Петр Сергеевич сдвинул брови.
– Шутка, – коротко бросил он после нескольких секунд напряженного молчания.
Сказал, будто выстрелил. «Ой, чтой-то мне нехорошо».
– Н-да, Андрей Николаевич, – резюмировал мой визави. – С чувством юмора у вас, прямо скажем, не ахти. Вон как побледнели-то. Ну да ладно, не о том речь.
– А о чем? – проявил я осторожный интерес.
– Да, собственно говоря, ни о чем, – отмахнулся товарищ подполковник. – Езжайте себе в отпуск, Андрей Николаевич. Отдыхайте.
И что я мог на это ответить? Только рот раскрыть в изумлении. И какого рожна он тут четверть часа воду в ступе толок? Про службу, про газзон, про учкудук непонятный. Сказал бы сразу и дело с концом.
Все эти мысли, видимо, настолько явственно отразились моем лице, что сидящий напротив Петр Сергеевич расхохотался. Весело и на этот раз действительно по-доброму. По-человечески. Да уж, хотел бы я поглядеть со стороны на свою вытянувшуюся физиономию. Ведь болван же болваном, ёшкин кот!
– Ну? Чего застыл? – отсмеявшись, проговорил Петр Сергеевич. – Хоть бы спасибо сказал старику! А то сидишь тут как колом пришибленный. Ну прямо как неродной, ей богу.
«Неродной? Хм, я что-то пропустил? Или… нет, не догоняю… хотя… Ох, ё-моё!!!»
Вот теперь я точно вспомнил. Вспомнил тот давнишний трамплин на Сахарилах.
«Дядя Миша! Собственной персоной! И где!? В «дембельском» кабинете! У нас на Москонии! Да еще подполковник! Ну, бли-и-ин!!!»
Глава 9. О некоторых видах «оккупаций»
– Испарился куда-то твой Иван Семенович, – констатировала Жанна, осматриваясь в просторном холле отеля. – Отшили, видать.
Да, действительно. Говорливый закусалец и впрямь куда-то пропал. Возле стойки администратора (которую наши «продвинутые» граждане именуют исключительно «ресепшеном») томилась в одиночестве уже знакомая нам ДАМА. Впрочем, сказать, что она тяготилась этим самым одиночеством, означало бы погрешить против истины. Она вовсе не томилась. Наоборот, наклонившись над стойкой и грозно насупив брови, она что-то строго выговаривала дежурному администратору. Тот, то бледнеющий, то краснеющий под суровым взглядом представительной леди, лепетал в ответ какую-то чушь. Бедолага явно не знал, куда деться. А еще он, по всей видимости, не понимал, что от него хотят. Поскольку дама говорила по-русслийски, а он как ханьченьский болванчик повторял через раз одну и ту же фразу на глинике: «Сорри, мадам. Донт андестенд. Спик глиник, плиз». В промежутках между «плиз» и «сорри» обливающийся потом администратор бормотал что-то еще, лично мне совершенно непонятное. Хотя, возможно, это он просто ругался. Или молился, что в данном случае было почти то же самое. «Хоть и не похоже, но одно и то же», как говаривал один мой знакомый с Харькодессы, посещающий по субботам Привоз, а по воскресеньям синагогу.
Встретив измученный взгляд отельера, я лишь пожал плечами. «Извини, брат, но тут я тебе не помощник – в разговорном глинийском не силен».
Положение спасла моя супруга. Женская солидарность, не иначе. На мужика-отельера ей было, конечно же, наплевать: «А нефиг тут кипишиться, коли по-русслийски базлать не обучен». Да уж, выраженьица она иногда подбирает на удивление, хм, емкие – и когда только феню, пусть и в усеченном виде, освоить успела? Впрочем, она у меня к языкам способная – на пяти, как минимум, изъясняется. Причем свободно, не то что я – неуч.
Подойдя ближе к «общающимся через стойку», Жанна о чем-то спросила рассерженную туристку, а затем, выслушав ее сбивчивые объяснения, повернулась к администратору и принялась растолковывать последнему суть претензий нашей соотечественницы. Судя по тому, что вспотевший парень за стойкой расплылся в улыбке и ускоренно закивал, навести мосты между народами удалось в полной мере.
