Актриса. Книга первая
Глеб Исаев
Когда тебе двадцать, кажется, что все ещё впереди. И все должно быть хорошо. Не может не быть.Но вдруг случилась беда. В итоге нет ничего, ни дома, семьи, и даже памяти.Что делать в такой ситуации? Каждый решает для себя сам.Хорошо, если в этот момент встретится на пути тот, кто сможет протянуть руку помощи.Оле повезло.Однако вскоре и сам спаситель оказался втянут в странную историю.И теперь уже Оле пришлось прийти ему на помощь.
Актриса
Книга первая
Глеб Исаев
© Глеб Исаев, 2024
ISBN 978-5-0064-0935-4 (т. 1)
ISBN 978-5-0064-0934-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Оля взглянула на темное, без малейших проблесков звезд, небо, зябко поежилась. Выдохнула, собираясь с духом, и решительно свернула с освещенного проспекта в глубину сонного квартала.
Маленький парк, такой милый и уютный днем, сейчас показался ей дремучим лесом. Ветви кленов, раскинувшие свои крючковатые пальцы, будили неясное чувство тревоги.
Оля плотней запахнула ворот роскошной норковой шубки, съевшей всю зарплату начинающей актрисы на два месяца вперед, осторожно ступила на, бугристый от ледяной корки, асфальт. Высокие каблуки отчаянно заскользили на застывшем снегу, норовя обломиться.
«Зря, конечно, я так вырядилась, – забыв на миг о своих страхах, с сожалением подумала Оля, но попыталась оправдаться. – Ну я же теперь прима. Положение обязывает.
И смутилась, сама понимая несерьезность доводов. – «Тоже мне – прима сопливая».
Вышло все и вправду достаточно случайно.
– Повезло, – щуря глаза, неискренне улыбались бывшие институтские подружки и лицемерно вздыхали в ответ на ее заверения об удачном стечении обстоятельств.
Актриса, исполнявшая, до Олиного прихода, роли «травести, тянула до последнего. Однако, когда Малыш в ее исполнении, стал походить на чрезмерно раскормленного Карлсона, режиссер вынужден был срочно подбирать замену.
Кому-то из ассистентов попалось резюме выпускницы местного театрального института. Ее отыскали и предложили выйти на замену. Причем сразу на пять ролей, на полную ставку.
Оля невесело усмехнулась, вспомнив, скольких слез стоила ей в свое время столь подходящая для амплуа внешность. Рост в метр пятьдесят с каблуками и курносый мальчишеский нос огорчали до невозможности.
«Права пословица: «Маленькая собака – до старости щенок». – Вздохнула про себя Оля осторожно ступая по скользкому тротуару.
Не прибавило солидности и замужество. А вот забот и огорчений скороспелый брак точно прибавил.
Муж, подающий надежды репортер, незаметно перестал быть перспективным, увлекся выпивкой и поисками своей Темы, с которой он, по его словам, непременно вырвется на орбиту большой журналистики. Однако темы так и не отыскалось, а увлечение спиртным переросло в крепкую алкогольную зависимость. Не прибавила гармонии в семейной жизни и успешное начало карьеры жены.
Увлекшись переживаниями Оля вовсе перестала смотреть по сторонам, поэтому хриплый голос из темноты прозвучал для нее словно пушечный выстрел.
Ойкнула, чувствуя расползающийся в животе холод, и, уже не думая о целости каблуков, суматошно кинулась прочь. Но гололед сыграл недобрую шутку.
Подошва заскользила по ледяному зеркалу, и Оля рухнула на колени. Грубый мужской голос прозвучал у самого уха: – Помочь, подружка?
Сильные руки подхватили ее и подняли с асфальта.
– Смотри, Череп, девка с перепугу, поди, уделалась. – Радостно заблажил один из ночных доброхотов. Стриженый налысо бугай, с вожделением уставился на симпатичную мордашку.
Ничего не соображая от страха, Оля попыталась завизжать, но тут-же почувствовала, как жесткая ладонь ударила по лицу, вбивая крик. А еще раз, по затылку. Умелый, хорошо поставленный удар, взорвал в голове миллион искр. И все вдруг исчезло.
Очнулась от холода. Собралась с силами, попыталась шевельнуть головой. Лицо зажгло болью, как будто плеснули кислотой. Онемелыми пальцами коснулась губ, стирая застывшую в корку кровь.
