Елена Валентиновна Муравьева "Нерешенная задача"

А доктор, бросив мельком на неё встревоженный взгляд, сразу опустив глаза, стал докладывать.

– Графиня, вы сегодня поедете домой без своего супруга, он останется у нас. У него подозрение на чахотку, её сейчас назвали туберкулезом. Вы сама доктор, вы знаете, что это такое…

Анни открыла рот, словно произнеся восклицание.

– А! – но на самом деле, звук не пошел, и она стала мертвенно-бледной.

Возникла пауза. Профессор дал ей время пропустить информацию через себя и осмыслить её, а потом продолжил:

– Туберкулез на ранней стадии, но он опасен для всего окружения и для вашего малыша, он должен быть срочно помещен в клинику, но я предполагаю, что на днях он уедет в Эдинбург – Шотландию, там самый лучший санаторий.

Он подал ей стакан воды. Он один из самых опытнейших врачей и знал, в эти времена туберкулез практически не лечился.

Анни сделала только несколько глотков и с удивлением подняла на него глаза.

– Это болезнь бедности и нищеты, как же так, граф не может заболеть туберкулезом, этого не может быть, вы абсолютно уверены в результатах обследования?

– Графиня, я так хотел бы ошибаться! Я предполагаю, у графа на производстве есть рабочие, больные чахоткой, он заразился.

– А туберкулин. Это новое средство, его нужно ввести графу.

– О, я вижу, вы осведомлены. Конечно же, мы так и собираемся сделать. Но он действует профилактически, а не… …Я очень хочу дать вам надежду!

Она медленно поднялась и растерянно стала искать что-то или кого-то. Потом опять обратилась к профессору:

– Я же могу увидеть своего супруга?

– Да, графиня. Я распоряжусь, чтобы вам принесли повязку.

При этих словах, она тихо заплакала. Она хорошо знала, что теперь долгие месяцы, если не годы, она сможет общаться с графом фон Махелем, только в повязке. Она очень долго не увидит его ласковых губ, не поцелует их!

И сам граф сидел пасмурный, молча глядя в окно и в повязке. Анни, как только подошла к нему, так и упала ему на грудь. Всегда, всегда она считала себя стойким и сильным человеком. А сейчас стойкости и силы духа не хватало. Она стала боязливой, её терзали постоянные тревоги и страхи.

Она рядом со своим ухом слышала его грудной, мягкий голос, он говорил ей, что не надо заранее паниковать и списывать его со счетов, болезнь не запущена, её вовремя обнаружили и это благодаря её же наблюдательности, но уже эти слова в её мозг не проникали, она только знала, что вошла в черную комнату, без окон и дверей и куда двигаться в кромешной тьме она не знала и её от этого настигло отчаяние. Она сама не отдавая себе отчет впилась руками в его плечи со всей силы и у графа даже несколько позже обнаружились синяки. Она как за уходящую надежду вцепилась в его руки и ему даже стало это забавно. Но, в данный момент веселость здесь была неуместна.

И очень поздно вечером, сидя дома в своей комнате, отупело глядя в окно, позвонила из Австрии подруга с приятным известием, и Дора поднесла телефон, а Анни словно в прострации слышала голос Хелен в трубку и первый раз в жизни не обрадовалась её успехам. Там на свет появилось две новые жизни и целых две! Близнецы. Это редкость, это чудо! И Анни должна была стать им крестной матерью, а у неё по лицу, вместо улыбки, показались горючие слезы и тихо покатились по бледным щекам. Но она сдержалась и несмотря на то, что ей хотелось закричать на весь белый свет со всей своей силы, она решила Хелен не омрачать радость и дрожащей рукой протянула Доре телефон назад. О, дева Мария, дай только силы выдержать!

Дора обняла её за плечи, потом, как мать, стала ласково гладить по волосам. Неожиданно, откуда-то узнав о печальном известии, пришла поздно её тетушка. Все были подавлены и молчаливы, но все интуитивно знали, когда очень больно, лучше быть с кем-то рядом и видеть в других глазах участие, в чужих словах поддержку. Тетушка решила сделать это. Анни поплакала, а потом неожиданно, выпрямила спину, вытерла слезы, и сама себе и другим сказала:

– Будем бороться, вот и проверка меня как доктора настала, и я её должна пройти. Ребенка я оставляю вам на попечение, так как уезжаю в Эдинбург.

