Русские апостолы. роман
Сергей Магомет
Новая книга Сергея Магомета открывает неохватную, подробнейшую картину русской религиозной жизни – в самых обыденных и самых драматичных ее проявлениях, общих судьбах лучших и худших ее представителей. Книга основана на бесчисленных архивных документах новейшей истории и восстанавливает потаенную мистическую связь поколений до сегодняшнего дня – в страстных поисках смысла, знакомых каждому русскому сердцу.
Русские апостолы
роман
Сергей Магомет
Дочери
Зи, я видел маленького ангела
© Сергей Магомет, 2024
ISBN 978-5-4474-9543-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Смотрю, как вода бежит, бежит. Один-одинёшенек на корточках у журчащего ручейка. Смотрю, как вода поднимается, напирает на запруду, которую я соорудил из глины и веток. Чудесный денёк и на небе ни облачка.
Подходит друг, присаживается рядом. Смотрит на воду и на меня. Морщит лоб. Во что играем? Но я и сам пока не знаю. Вокруг столько удивительных вещей! У них еще даже нет имен. Вот если бы построить здесь мир – настоящий, большой, прекрасный!
Вода в запруде мутная, грязноватая. Не беда. Стоит лишь чуть-чуть прищуриться, представить, как будто понарошку – и ручей вспыхивает, словно охваченный пламенем. Солнечные блики повисают в воздухе, как огненная арка, а прозрачная вода сверкает, как хрустальная.
Друг даже не удивляется. Как будто так и нужно. Как будто так и есть на самом деле. Впрочем, я и сам не знаю, как на самом деле. Но только на мгновение. И вздрагиваю от этого странного ощущения.
Мы всегда играем вместе. Теперь, как два собрата-мастера, спокойно и серьезно беремся за дело.
А что если посреди бурных вод устроить остров – надежную твердь и сушу? Пусть это будет счастливый, совершенный мир, подобный чудесному раю. Понадобится лишь немного глины. Всё богатое многообразие и сила прорастут из одного здорового зернышка. Вот так чудо! Огромная вселенная раскрывается, разворачивается, как будто сама из себя…
Если приглядеться, можно рассмотреть всё-всё-всё. До мельчайшего листочка и песчинки. Всякая трава и дерево приносят свой плод, а в водах множится всякая живность. В океанах и морях изобилие рыб и китов, в воздухе пернатые, а на суше всяческие животные и пресмыкающиеся гады.
И вот, конечно, над всем владычествуют человеки, мужского и женского пола. По образу и подобию. Народ процветает и умножается, заселяет землю.
Как праздник. От радости перехватывает дыхание. Один миг вбирает в себя прошлое, настоящее и будущее.
– Только посмотри, – говорю другу.
А он и в этот раз не удивляется. Как будто так и надо. И слов у него нет. Как зачарованный, щурится на солнечные блики. У меня даже мелькает мысль: а что если весь этот мир сотворился вовсе не по моему, а по его хотению-повелению? Поэтому и молчит?.. А может, ему кажется, что всё это просто часть игры? Простодушно улыбается.
Как хорошо! Чудесно!.. Мы обмениваемся счастливыми, торжествующими взглядами.
О, ужас! Откуда ни возьмись, какая-то черная, злая тень накрывает, проскакивает мимо нас. И вот уже игрушечная запруда мгновенно, безжалостно растоптана, разрушена. Волна устремляется вперед, в мгновение ока сносит игрушечный мир-остров, а хрустально-чистая вода превращается в кровь. Потом вода уходит. Совсем скоро мертвый уродливый кусок глины высохнет на солнце.
Откуда взялся этот мальчик? Уходя прочь, оглядывается. Злобно усмехается. Зачем, почему он это сделал? Никому не ведомо.
Но я так хорошо знаю эту усмешку… Откуда?
Сердце разрывается от горя. Друг и я горько рыдаем о рае – о бесчисленных поколениях добрых, чудесных людей, которые теперь уж никогда не родятся.
– Дурак! Злодей! – всхлипываем в один голос. – Вот бы и тебя так… наказать! Чтобы ты засох, как жизнь, которую погубил!
А он уходит, не спеша, продолжая усмехаться. О, конечно, я чувствую, стоит мне только пожелать, стоит только прищуриться, он и правда врастет в землю, высохнет, почернеет, как какое-нибудь мертвое дерево. Я уверен. Но он уходит жив-невредим. Я читаю в его косой усмешке: «Нет, ты не можешь погубить меня! Только попробуй! Пожелай мне смерти! Ты же знаешь, добрая душа, что в тот самый миг, как ты это пожелаешь, кончатся этот мир, время и само пространство…»
Хотя из его уст может выходить одна лишь ложь, это действительно так. Поэтому я сдержусь. И так уж все вокруг говорят, что любое мое слово непременно исполняется.