Минуты через три новая знакомая моей супруги отошла, наконец, от «ресепшена». Вполне довольная как собой, так и своей неожиданной «спасительницей», которую она ни в какую не желала отпускать от себя. Впрочем, моя женушка не сопротивлялась, и потому спустя какое-то время обе «кумушки» уютно устроились на широком диване в глубине гостиничного холла и принялись оживленно беседовать. Ну, то есть, не совсем беседовать. Моя благоверная больше слушала, чем говорила, лишь иногда вставляя отдельные реплики в эмоциональный монолог своей габаритной собеседницы. Разговор сопровождался картинными взмахами рук, закатыванием глаз, сочувственными покачиваниями головой, удивленными вздохами, короче, всем тем, без чего не могут обойтись наши милые дамы, когда изливают душу подругам по несчастью. Или же просто делятся маленькими житейскими радостями и поверяют друг другу (под очень большим секретом) свои сокровенные тайны. Чужие, впрочем, тоже. Причем с гораздо большим энтузиазмом.
«Ну что ж, пусть дамы общаются, а я… займусь-ка я, пожалуй, делом. Заселиться-то надо, в конце концов, или как?»
Кивнув утирающему лоб администратору, я выложил на стойку идентификационную карту, присовокупив к ней до кучи электронную пластинку «ваучера». На пульте ресепциониста тут же прошелестела какая-то игривая мелодия, и он, продемонстрировав сложенный пальцами нолик (мол, всё О’кей), протянул мне уже наполовину заполненный необходимыми данными бумажный листок. Ну да, да, конечно, во всех приличных отелях это традиция. Любой клиент обязательно должен что-нибудь и от руки написать. И свой автограф оставить. В веках себя, по всей видимости, увековечивая.
Пошарив по карманам в поисках бумагомарательного приспособления, в быту именуемого стилусом или ручкой, я лишь разочарованно вздохнул и вопросительно глянул на отельера. Тот в ответ тоже вздохнул, но всё же вынул откуда-то тоненькую палочку с пером на конце. О, а ничего ручечка! С вензелем, логотипом – всё как положено. Надо бы прихватить на память.
Правда, судя по тоскливому взгляду администратора, именно этого он от меня как раз и ожидает. Что ж, видимо, каждый из отдыхающих считает своим долгом совершить свой маленький «чейндж-гешефт»: мы вам – радость от общения, а вы нам – стилус. «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Сувенирчик, однако. Бонус от компании. И я здесь отнюдь не первопроходец. А администратор… да шут с ним, с администратором – переживет как-нибудь.
Так, а что у нас в этой бумажке?
Ага. Имя, фамилия, где, куда, откуда, когда, зачем – всё это уже есть. А чего нет? А, вот. Оккупэйшн. Как там это по-нашему? Род занятий? Ну да. Так и есть. И табличка рядом с перечнем этих самых «оккупаций». Что ж, будем искать. Хм, а интересно, как правильно моя профессия обзывается? Инженер-физик-исследователь-спасатель-специалист-проблемник? Нет, что-то длинновато выходит. Да и на глиник перевести это вряд ли получится, чтоб по уму… Оп-па, а нет здесь ни хрена подходящего. Только какой-то зачуханный «энжинеер». Ладно, побудем десять дней «энжинеером».
Так, теперь жена.
Н-да, интересно. Тут в самом начале идут какие-то «хаусы». Хаускипер, хаусоунер, хаусхолдер… Во! Хаусвайф! Вот это мне нравится! Домашняя жена, класс! Так сразу и представляешь себе: дома – домашняя жена, на работе – рабочая, на улице – хм, уличная. Кр-р-расота! Мечта, а не жизнь! Поставить что ли галочку для прикола. Впрочем, нет, не стоит – если Жанна узнает, голову мне точно оторвет, к гадалке не ходи. А жаль. Домашняя жена – это жесть!
Идем дальше. Чай, чемодан, чебуреки… Чебоксары. Никаких Чебурашек нет. Гы-гы-гы. Н-да, дурацкая шутка, с бородой. Ага, нашел. Физишен. Вот это точно про нее. Она у меня и впрямь очень даже… «физишен». С какой стороны ни глянь. Да и «умишен» тоже. Умная, просто жуть. Повезло дураку в свое время – такую женщину отхватил! Ведь как там народная мудрость гласит? «Они жили долго и счастливо, пока не встретились». Хотя нам это, конечно же, не грозит. В смысле «пока не». Совсем не грозит. Мы с Жанной всё-таки «после». А значит что?
«Алло, любимая! Я уже закругляюсь».
Ставим галочку. Физишен. «Дохтур», то бишь. Подпись-закорючку – в квадратик «сайн». И всё!
А теперь вперед, навстречу радостям совместного (ну очень совместного) бытия. На целых десять дней. И ночей.
Глава 10. Девушки бывают разные
Покончив с формальностями и получив ключ-карту от номера, я развернулся, ища глазами свою благоверную. Жанна стояла метрах в пяти от меня, уже одна, задумчиво глядя в сторону того коридора, что оканчивался лифтовым холлом. Проследив за взглядом, я усмехнулся. «Отлично! Пока она следит за своей новой знакомой, мы вот как сделаем…»
Осторожно подкравшись к любимой, я ловко цапнул ее за локотки, выдыхая в затылок:
– Ам!