Через месяц они вернулись из Шотландии. Родители соскучились по своему сыну. Граф чувствовал себя хорошо. Ему сделали вакцину туберкулина и болезнь отступила. Но на руки сына уже не брал, в комнату его заходил в марлевой маске на лице.

Малыш пробовал ходить. Держась за ножки стульев, он вставал на ножки и гордо всем улыбался. Маленькие ножки легонько дрожали, и он пошатывался, но уже стоял.

А Хелен с Анри Миррано занимались подготовкой к крещению. В их доме всегда царила суета и оживление. Миррано убегал от хлопот на работу, там ему было привычнее. А придя на работу, он уже начинал скучать по своей семье. Хелен наняла кормилиц, и отец ссужал крупные суммы денег, чтобы у его любимых внучков все было самое лучшее.

Собралось на крестинах довольно много народу. Родственники Мирано из Италии приехать не смогли, зато со стороны Хелен были не только её родители, но и Игн и Анни с графом фон Махелем. Они же были выбраны крестными. Малышей на руках держали кормилицы, потому что Хелен одела самое нарядное платье, на нем было так много бантиков с кружевами, и она боялась их помять. А Мирано, взяв выходной в такой торжественный день, расслаблялся с Игн пуншем, на радостях, и даже не заметили, как опустошили хрустальную емкость, поставленную в центре стола для гостей. Миррано, как человек переживший девять месяцев беременности своей супруги – как на войне, был рад найти себе компаньона и собеседника. Пунш напиток не очень крепкий, но верный. Ноги отказывают первыми. И, когда два экипажа, снаряженные, чтобы отбыть к костелу, были готовы, мужчины обнаружили колоссальную слабость в ногах. Они просто не слушались их. У Хелен даже перехватило дыхание от возмущения, когда она обнаружила своего супруга, ходящего довольно странной походкой, нахлобучившего шляпу на самые брови. И уже сидя в экипаже, он вынужден был выслушать полную тираду словесного потока, которая совершенно не омрачила его приподнятого настроения. Дети, дети еще совсем маленькие не успели внушить родителю ответственности за каждый прожитый им день именно родителем. И их папа, и мама воспринимали как живых игрушек, благо прислуги в доме было достаточно. И сама мать и тем более их отец, еще не научились их различать, по сути своей у них даже еще не было имен. Но так как у каждого из них была своя кормилица, их еще ни разу не попутали.

Выстроившись в костеле перед пастырем церкви, теперь детей на руки взяли их крестные. Анни отошла физически и психологически от свалившегося на неё психологического стресса и выглядела свежей и веселой. Граф фон Махель был рядом, но к детям не приближался из-за предосторожности. А Хелен даже слегка была обескуражена. Она завидовала подруге белой завистью и тщательно это скрывала. После рождения близнецов, её талия оставалась все такой же широкой и даже не ушел наметившийся второй подбородок. Три дня она обходила все фешенебельные салоны одежды Будапешта, чтобы сразить на повал своим платьем всю публику на крестинах, а её подруга приехала из Шотландии в совершенно неординарном наряде, сшитом по последним выкройкам модных домов Европы, без всяких бантиков и рюшечек и на её точенной фигурке это смотрелось гораздо элегантнее и изысканнее. Она украдкой видела, как изредка граф фон Махель обхватывал осиную талию своей молодой супруги, и облегающая шелковая материя её платья просто струилась по её обворожительным изгибам тела, словно обволакивая своей влюбленностью каждый её изгиб и одновременно играя с теплыми лучами солнца поздней весны. И её платье доходило только до щиколоток, открыто демонстрируя всем белый, на высоком каблуке башмачок, спереди завязанный шутливым бантом. Если бы только Хелен не успела из-за этой беременности так отстать от моды, она непременно заказала бы своей подруге привезти для себя все последние нововведения в женских нарядах!