Да и не нужно ему никакой причины! Он всегда будет творить зло, не зная усталости и сомнения. Потому что это его единственное «зачем».
Так или иначе, конец лету, да. Погода уж совсем малахольная: один день льет, как из ведра, а другой, пожалуйста, опять солнышко греет. Ну и всхолодало. За околицей, огород, перекопанные картофельные грядки под старым корявым дубом уже сплошь усеяны листьями и желудями. Старики говорят, если упаси Боже, год неурожайный, то к молотым желудям с мякиной нужно лишь чуток ржаной муки – и хлебушек печется сносный, прожить можно. Но в этом-то году урожай, слава Тебе Господи, обильный.
В общем, если б не эти слухи, то всё лучше и не надо. Однако, по слухам, Свету Конец – не за горами. И птицы-то, и солнце, и луна со звездочками – уж почти исчезли.
А тут… еще появились эти «они», страшно таинственные.
Говорят, в соседнем селе «они» закрыли церковь. А с какой стати? Церковь ведь, по всем нынешним законам и свободой вероисповедания, и от государства-то отделена. Так почему, спрашивается? Да только кто разбираться станет! Эдак скоро они и проповеди в храмах запретят произносить, а священству станут волосы стричь. Недавно и колокольный звон запретили. А еще, Господи спаси, грозят воспретить младенцев крестить и молодых венчать. Вот оно как: просто прошел в иерейском облачении по деревне – и уж готово тебе обвинение в религиозной пропаганде, подрывной деятельности. Ты уж у них преступник-контрреволюционер.
Вот, соседского отца Николая с его дьяконом Алексеем увезли неизвестно куда. Ни слуху, ни духу. А ведь мы с дорогим батюшкой друг друга исповедовали и причащали. А еще дали друг другу клятву ни за что не отказываться от ношения рясы и уж, конечно, не обстригать волосьев.
Только давеча батюшка жаловался, что церковный народ так запуган, что и в храм боится ходить.
Как же теперь?
Сегодня днем из соседнего села прибежала старуха, насмерть перепуганная, рассказала, что у них дверь в храм большими гвоздями заколотили и даже приложили маленькую восковую печать. Говорят, священника с диаконом утопили в реке, в самый день ареста. Может, и нет, но надежды мало. Кто все эти ужасные слухи распускает?
А день сегодня как раз чудесный, ясный. Птички чирикают, как будто весной. Солнце никуда еще не делось, сияет, даже глазам больно. Однако как вспомнишь, подумаешь про «этих», кто такие, откуда взялись, так содрогнешься всем телом. Просто жуть берет. Вот уж правда, всё точь-в-точь по Книге Апокалиптической… В одном я всё-таки совершенно уверен: «они» – такие же люди, обыкновенные человецы.
Служу вечерю как можно дольше. Не пропускаю даже малой подробности или части. Молюсь за всех и вся. Само собой, и за «этих». То есть, за тех, кто увел батюшку с дьяконом.
Даже когда после службы прихожу домой, никак не могу успокоиться, продолжаю молиться. Супруга и дети смотрят на меня растерянно. Даст Бог, всё будет хорошо, успокаиваю их. Что еще скажешь.
Даже и в постели перед сном продолжаю молиться за «этих». Месяц остренький и белый, как молочко. Усталые глаза уже совсем слипаются. Сам того не замечая, как бы завожу с «этими» разговор. Начинаю рассказывать им как есть – всю свою жизнь. Как будто они и так ее не знают. Знают они всё… Одна за другой на ночном небе выпрыгивают звёздочки.
Вот, и опять я дитя.
Деревенский мальчик. Все зовут меня «сиротой». Сирота да сирота. Как прозвище. Может, это у меня, кроме своего, еще одно имя такое. Конечно, мне известно, что моих добрых родителей Бог прибрал на небо, еще до того, как я себя помню. Но эта глубокая, затаенная боль всегда со мной. У меня три старших сестры. Такие же сироты, как и я. Ни отца, ни матери. К сожалению, я живу с ними, моими дорогими, только очень непродолжительное время. Ах, как они меня любят и ласкают! Мы тихонько шепчемся о папе и маме, которые там на небесах, ждут нас. О том, как на небесах хорошо и чудесно. Солнечно, как летом. А как же иначе? Папа и мама держат Христа за руку и просят за своих деток.