Жанна в ответ испуганно взвизгнула, попыталась отпрянуть, но, конечно же, ей это не удалось – не на того напала! От меня ведь еще никто не уходил! Ну, почти никто.
Развернув рассерженную супругу к себе, я обнял ее, а потом… Потом легко, почти как пушинку, оторвал от земли и закружил, закружил, закружил… Впрочем, тут я, признаюсь, малость погорячился. В том смысле, что не так уж легко было ее оторвать. И от земли, и от наблюдения за «объектом». Ее пятьдесят с копейками килограмм – ноша для меня вполне посильная (и безусловно приятная), но всё же не совсем пушинка. Точнее, совсем не пушинка. Однако чего не сделаешь в порыве страс… вот, опять тороплюсь – до страсти мы пока еще не добрались. Но ничего, скоро доберемся – недолго осталось.
– Да пусти же, медведь!
– Как скажешь, милая.
Я опустил Жанну на землю, но рук, однако, не разомкнул.
– Пусти, говорю, – вновь прошипела она, как бы сердясь. Вот только ее прерывистое дыхание и резвящиеся в глазах веселые чертенята говорили совсем об обратном. И ладони, упершиеся мне в грудь, не отталкивали, а, скорее, удерживали, цеплялись наманикюренными коготками, притягивали к себе. Еще сильнее, еще крепче.
– С ума сошел? Тут же люди, – уже совсем неуверенно пробормотала моя ненаглядная через пару секунд, косясь по сторонам.
И действительно. Люди были. Вот только всем им было абсолютно по барабану, чем мы тут занимаемся. И кто мы, и что мы, и во что мы решили поиграть прямо посреди гостиничного холла. Курорт, однако!
Красуясь загорелыми и не очень телами, местами одетые, местами как бы тоже, но «не совсем» или даже «совсем не», осоловевшие, довольные жизнью курортники бродили везде. Бродили меж кадок с пальмами, тянущимися к прозрачной крыше, шлялись по балюстраде, откуда открывался шикарнейший вид на море и пляж. Кто-то, не торопясь, разглядывал картины на стенах, кто-то дразнил рыбок в подсвеченных красным и голубым колоннах-аквариумах. Томимые жаждой расслаблялись в баре, лениво потягивая из трубочек экзотические напитки, а самые нетривиально мыслящие просто спали. Спали на многочисленных, расставленных тут и там диванах и диванчиках. «И чего это им в номерах не спится? Тут что, воздух свежее или обед лучше переваривается?». Но, самое главное, то, что бросалось в глаза в первую очередь – здесь никто никуда не спешил!
И вот как раз на этом-то я и прокололся. На всеобщей расслабленности и лени. Медленно, слишком медленно, можно даже сказать, преступно медленно скользнул мой взгляд по парочке полуобнаженных фемин, «проплывших» мимо нас в направлении ресторана.
– Убью, – отчётливо и очень ласково прошептала мне на ухо жена.
– Да ты что? – моему возмущению не было предела. – Да как ты только подумать такое могла!? Ты, моя жена, мать моих де… (М-да, опять я события подгоняю. Увы, нет у нас пока с Жанной детей. Работа всё заменила. Но ничего, за нами не заржавеет, и в улучшении демографических показателей мы еще поучаствуем. Возможно, даже раньше, чем думаем).
– Точно? – с сомнением произнесла Жанна, испытующе глядя мне прямо в глаза.
– Да вот те крест. Век воли не видать.
– И не увидишь, – резюмировала супруга, а затем, прищурившись в сторону уходящих девиц, добавила как бы нехотя. – А ноги у них кривые.
– Естественно, – тут же подтвердил я. – Таких стройных, как у тебя, вообще ни у кого нет.
– Вот как? – заинтересовалась Жанна. – Хм. Мне нравится ход твоих мыслей. Продолжай.
– А еще ты у меня самая лучшая. Самая красивая и самая…э-э… ну, в общем, самая-самая.
– Да, Андрюшка. Не умеешь ты дамам комплименты говорить, – рассмеялась моя благоверная. – Тебе бы у закусальца твоего поучиться. Уж как он перед Виолеттой Матвеевной расшаркивался, прямо соловьем пел. Жаль, я не слышала.
– Виолеттой Матвеевной?
– Ну да. Мы же с ней только что познакомились. Не помнишь уже?
– Дык, я же это… ключи получал, пока вы там…
– А, точно. Я и забыла совсем, – легко согласилась Жанна, выскальзывая из объятий и оборачиваясь в сторону лифтов. Продолжая, впрочем, удерживать мою руку своими изящными пальчиками. – Вон она, в лифт входит. Сейчас… сейчас… Всё, уехала.