Когда пастырь традиционно читал монолог над родителями этих мальчиков, а потом еще некоторое время молился, Миррано и Игн вконец изнемогли. Ватные ноги, просто подкашивались и все тело, повинуясь закону физики, тянуло вниз и давило на расслабленные мышцы, и ты хоть садись на пол и сидя слушай напутственную речь священника. О, это была пытка! Чтобы не рухнуть сразу всем телом на пол, приходилось все время переступать с ноги на ногу, а вокруг стоящие родственники уже стали обращать внимание на это беспокойство, и даже сам пастырь несколько раз косился подозрительно в их сторону.

Когда головку одного малыша слегка облили крещенной водой и кормилица ловко стала повязывать ему чепчик, ноги Игн первыми сдали и, если бы не стоящие за его спиной родственники, ему пришлось бы падать прямо на пол. Возник шум, и он стал перед всеми оправдываться:

– Кто ж знал, что у вас пунш такой пьяный окажется! Меня ноги не держат. – У него забрали ребенка и отдали кормилице. И тут пастырь сам приходит в полное не состояние. Он спохватывается, потому что забыл в руки взять крестик. Покинув посетителей костела, он бросается его искать, попутно удивляясь своей рассеянности, ведь с ним такое впервые. Столько лет и столько младенцев было крещено им в костёле, а тут как пелена глаза застлала! И у Миррано тоже отказывают мышцы ног. Хелен просто впала в ярость. Его присаживают на скамеечку. А кормилицы, чтобы поправить малышам белье, положили их на стол возле кафедры. После холодного обряда, один из малышей раскричался. А возле костела собиралась еще одна толпа родственников, готовилось венчание.

Отругать супруга не трудно. Только это бессмысленно. Кое как он выправился опять стоять. Хелен прислонила его к Игн только лишь потому, что тот считался порассудительнее и приказала – Поддерживайте друг друга.

Вернулся встревоженный пастырь, так как время было расписано по регламенту и стал извиняться. Принесли второго малыша и провели обряд крещения.

И только лишь когда возвращались домой в экипаже, одна кормилица, с испуганным выражением лица шепотом сказала другой:

– Я не уверена, но сдается мне, мы Михаэля по крестили два раза, а Гельмута ни одного. Их перепутали.

Вторая с диким выражением лица покосилась на неё.

– Ты что, брось, не может быть такого!

– Не может? А ты чепчик то сними. У Михаэля чубчик весь мокрый, а у Гельмута совсем сухой.

Недоверчиво, вторая кормилица стала проверять головки и… …Она от изумления прикрыла рот рукой, чтобы не ахнуть слишком громко.

– О, дева Мария! А как же теперь?

Та дернула её за рукав.

– Пока никому ничего не говори, все ровно в костеле венчание. А затем, когда будет подходящий момент, расскажешь все хозяйке. Их к этому времени может различать уже легче будет. Ой, расстроится же… – и она покачала головой.

Но такой момент, так и не наступил. Вот и случилось. Одного младенца крестили два раза, а другого ни одного. И расти они стали, как в сказке. От одного отца и одной матери, в одной семье и в одинаковых условиях. Только один кричал и днём, и ночью, и требовал свободы от пеленок, а другой был всем доволен и спокоен и никому не досаждал. Одна кормилица отрабатывала свой заработок сполна, а другая отдыхала рядом с младенцем, уж больно он всегда умиротворенным был. Даже Миррано сказал однажды.

– Один в маму беременную родился, другой в папу. Это твой сын, а это мой! Я второй твоей беременности не выдержу.

ГЛАВА 53

Граф фон Махель не любил прогулки верхом на лошадях и как Анни не упрашивала его составить ей компанию, он мотивировал отказ большой занятостью. За месяц отсутствия в Будапеште, у него накопилось много дел. Его производство работало исправно, но он вникал во все. Проведя месяц в санатории Эдинбурга, он по нескольку раз за день разговаривал с управляющим по телефону и все так же принимал решения сам. Анни прекрасно знала это состояние души, когда ты не можешь отстраниться от дела и мыслями и чувствами ты участвуешь в нем на протяжении всего дня, и даже просыпаясь ночью, ты думаешь о рабочих вопросах. Эту ответственность ты когда-то водружаешь себе на плечи и несешь её каждодневно. Ты с ней срастаешься.