Потом меня отправляют жить к родне. Дядя и тетя славятся среди односельчан набожностью и благочестием; у них у самих четверо ребятишек. Вроде я от них никак не отличаюсь, а дядя с тетей мной отменно довольны: и какой нешумный, и какой послушный. К счастью, при других меня никак не выделяют, разве что посмотрят ласково. Поэтому с братьями я отлично поладил. Все вместе мы поем в домашнем хоре.
Вот мне уже семь лет. Вдруг местный священник предлагает тете отдать меня ему на воспитание. Для моего же блага. Тетя сразу соглашается, ведь они сами едва перебиваются, а тут еще лишний рот. К тому же, живя в семье священника, я смогу получить религиозное образование, ходить в школу, потом поступить в семинарию. Не говоря о том, что буду одет-обут. И сыт, конечно.
Мне нравится учиться, узнавать что-то новое – про людей, про разные вещи.
Я зову старого священника «дедушкой». Дедушка считает, что поскольку я сирота и в будущем мне не на кого рассчитывать, нужно уже сейчас учиться заработать копейку. Будучи в классе самым примерным учеником, я начинаю давать уроки ленивым мальчикам из зажиточных семей.
После окончания школы и семинарии и получив должность школьного учителя на соседней большой железнодорожной станции, я перебираюсь на новое местожительство и устраиваюсь как нельзя лучше.
Среди местных много образованной молодежи, несколько чиновников и купцов. Здесь обожают собираться по вечерам большой компанией, обсудить новости, потанцевать, иногда числом даже до двух дюжин.
Что касается танцев, так это просто мое любимейшее занятие. Потому что танцор я преотличный. Можно сказать, прирожденный. А поскольку и характер у меня легкий, веселый, то все сразу признали меня душой компании. Вот только старый священник на исповеди всегда журит за это, так как опасается, что «легкость ног» как-нибудь разовьет во мне и фривольность нрава. Такие подозрения огорчают меня чуть не до слез, и, видя, как я переживаю, батюшка смягчается.
– Господи Иисусе, пусть себе пляшет, – бормочет он себе под нос, – кто знает, какие еще тяжкие испытания выпадут этой чистой душе! – И со вздохом благословляет.
Между тем чувствую, что последнее время во мне происходят огромные перемены. Причем в самую серьезную сторону, правда. Я и сам понимаю, что пора прощаться с юношеской беспечностью и обращаться на поиски чего-то нового, существенного. Остепеняться, одним словом. И, конечно, перво-наперво выбрать себе подругу жизни.
Как раз недавно в нашем городке обосновался лесоторговец с семьей. Очень порядочный, религиозный человек, не пропускает ни единой воскресной службы. В короткое время этот лесоторговец построил две лесопилки и обширный дровяные склады. Теперь по всей округе стоит чудесный запах свежих опилок и древесной смолы. Как вдохнешь аромат – прямо праздник на душе.
И всё местное общество теперь преимущественно собирается по вечерам в его поместительном доме. Здесь сияет и блистает его единственная доченька, такая милая, такая скромная девушка, по имени Таня.
Таня мне ужасно понравилась, и я ей тоже. По-моему, мы очень похожи. Оба спокойного, приветливого нрава. Едва входя на веранду, я жадно ищу ее милое лицо среди гостей, сидящих за столом. Где она, где Таня? Вот она! И всё вокруг как будто озаряется солнцем. Она бросает на меня ласковый взгляд, но не может прервать важный разговор, идущий за столом. Некий молодой человек, вечно со всеми спорящий о свободе и справедливости, что-то горячо обсуждает с ее отцом. Прислушиваюсь. Ну конечно, опять про то же! Как власти сначала дали чуть-чуть свободы, а потом сами же и отняли.
– Свобода! – восклицает молодой человек. – Только она одна должна быть единственной целью общественной жизни. Свобода во всём! Абсолютная свобода!
Это радикальное заявление повергает собравшихся в немалое смущение, а Танин отец, добродушный и гостеприимный хозяин дома, словно онемев, беспомощно разводит руками. Танины глаза гневно сверкают, но и она не находит слов, чтобы ответить на подобную глупость.
– Надеюсь, ваша свобода дает и нам право держаться от нее подальше? – говорю я посреди общего замешательства. – Можно представить, какая бы при ней катавасия c вакханалией начались!
Все так и укатываются со смеху, а Танин отец подходит поблагодарить и от всего сердца дружески жмет мне руку. «Катавасия c вакханалией! Ох-ох!» – повторяет, насмеявшись до слез. А еще чуть позже отводит в сторону и без обиняков спрашивает, а что, хотел бы я жениться на его дочери? Он же не слепой и видит, как мы друг на друга глядим.