Через пару секунд жена вновь повернулась ко мне:
– А знаешь, как ее зовут?
– Виолетта Матвеевна. Ты же сама сказала.
– Да нет, – отмахнулась Жанна. – Как фамилия ее, знаешь?
– Откуда?
– Так вот. Фамилия у нее Маленькая, – весело сообщила она и распахнула глаза, ожидая моей реакции.
– И что?
Жена недоуменно посмотрела на меня. Затем отступила чуть назад, отпустив мою руку, и, уперев ладони в бока, принялась разглядывать своего «тормозного» мужа. То бишь, меня. Словно какую диковинку, занесенную в наши края из тех мест, где обитают верблюды. Весь ее вид прямо-таки кричал: «Господи! Ну почему все мужики такие тупые!?»
Секунды три еще она сверлила меня взглядом. Потом вздохнула и повторила по-новой:
– Фамилия у нее Маленькая. Виолетта Матвеевна Ма-лень-ка-я.
– А-а, – ну вот, наконец-то и до верблюда дошло. – Понял… Да уж. Ей больше Великанова подходит.
– Точно, – подтвердила супруга, оттаивая, вновь беря меня за руку и придвигаясь поближе. – Так вот, – продолжила она, переходя почти на шепот. – Она тоже с Москонии. Живет недалеко от нас, в Свибловске. И работает, кстати, на СЧБ.
– На кого работает!?
– Не на кого, а где. На СЧБ, Складе Чугунных Болванок, старшим логистом. А заодно охраной заведует.
– О как! – удивился я. – Неужто и их воруют. Они ж, каждая, тонн по тридцать небось.
– Еще как воруют, – усмехнулась Жанна. – Умельцы. Виолетту Матвеевну сюда путевкой как раз и наградили за то, что она парочку таких самолично поймала.
– Она их что, укатала продукцией родного предприятия? – заржал я, представляя сюжет, в котором мадам Маленькая, поигрывая «чугунными» бицепсами, катит чугунную же «бочку» на застывших в ужасе злоумышленников.
– Почти, – рассмеялась супруга. Видимо, мысленные картинки мы с ней одинаковые нарисовали. –У них в полу уклон был. Небольшой совсем. Так там два каких-то мазурика опоры подбили – думали, наверно, что крайние чушки сами потихоньку к забору укатятся. А уже ночью они бы их краном подцепили, и всё, привет.
– И как? Подцепили?
– Не. Не рассчитали. Забор первой же болванкой пробило, а потом еще две добавились. В общем, их сразу три штуки через дорогу перелетело… то есть, перекатило… тьфу ты, черт, совсем ты меня запутал. Ну, в общем, перекатились они, короче, все три.
– А дальше?
– А дальше они в стену бетонную уперлись, – со смехом продолжила Жанна. – Но, самое главное, там за стеной кот лежал, на солнышке грелся. Так его, говорят, чуть инфаркт не хватил. Его потом к ветеринару носили.
– И какой диагноз?
– Глубокое нервное потрясение. Сказали, ему теперь только кастрация поможет. Бедняжка.
– Во, блин, попал котяра! – с чувством проговорил я. – Уж попал, так попал. Пострадал, как говорится, ни за что.
– Вот, вот, – подтвердила супруга. – А хозяйка его потом жуликам иск вчинила. Хотя поначалу вообще хотела их тоже… э-э… процедуре подвергнуть. Такой же, кх, кх, лечебной.
– Повезло им, – констатировал я .
– Повезло, – жена, как и предполагалась, была в этом полностью со мной солидарна.
Мы немного помолчали. Не знаю, о чем в тот момент думала она, а я честно попытался представить себе будущее несчастного котейки. Попытался, и мне отчего-то стало грустно. «Да уж! Лучше, наверное, психом остаться до конца жизни, но только не это… Лечение, блин!»
От этих ужасных мыслей мне стало так плохо, что Жанна, моментально почувствовав и оценив состояние любимого мужа как «безусловно критическое», тут же прижалась ко мне, потерлась о щеку и прошептала на ухо. Нежно так, ласково:
– Да ты не волнуйся. Там всё хорошо закончилось – не стали кота «лечить». Решили, пусть лучше нервным останется, чем… таким.
«Фух, ну прямо камень с души свалился. Слава те, господи».
– А Виолетта Матвеевна, – продолжила между тем супруга. – Виолетта Матвеевна обоих ворюг, пока они на весь этот бардак глазели, пасти разинув, за шкирки взяла да прямо в отделение и притащила. Придурки, одним словом.
– Как есть, придурки, – согласился я. «А кот – молодец! Вывернулся-таки… собака».