Ангел застоялся в стойлах. Ему требовалась свобода и простор. И переодевшись амазонкой, она к обеду уехала на своем любимом друге на прогулку. Больше, она даже издалека, не приближалась к охотничьему домику князя Войцеховского. Все мысли о нем она гнала от себя и боль притупилась. За недавними событиями и известием о болезни супруга, она о нем не вспоминала. Лишь изредка, оставаясь одна сама с собой, мысли о нем начинали будоражить сердце, тогда она шла туда, где находились люди и общением пыталась переключить внимание на суету, которая царила там, где присутствовало общество.

Медленно пустив Ангела и совершенно ослабив поводья, она отдалась его воле и они, кружа вокруг высокогорья, незаметно стали подыматься на вершину холма. Все чаще стали попадаться огромные валуны, одиноко стоящие, как истуканы и не понятно чьей прихотью появившиеся здесь. В этой местности она еще не была. А выше уже все больше зеленая трава уступала пространство серо-коричневым камням, исчезая, не находя себе влаги для жизни. Анни огляделась вокруг и поняла, что Ангел не отдавал себе отчета куда ему идти и нужно менять направление прогулки. Она натянула поводья и повернула обратно. Постепенно спускаясь, неожиданно увидела красивого всадника, там внизу на плоскогорье. Он, явно их ждал, потому что больше здесь никого не было. И сердце её бешено заколотилось, потому что узнала ту гнедую красавицу голубых кровей и этого атлетически сложенного всадника, с идеальной верховой посадкой и черными волосами, собранными в пучок на затылке. Всмотревшись, она стала кусать нервно губы и ей некуда было от него бежать. Но встречи сейчас она совсем не желала и не знала, как с ним себя вести и как собрать все свои эмоции в крепкий узел, чтобы их не выдавать. А эмоциональный надрыв сразу стал напоминать о себе жгучей обидой к этому человеку, который причинял ей только боль. Она вспомнила сразу, как самым первым её порывом было яростное желание ударить его со всей силы, словно вся её боль была собрана в этом желании.

Его конь спокойно стоял и он, с натянутым ожиданием, смотрел на её неуверенное приближение. Анни опустила глаза, чтобы как можно лучше спрятать свои эмоции. Но щеки вспыхнули и руки поддались легкой дрожи. «О дева Мария! Что же ему здесь нужно!» Она проклинала эту возникшую мысль о прогулке. Ведь полученные раны только стали заживать. И вот поравнявшись с ним, она не могла придумать, как ей себя сейчас вести. Поздоровавшись, уехать отсюда прочь или завести совершенно непринужденный легкий разговор, и всеми силами постараться играть роль веселой равнодушной леди. Но хватит ли у неё на это сил и сможет ли она справиться с эмоциями, ведь даже сейчас её руки дрожали?

– Добрый день, графиня – услышала она его низкий голос и быстро в ответ кивнула головой, тоже в знак приветствия. Ангел приостановился. Наездница молчала. Сейчас она четко почувствовала, что не сможет взять ситуацию в свои руки и управлять собой, как ей хотелось бы.

А он перешел сразу на личности, словно встретились два старых знакомых.

– Я давно уже ищу вас, но вы перестали совершать прогулки…

– Да. Но, вы же знаете, что у меня появились очень большие заботы, я стала матерью.

И она увидела, как при его натянутой улыбке, глаза оставались серьезными, с оттенком нервного напряжения. «Зачем это напряжение? По какому поводу?» – еще мелькнула у неё мысль в голове. Непроизвольно, она тронула коня ногами и Ангел, послушно пошел вперед. На лице Артура мелькнула озадаченность и даже огорчение. Но и он тронул своего коня и обогнав, преградил ей дорогу. Удивившись, Анни не могла сориентироваться, что ей дальше предпринять. Она растерялась и его поведение отдавало легкой бесцеремонностью. Он быстро спрыгнул вниз и подошел к стременам, голос его звучал мягко, но настойчиво. Перешел на «ты» и она подумала, что ему свойственна некоторая наглость.