– Да разве это возможно? – так же без обиняков говорю я. – Таня богата, а я едва свожу концы с концами.
– Возможно. Я обо всем позабочусь. Приданного моей дочери хватит вам обоим до конца жизни. К тому же со временем вы станете хозяином нашего семейного предприятия. Вы набожный и правильный человек. О лучшем зяте и мечтать нельзя, да!
После этого разговора я совершенно потерял покой, всё словно грежу наяву, перед глазами только Таня. Решусь ли?.. Между тем, местный священник, и мудрая моя тетушка, и благодетель-воспитатель – все в один голос убеждают меня, чтобы я не упускал своего счастья и брал в жены эту чудесную девушку. Им легко говорить! А ведь именно то, что она так богата, страшит и смущает меня до глубины души. Я-то гол, как сокол. Всё годовое жалование 18 рубликов. Себя бы прокормить. При том, что нужды мои всегда более чем скромные. Но все продолжают уверять меня, что это всё моя гордыня и самолюбие смущают, если не сказать помутили мой рассудок, – не что иное. Из-за них я готов угробить счастье всей моей жизни своими же собственными руками. А как же не сомневаться? Потом ведь меня будут вечно попрекать, что я женился ради денег. Правда, для меня и это совсем не главная причина сомнений. Если человек на правильном пути – его уж ничто не собьет. Другое дело, богатство и Божья благодать – никак не совместные вещи. Вот, молюсь перед иконой Спасителя, и словно Он Сам мне прямо говорит: «Нет, не пролезешь ты в игольное ушко со своим верблюдом!» Чего уж проще.
В общем, думал я думал, думал, и в результате порешил против женитьбы. И отказался.
А тут как раз мне предложили переехать в уездный центр и совмещать сразу две должности – учителя и регента. Соглашаюсь без размышлений.
Ну, теперь у меня жалование вдвое больше прежнего, а квартиру занимаю – уж в целых три комнаты.
Первая мысль, пришедшая мне: ну теперь-то отлично могу жениться на моей Тане!.. Увы, увы, вторая мысль совершенно перечеркнула первую. Да как же я теперь посмею показаться туда на глаза после моего категорического бесповоротного отказа?
А тут еще другая «партия». «Дедушка» и дядя с тетей так денно и нощно тревожатся обо мне – чтобы я не угодил в какую-нибудь ловушку, не запутался в страстях. Вот и решили «ковать железа, пока горячо»: сосватали мне еще одну невесту, хорошую девушку.
Ну что ж, отказаться я никак ни в силах: женитьба для меня просто рай земной!
Вот чудеса: нынешняя – дочка одного из наших знакомых, по имени тоже Таня! Знакомого зовут Кирьян, и я знаю его с самого детства. Он всего-то на десять лет меня старше и судьбы у нас очень похожие: оба изначально сироты безденежные, принужденные, одним лишь упорством и трудолюбием, пробивать себе дорогу в жизни.
Начинал Кирьян мальчиком на посылках в лавке, а после сделался приказчиком. Хозяин до того его зауважали и полюбил, что доверял ему любые суммы денег и коммерческие операции, а потом и вовсе выделил ему долю в своем торговом предприятии.
С Кирьяном мы часто встречались в доме моего дяди.
– Да, да, милый мой, – повторял он мне, – твоя стезя в жизни будет не то, что моя торговля, где барыш легко в минуту сделать, а всё потерять можно еще быстрее… Твое богатство – не сиюминутное, а вечное!
С чего это взял обо мне, Бог его знает.
– Да и у меня ничего нету! – удивленно восклицаю я. – Только и есть, что эти штаны, да рубашка.
– А вот и нет! Ты жив не хлебом единым. Да и сам – чистое золото!
В общем, поскольку все мои близкие так сватают за меня Кирьянову Таню, я соглашаюсь хоть познакомиться с девушкой.
И что же я вижу?.. Девушка меня не любит! Ну, нисколечко! И, ясно, не полюбит никогда. Так мне и заявила: «вы совершенно ни в моем вкусе». К тому ж, себя почитает несравненной красавицей. Впрочем, что с нее возьмешь, ей и лет-то всего-навсего пятнадцать. Просто милое, избалованное дитя. Как бы то ни было, мы с Кирьяном порешили, что женитьбе быть, и назначили дату через несколько месяцев.
Теперь опять хожу, как в лихорадке. Беги, спасайся, твержу себе. Что же это, вязать себя по рукам и ногам?! Подумаешь, дал слово! Ну скандал – пусть скандал. Бежать пока не поздно.
