в нем. Но ему нет никакого дела до них. Что же произошло между ними, отчего Нишитх стал похож на сухое дерево, а они на птиц, нашедших пристанище в дупле?
Взяв Баччу на руки, она помогла ему перегнуться через кровать, и он тут же истошно закричал, чуть не лишившись чувств. От рвоты его буквально выворачивало наизнанку. Разве подходящее было время злиться на Баччу? И взрослый-то человек теряет волю к жизни, когда оказывается прикованным к постели и вынужден все свои потребности разрешать там же: есть, справлять нужду. А Баччу совсем еще малыш! Был бы где-нибудь в деревне, забрался бы к маме на руки и уткнулся бы в грудь.
Заламывая запястья, она взглянула на часы, и вдруг ее словно молния пронзила: маршрутный автобус ушел. Даже если она спустится и сразу поймает рикшу, все равно не успеет доехать до остановки и сесть в автобус. Одна надежда – успеть на городской. Она сделала складки на плече кораллового сари, зафиксировала их булавкой с внутренней стороны блузки и побежала к свекрови. Пока она говорила, лицо исказилось страданием.
– Может быть, я заведу Рону перед работой в ясли?
– Зачем? Я же дома… – смуглые морщинки на лбу свекрови превратились в глубокие складки и соединились с пробором.
– Вам несложно будет за обоими присмотреть?
– Конечно, сложно. Ты не отвезешь Баччу в клинику?
Ответ свекрови был словно пощечина.
– Не могу взять выходной, – она почувствовала, что не может больше говорить от подступивших слез. То и дело старалась взять выходной. Когда получалось, брала, а когда не могла, то никто не был готов отвечать за Баччу. Разве за две недели, что ребенок прикован к постели, были какие-то неприятности? Разве Баччу доставил кому-либо трудности? Когда может вставать, сам принимает лекарства по рецепту, пьет молоко. Вроде и не скажешь, что его не любят, нет. Но и права на обычную жалость или хотя бы иллюзию сострадания у него как будто нет. А свекровь только сидит с утра и молча, бесстрастно смотрит, как Баччу становится все хуже и хуже. Ни сама не спросит, как он, ни Нишитху не попытается объяснить, что от одного отгула мир вверх дном не перевернется. Она ведь прекрасно знает, что у Нишитха остался еще весь отпуск. Время уходит. Дерзить свекрови сейчас совсем не стоит. С утра уже все вверх дном, голова идет кругом. Непонятно, как она сможет провести семинар…
Она взяла два пакетика с лекарствами со столика у изголовья кроватки Баччу и принесла свекрови, стала объяснять: «Через полчаса дайте ему эту желтую таблетку и бело-зеленую капсулу, дайте запить водой. Днем – вот эти три белые таблетки. Если его начнет тошнить, то эту маленькую белую». Как только она заговорила о тошноте, лицо свекрови исказилось от отвращения. У Рону зубки режутся. Часто бывают несварения: то молоком стошнит, то случится понос. И ни капли отвращения на лице свекрови, она спокойно за Рону ухаживает.
С каждой минутой напряжение нарастало. Она испробовала уже все возможные варианты: давала Баччу жевать лечебные ягоды, проводила обряды от сглаза, обносила его заговоренным горчичным семенем с солью.
Свекровь не смогла примириться с решением сына жениться. Поклялась, что проведет остаток вдовьей жизни среди почитательниц Радха Свами в Агре. Три года прожила там. Когда они с Нишитхом узнали, что на свет появится Рону, свекровь нарушила свою клятву никогда не ступать на порог их дома. И как ей хватило сил оставаться верной своему решению так долго? А теперь свекровь постоянно прижимает Рону к груди, всю себя ему отдает. С кем ни говорит, всем повторяет, что внуков любят больше, чем детей. Как поселилась с ними, не дает Рону даже в ясли отвести. Каждое утро и вечер усердно массирует ему голову горьким маслом, наносит мазь из чароли. Жалуется Нишитху на невестку, показывая, что ребенок неухоженный, и упрекает сына в беспечности: «Так разве детей воспитывают? Еще молочные зубы не прорезались, а уже поите молоком из бутылки! Неужели нужно было грудь перетягивать? У невестки прямо такая хорошая должность, что локти кусать будет, если уволится?»
Перебросив сумку через плечо, Шубху взяла папку с файлами в охапку и склонилась над Баччу: «Бабушку слушаться!»
Еле открыв глаза, Баччу взглянул на нее безжизненно и кивнул.
Она быстро вышла из комнаты, прошла по коридору и выскочила из дома. Даже Рону забыла обнять, а он так тянулся к маме из бабушкиных объятий, когда она на ходу объясняла свекрови дозы лекарств для Баччу.
Автобус только собрался отъезжать, когда она пришла на остановку. От сердца отлегло. Она даже не стала требовать у рикши полрупии сдачи, когда увидела, что автобус отходит. Подошла к местам, предназначенным для женщин, две женщины чуть сдвинулись, чтобы она могла опереться. Она поблагодарила их и присела. Женщина у окна взяла к себе на колени ее папку с кипой бумаг.
Раньше она была «плохой» и неблагополучной. Одинокой? Да разве ж она была одна, с ребенком-то! Была у нее родная тетушка, разделявшая в некоторой степени с ней ответственность, присматривая за Баччу. Но только она ступала на порог после работы, едва успевала повесить сумку, как тут же тетя передавала ей Баччу и уходила домой. Порой у тети случались прострелы в спине, и ей приходилось отлеживаться. В такие дни она вынуждена была менять весь уклад и договариваться по-другому. Тогда Баччу брал ключ у соседской тетушки Сулабхи, сам открывал дверь, ел оставленную на столе еду, затем просил тетю Сулабху закрыть дверь снаружи, отдавал ей ключ и после ложился спать. Бывало, Баччу спал до тех пор, пока она не возвращалась с работы. Но часто случалось и так, что Баччу просыпался до ее возвращения, выполнял домашнюю работу и сидел у окна в ожидании мамы. Увидев ее из окна, он кидался к двери и начинал радостно прыгать и повторять: «Мама пришла! Пришла! Пришла!» Она открывала дверь, он подпрыгивал, повисал у нее на шее, поднимал ножки и так они доходили вместе до кровати. Кроме них, в мире никого больше не было, да и не могло быть…
Она прямо сказала Нишитху, что не потерпит никого, кто встанет между ней и Баччу. В ее жизни есть смысл, решимость. И цель тоже. Потому и телесные желания совсем пропали.
– Это самоограничение и преодоление природы, – сказал Нишитх.
– Это не так… Не осталось ни самоограничения, ни попыток преодолеть природу… Тело не только понимает свои границы, но и само их создает.
– По мне, это подавление.
– Ты не можешь объяснить мне, зачем жить…