– Анни, я прошу тебя сойти, я хочу с тобой поговорить.

Она не ожидала. Женское упрямство и любопытство схлестнулись в одном мгновенье и …заколебалась. А он ждал и смотря в его большие темные глаза, она чувствовала, что ей хочется поговорить с ним. Но он первым протянул руки и она ощутила, что её как перышко выхватили из седла и не дай бог, попасть целиком в силу этих рук. Словно ему всю жизнь приходилось кузнецом стоять у горна. Машинально, она подняла руки, чтобы со всей, уже своей силы, упереться ему в грудь. Ей снова, именно в это мгновение, так захотелось со всей силы ударить его по лицу, за пережитую обиду, за то, что она невольно подчиняется его силе и он прочитал в её взгляде все. Он не знал, что ей известно о его связи с русской леди, но сейчас все почувствовал. Отдернул прочь свои руки, чтобы не оказывать психологического давления, и его застигла растерянность. Откуда мог кто-то узнать о его новой любовнице? Для него сейчас все сразу усложнилось.

– У вас ко мне какое-то дело? – чтобы скрыть замешательство, наконец спросила она.

– Ты со мной на «вы»?

– Я просто помню, что вы были моим преподавателем.

Легкая улыбка пробежала по его лицу. Его четко очерченные губы изогнулись, оголяя идеальные зубы. И вот от этого движения, взметнувшегося вверх изгиба губ, она просто была уверенна, что самого близкого и родного, легкая паника поднялась из глубины её подсознания. Чем так затрагивались её глубинные струны души? Он обезоруживал этой своей дьявольской улыбкой и все средства внутренней защиты испарялись сами собой. Да на него просто совсем не надо смотреть, но смотреть ему в глаза, на его губы так хотелось!

– Вы уезжали? – решил сменить он направление разговора.

– Да. Вынуждена была.

– У вас в жизни что-то происходит хорошее или не хорошее?

Она опять вскинула на него свой взгляд. Что говорить, зачем говорить и к чему он это спрашивает?

– Справлюсь. Я со всем справлюсь. – ответила, но в его глазах напряжение просто явно нарастало, своей кожей она почувствовала накал этой сдерживающей силы.

– Анни, я не буду блуждать «вокруг да около», я искал вас. Я уже не мальчик и ты стала самостоятельной женщиной. Прятать свои чувства тебе и мне не имеет смысла, мы любим друг друга, нас тянет друг к другу.

И у неё закололо в висках. Это уже стало невыносимо. Хотелось сжать руками голову и закричать со всей силы от того, что та сила, которая возникает в его присутствии настолько мощная и подчиняет себе её волю и разум парализуется, а такое состояние себя – она ненавидит и принимать не хочет. Приходиться даже впиваться ногтями себе же в ладошку, с такой силой она хотела сдерживать свои эмоции, и стискивать зубы, до скрежета.

– Вы самоуверенны. С чего вы взяли что я вас люблю? Это было, но прошло.

Он так же не сдержал себя. В эмоциональном порыве он притянул её к себе, и она оказалась как в капкане, в его сильных руках, а на затылке она услышала прикосновение его руки и машинально откинула голову назад, сопротивляясь этой силе. Близко, настолько близко, что ей показалось, что он коснется вот-вот её своими губами, она видела его горящие глаза и в них боролась стихия чувств, не подвластных ему. Но он всегда брал то, что хотел! Только сейчас ради этой женщины он старался, всеми силами сдерживался, чтобы не навязывать свою волю и свои желания. Ему важны были её чувства, мысли, страхи, желания. А её стало парализовать его стремительность. И его дыхание щекотало её щеки.

– Я знаю, что ты меня любишь, потому что вижу в твоих глазах напряженное ожидание. Если бы ты была ко мне равнодушна, взгляд был бы совсем другой.

Она забилась в его руках и в её глазах заблестели слезы. Вся её внутренняя борьба, вылилась в эти движения протеста, и она несколько раз в нахлынувших эмоциях ударила кулачками его по груди и освободившись, из неё просто хлынул поток долго прятавшихся претензий к нему, хотя на них она и не имела права, также, как и он на неё.