Хотела заплакать и не смогла. Хрипло закашлялась. С трудом поднялась, не замечая разодранные в клочья колготки. Дрожь пробила, словно ухватилась за высоковольтный провод. Неловко подвернув ногу, спустилась с залитых чем-то бурым, досок беседки. Оглянулась. В блеклом мареве рассвета разглядела укрытые кружевным инеем клены.
Сделала шаг, чтобы выйти на занесенную снегом дорожку, но опять подвел коварный каблук. Упала плашмя. Сухо стукнул затылок о едва припорошенный снегом камень. Но боли уже не почувствовала. Закружились в водовороте ветки…
Белые, горящие пронзительным светом трубки над головой. Смотрела долго, до боли в веках, пока не сообразила – вспомнить, как называются эти светящиеся штуковины не может. Вертелось на языке короткое, мягкое словечко, и только. Закрыла глаза, спасаясь от мелькающих в зрачках темных мошек. Поморгала, цепляясь ресницами обо что-то шершавое, мягкое. Поразила чистота в мыслях.
«Пустота, – пришло на ум подходящее словцо.
И словно в наказание за усилие, пришла тяжесть. Глаза начали слипаться.
Проснулась среди ночи. Вновь уставилась в едва различимый контур на потолке.
«Лампа! Это же лампа. Как я сразу-то не вспомнила? Господи, что со мной? Где я?» – Шевельнула головой, разглядев в полутьме ровные ряды кроватей, укрытые одеялами силуэты, тумбочки. Всмотрелась в неясный свет за окном.
И вновь в памяти не отозвалось ничего.
«Чисто в голове. Накрыло ее пушистым снегом. Белоснежным, как кружева. "Какие кружева? Не вспомнить. А я? Как меня звать? Имя? – да, точно, имя. Как же меня зовут? Мама звала.» – Показалось, что еще вот-вот, самую чуточку и она сможет отыскать ответ, но вместо этого вдруг вспомнила, почти наяву увидела разноцветные лампочки-гирлянды на колючих, пахнущих хвоей, лапах стоящей в углу комнаты наряженной ели.
И тут невыносимо заныл висок. Почудилось, как грубо, с хрустом, пронзая кожу, вонзилась глубоко в мозг длинная, ржавая игла.
Сцепила зубы, из последних сил удерживая крик боли, но не смогла
– Ну и чего я сделаю? – сонно пробурчала заспанная медсестра, вызванная разбуженными соседями. – Нет у меня обезболивающего. Начальство с наркотой борется. Значит терпите. Может сама угомониться?
Боль достигла предела и выключила сознание.
До утра ее соседкам удалось проспать без помех.
Очнулась от легкого касания. Открыла глаза и увидела лицо. Кто-то в белом вновь коснулся ее руки. Несильно кольнуло в плечо.
Человек заглянул в ее зрачки, шевельнул пальцем из стороны в сторону. Рассеяно провел ладонью по кустикам неровно остриженных волос, торчащих из под повязки. Пробормотал едва слышно, словно для себя: Понимаю, что с такой травмой нельзя, но второго не переживет…
И уже громче, обращаясь к кому-то стоящему позади, добавил: Если повторится – колите «трамал», я оставлю ампулу.
Склонился почти к самом у лицу и участливо, внятно, произнес: – Вы помните, как вас зовут? Нет? Возраст? Какой сейчас год?
– Год? – хрипло переспросила она, и жалобно улыбнулась.
– Ничего, ничего. Все будет нормально. Через пару дней память должна начать восстановиться, – Однако бодрость в голосе показалась несколько преувеличенной.
– Полис у нее есть? – негромко спросил доктор. – Ах, да, ее-же с улицы привезли. Ладно, сейчас инъекцию нозепама, а как проснется пусть свозят к гинекологу. Да, и проследите, чтобы внесли в сводку для УВД. Уже отправили? Хорошо. Девочка вроде ухоженная. Может, родные отыщутся… – И уже потеряв интерес к пациентке, повернулся к лежащей на соседней кровати старухе.
После второго, кольнувшего комариком, укола Оля проспала весь остаток дня. А ночью вернулась Боль. Пронзила из виска в висок ржавая игла, выжигая мозг белоснежным, кружевным огнем. Терпела, сколько могла. Мертво зажав зубами угол одеяла. Под конец не выдержала. Застонала тонко, на выдохе.
Пожилая соседка, приподняла голову, сварливо выругалась, и тяжело протопала в коридор, вызывать дежурную.