– Не смейте, никогда больше не смейте мне говорить о любви! Вы самый эгоистичный и расчетливый человек! Всегда уверенны что все про всех знаете! И совершенно всем это говорите всегда!

– Не всем, Анни.

Она хотела, так хотела бросить в лицо ему упрек о той красивой брюнетке, про которую ей сообщила Хелен, но здравый рассудок еще не до конца подчинился эмоциям, хотя его оставалось с каждым мгновением все меньше и она какой-то глубинной женской мудростью понимала, что не нужно выдавать своей ревности. Но как же, как же сохранить в себе здравомыслие, на это не хватало сил. Она постаралась успокоиться и переключить себя на что угодно, только бы не на то, что взрывало чувства.

– Я не желаю говорить на тему о нас! Это чушь! Я замужем. У меня самый лучший муж на свете, у нас ребенок. Я счастлива! Ну откуда в вас столько самомнения?

– Анни, откуда тогда слезы? Ты бьешься в эмоциях. Почему? Да… потому что боишься сама себя и меня, а зачем? Ты даже представить себе не можешь какое это счастье и наслаждение быть близкой со своим любимым человеком! Почему ты не хочешь позволить себе это?

И сейчас со всей своей ответственностью она должна была признать его правоту и её это взбесило! Её взбесило, что как всегда её доводы такие слабые перед его, и, как всегда, он одерживает победу и физическую, и психологическую над ней.

Ошарашенно, она прямо посмотрела ему в лицо, потому что ей даже не верилось в то, что так ясно читаема им. Ведь всегда она прилагает все свои силы, чтобы прятать свои чувства как можно глубже. И о неверии и безнадежности говорили её глаза.

– Это все не важно! Поймите вы наконец. Я живу рядом с человеком, от которого вижу все только самое доброе и честное! Да, честное! А вы, лжец! Вы просто пользуетесь своим обаянием и… …красотой, может еще чем… харизмой и вами движет только эгоизм и жажда удовольствий!

– Анни, это не так!

– Так! Вы на самом деле не любите никого. Той красивой брюнетке из России вы сейчас также изменяете тут, на этом месте, просто я не позволяю. Вы ловелас и больше ничего! Все просто!

Он отступил. Этот довод выстрелил вернее самого мощного снаряда. Ему так же стало мучительно и сердце заныло томительной щемящей болью. Но он должен постараться объяснить ту силу, движущую его поступками. Если он это сейчас не сделает, ему больше этого никогда не удастся. Она постоянно будет его избегать.

– Анни…, позволь только объяснить. Допусти только мысль, что это была моя попытка забыть тебя. Ну, я не идеален, я человек с желаниями, с такими же страхами, чувствами, потребностями. Я …живу в таком же жестоком мире, как и все и защищаюсь от него, как все.

Она машинально, подставила к его губам свою ладонь, стараясь заставить его замолчать. Это она хотела ему все объяснить раз и навсегда и тем самым установить между ними дистанцию. Перебив его, она закричала:

– Забыть меня! А что забывать? Вы же сами отказались от этой любви. Я же первая открыла свое сердце! Не будем малодушны, но вы струсили тогда. Потом та русская… Она очень красива. Вы же слабы, вы слабы в своем желании получать все самое лучшее. И я не знаю, почему сейчас вы здесь, а не с ней, но бедную, безродную девушку вы не приняли. А когда у меня появилось положение и деньги, вы добиваетесь меня. Но я не буду вашей любовницей! Слышите! Я никогда не сделаю подлости своему супругу, он не заслужил этого и я вам не верю. Не верю. И больше ничего! Я ничего не желаю слушать! – и рукой она даже сделала резкое движение, как бы чертя в воздухе между ними линию границы.

Да, она сказала это решительно. И вся её фигурка встала в позу непоколебимости. Но её что-то еще держало на месте и потом, прокручивая сотни раз всю эту встречу с ним, она так и не смогла ответить себе сама, почему она не вскочила сразу в седло и не бежала прочь с того места.

Он нервно почему-то провел рукой у себя по выбившимся сбоку волосам. И медленно приближаясь к ней, говорил.

– Это все слова. Только слова. Жизнь не чёрное и белое, как ты себе представляешь и становясь старше, ты вспомнишь мои слова. И не всегда человек так просто может распоряжаться собой. Но нас притягивает друг к другу с неимоверной силой и это главное! Зачем бежать от этого! Это, только это – самое главное в жизни и мы сейчас можем быть вместе.

– Вы уже готовы оставить графиню?! – изумилась она.

Он отрицательно покачал головой. И она просто словно обезумела от этого.

– Так и есть. Вы снова предлагаете мне роль любовницы!

Он взял её за предплечья и заставил слушать, но говорить было не легко – Я не могу оставить графиню. Никогда! И да …, я хочу только тебя, но жизнь так распорядилась, … только любовницей. Но… Анни, я люблю тебя и только тебя, и ты самое дорогое в моей жизни. Ты любовница, но не в том смысле, который ты вкладываете в это слово. Есть долг, есть чувство благодарности, но и ты есть в моей жизни. И сейчас ты богата и имеешь положение, так разреши себе стать по настоящему счастливой!

Она все так же хотела избавиться от его рук, но он крепко держал её. Но не привлекал к себе. С мольбой в своих больших, глубоких глазах, он словно пропускал через себя каждое её слово, каждое движение. Эмоции не характерны для этого человека, а сейчас он был открыт и уязвим. Он так же не управлял ситуацией. Желания вырвались в мир и обезумев от долго сдерживающей их силы, как собака, сорвавшаяся с цепи, ошалело набирала скорость, но не знала в каком направлении бежать.

Анни все еще делала попытки вернуть хладнокровие.

– Князь, но я не вчерашняя девочка и я доктор, мне более чем кому бы то ни было известно, что женщины рожают. Вы отдаете себе отчет в том, чем для меня может закончиться наша связь в той роли, что вы предлагаете? Вы предлагаете мне ваших детей выдавать за детей графа фон Махеля?!

Какое-то особое действие возымели именно эти её слова. И у него не выдержали нервы. Со всей силы он прижал её к себе, и она даже почувствовала, как он сжал рукой её затылок. Он целовал её лоб, волосы. Его рука перебирала, собранные в прическу пряди и он словно втягивал в себя её запах и было мало и мало. Так хотелось большего. Вихрь необузданной страсти подчинил его себе, и она словно вибрируя в тон ему, стала терять силы, проваливаясь в бездну поглощающего кратера вулкана и все её естество просило разум – уступи, сдайся! Только это сейчас имеет значение! Долгие ночи и дни ты томилась в своих желаниях. Мечтала, звала его, представляла себя с ним рядом и фантазировала всегда близость с ним. Лежа рядом в постели с графом, сожалела о том, что не этот человек прикасается и целует. И вот… неожиданно она расслышала его тихий голос. Почти шепотом.

– Анни, я мечтаю иметь наших детей, мне нужны твои дети. Я уже не мальчик! Хочу детей от тебя.

Она, совсем ослабев и отдавшись его объятьям, только слабо ответила:

– Тогда как же все это возможно?

Его губы жадно и сильно впились в её губы. И она глубоко, всем своим подсознанием ясно осознавала, что на самом деле, с первой же их встречи, еще не осознав это разумом, своим сердцем она всего этого ждала всегда и желала. Она этим жила и это было всегда её настоящей целью. Только объятий этого мужчины она принимала всем своим глубинным человеческим естеством, словно любить этого человека и хотеть его прикосновений, было предрешено ей еще задолго до своего рождения. И вся её нерастраченная страсть сейчас отдавалась ему в её к нему ответном поцелуе. Губы трепетали и неистовствовали. И окружающий мир вокруг терял свои контуры, переставая существовать для неё.

Вдруг, Ангел громко заржал, его укусил конь князя, и она очнулась из небытия, и как протянутую руку помощи над засасывающей бездной, схватилась за неё. Отстранившись, она стала просто молить его, как маленький ребенок, просит о защите от этого жестокого мира.

– Князь, я умоляю вас, отпустите… …Если я вам на самом деле дорога, вы пощадите мои чувства.