Медсестра, недовольно вздыхая, вынула ампулу, украдкой глянула на спящих соседей, и незаметно уронила стеклянный цилиндр в кармашек крахмального халата.
Укол безобидной глюкозы помог мало. Как и в прошлую ночь, спас от мучительной боли омут беспамятства.
«Ожидание хуже смерти, – слова вынырнули из мутного от беспамятства сознания под самое утро. – Смерть? Это хорошо. Это когда ничего. Ни ржавой иглы, ни кружевной белизны. Ничего».
Ждала долго. Голова тихо кружилась, тошнило, но игла так и не появлялась. Задремала, когда послышалось шорканье по полу мокрой тряпки и бормотание уборщицы.
Разбудил ее все тот же человек в белом. – Ну-с, как мы себя чувствуем? – присел эскулап возле кровати. – Э… милочка, – потянул он носом. – Маша, а что, она утку не просила? Ну, вы, голубушка, проследите. Ладно, ладно, знаю, что некому. Склонился к пациентке.
Как сегодня голова? Болит?
– Нет, сегодня не болела, – зачем-то соврала она и добавила, опасаясь забыть: – Скажите – что со мной?
– Вовсе здорово, – Повторил эскулап. Выслушал пульс.
– Что гинекология? – Поинтересовался он у сестры.-
Та глянула карточку: – Разрывы, но заживают, назначили процедуры.
– А на пластику возили? Хотя… – доктор махнул рукой. – Ладно, потом. Если вернется, всегда успеем. А нет, и так сойдет.
– Ну, поправляйся, милая, – кивнул, вынимая из толстой стопки новую историю болезни.
В обед выпила стакан противного напитка с парой мятых ягод и сжевала кусок черствого хлеба. Задремала ближе к вечеру. И снова блеск мишуры. Яркие, зеленые, красные, мелькающие огоньки гирлянды на душистых елочных ветках. Хвойная красавица замерла в углу возле старого телевизора, накрытого кружевной салфеткой. И родной мамин голос: «Оленька, ты вырезала снежинки?»
«Оля, Оленька». – Проснулась со звучащими в голове словами:
Повернула счастливое, сырое под повязкой, лицо к соседке в смешном капоре: – Меня Олей зовут.
Старуха сжала тонкие губы и отвернулась. Но Оля не обратила на вредную соседку никакого внимания. Она лихорадочно попыталась припомнить, что-нибудь еще. Но кроме отрывочных, детских воспоминаний почти ничего. Так куски, отрывки каких-то малозначащих дел и событий. Увы.
Следующая ночь прошла спокойно. Игла не вернулась. Помаячила где-то вдалеке, кольнула, предупреждая о себе, но не страшно, скорее тревожно.
Снов не было. А на следующий день к ней пришел посетитель. Без стука, в небрежно накинутом на потертую меховую куртку халате. Человек неуловимо быстро ткнул воздух бордовой корочкой удостоверения, вынул из черной папки бланк и принялся задавать ей вопросы. Однако ответить Оля смогла только на один. Смущенно вздохнула, хлопнув о марлю повязки длинными ресницами.– Извините.
Опер озадачено покрутил ручку: – Ну, хорошо. Написано, что у вас на лице имеются множественные порезы. Вы можете пояснить их происхождение?
Дубовость оборота вызвала у Оли слабую улыбку. Она даже не сразу сообразила, что речь идет о ней.
– Не знаю. Не помню. – Оля провела по бинтам рукой, – вы о чем?
– Так и запишем: «Причину пояснить отказалась». А не возникало у вас желания покончить с собой?
Оля вспомнила боль от пронзившей висок иглы, кажущуюся нескончаемо долгой ночь, и задумчиво произнесла: – Да. Вы знаете, было так больно, что такая мысль мелькнула.
– Вот и хорошо, – застрочил ручкой оперативник. – Значит, суицидальные наклонности подтверждаете.
Кивнула, не слыша вопросов. Голова мягко плыла. Начало действовать принятое незадолго до визита снотворное. Оля осторожно зевнула и рассеяно посмотрела сквозь неопрятного посетителя.
– Все, все. Ухожу. Здесь, пожалуйста, поставьте подпись. – Оперативник, тонко чувствуя состояние потерпевшей, торопливо заполнил форму опроса:
Оля занесла ручку над исписанным листком. Однако ее голова была занята решением непростой задачи: «Подпись? Что-то знакомое».
