Эл Лекс "Игрушечный стрелок"

– Не видел тут особо ни ферм, ни каменоломен.

– Ничего, еще увидишь. – хихикнул луковый.

– А как попасть в город?

– А через ворота. – луковый махнул рукой куда-то вдаль. Присмотревшись, я увидел вдалеке вереницу людей и телег, что входили в город. – Только если ты не понравишься стража, а ты точно не понравишься страже, они тебя мало того, что не пустят, так еще и в караулке промурыжат день-другой, пытаясь установить личность. Тебе же этого не надо?

Я помотал головой.

– Так я и думал. – кивнул луковый. – Если тебе надо в город, то что-нибудь придумаем. На край я тебя с товаром проведу, как грузчика.

– А что у тебя за товар?

– Всякие камни. – ответил луковый. – Мы, кстати, пришли.

Он толкнул маленькую незаметную дверь в темном переулке и исчез за ней.

– Тебя как зовут-то? – спросил я, не торопясь заходить в незнакомое помещение.

– Боджер! – раздалось изнутри. – Заходи давай!

Вместе с голосом лукового из двери потянуло наваристым бульоном, да так сильно, что желудок взял на себя управление моими ногами и заставил их войти.

Никаких врагов, поджидающих меня с ножами и дубинками, внутри, конечно, не было. Была простая, но чистая и ухоженная квартирка, состоящая кухни и одной комнаты – это все, что было видно от входа. Стены были гладко оштукатурены, деревянный потолок в двух местах подпирали деревянные же балки. В кухне на колченогой металлической печке, что старательно пережевывала огненными зубами черные куски угля, звенел крышкой огромный чугунок. Рядом с печкой стояла дородная мадам в заляпанном жирными пятнами фартуке и с выражением максимальной сосредоточенности на добром морщинистом лице дула в большую деревянную ложку с пробой варева. Добившись оптимальной температуры, она попробовала свое творение, довольно улыбнулась и только после этого отвлеклась на нас:

– Ирвин!

– Протри глаза, женщина, это я, Боджер! – обиженно ответил луковый. – Ирвину еще месяц до следующей побывки!

– Ох, прости, дорогой. – смутилась женщина. – Совсем слепая стала. Но ты как раз вовремя! Все готово! А кто это с тобой?

– Это наш новый… друг! – радостно ответил Боджер, спускаясь со ступенек и подходя к мадам. – Представляешь, выцарапал его прямо из лап королевских стражников, хотели его уже в караулку тащить! А он сам не местный, тут у него ни друзей, ни родственников, ни знакомых – ну кто бы ему еще помог, если бы не я!

– Ох уж эти стражники! – покачала головой мадам и бросила ложку в натуральную каменную раковину, над которой висел железный бачок с носиком наподобие тех, что вешают на дачах. – Лишь бы им захомутать кого-нибудь! Голодные небось? Садитесь за стол, сейчас есть будем.

Боджер плюхнулся на стул и призывно похлопал по соседнему.

– Вдвоем живете? – осведомился я, садясь на предложенное место – лицом ко входу, спиной к плите.

– В основном да, иногда на побывку прибывает старший сын Ирвин. – добродушно поведал Боджер. – Он у нас в армии служит, в увольнительные приходит и сидим на этих стульях, он рассказывает свои истории, а мы их слушаем. Больше нам втроем расположиться негде, небогато живем, как видишь.

Н-да, зря я заподозрил неладное, когда увидел три стула на двух обитателей – ларчик открывается гораздо проще, чем я думал.

Жена Боджера поставила на стол три глубокие глиняные миски с похлебкой, в которой плавала морковь, крупно нарезанный картофель и большие куски мяса. Пахло все это просто божественно, хотя, в моем состоянии, я бы, наверное, и холодную тушенку из стратегических запасов шестьдесят седьмого года с удовольствием бы умял. А когда на стол поставили благоухающий кругляш черного хлеба, будто только из печки, я вообще чуть не потерял контроль над собой. Очнулся только когда деревянная ложка доскребала последние остатки бульона, живот налился приятной тяжестью, а голова – сонливостью.

– Ну как, хватит? – участливо поинтересовалась мадам, когда я откинулся на спинку стула в попытках вдохнуть полной грудью.

– Уф… Еще как! Огромное спасибо вам… Никогда еще не ел такой вкуснятины! – признался я.

– Вот спасибо. – просияла жена Боджера и встала. – Боджер, дорогой, кажется, наш гость засыпает.

И она была чертовски права – мои глаза на самом деле слипались, будто я не похлебки навернул, а снотворного. Неужели я действительно так объелся, что… Черт, нельзя спать, надо что-то…

– Да пусть себе спит. – раздался откуда-то издалека голос Боджера. – Выспится. Ему теперь не скоро выпадет такой шанс!..

Голос затих и я отрубился.

А когда открыл глаза, ни Боджера, ни его жены, ни кухни, ни аромата еды – ничего не было. Пахло плесенью и застарелым потом, а в окружающей меня темноте рассмотреть что-то было решительно невозможно.

– Боджер? – нерешительно позвал я.

Где-то рядом что-то негромко звякнуло, но больше никакого ответа я не удостоился. Я ощупал пространство вокруг себя руками и понял, что сижу на деревянной шконке, подвешенной на цепях к холодной каменной стене. Никаких подушек или одеял, только голое дерево. Под ногами оказался такой же холодный и такой же каменный пол, а, когда я прошелся туда-сюда с вытянутыми руками, оказалось, что моя обитель всего-то три на три метра, а одну из стен замещает решетка с толстенными прутьями.

Тюрьма. Самая настоящая тюрьма, в которой нет даже окон.

Опоили, суки! Подсыпались что-то в еду, усыпили и вот я здесь! Ой дурак, какой же я кретин!.. Знаю же, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и сам в нее радостно влез!

Где-то неподалеку заскрипел замок и в открывшуюся дверь проник луч света. Со старинным керосиновым или может, даже масляным фонарем в руке, к прутьям моей клетки подошел Боджер. От него все так же воняло луком.

– Боджер!

– Да никакой я не Боджер, неужели ты еще не понял? – залился смехом луковый хрен. – Где ты видел, чтобы люди настоящим именем представлялись?

– Твою мать, где я?

– В клетке. Не видишь, что ли?

– Какого черта?! – от избытка чувств я ударил рукой по прутьям. – Что я тебе сделал?!

– Пока что ничего. Но сделаешь еще очень, очень много. – снова мерзко захихикал лже-Боджер.

– Давай говори, что тебе от меня надо! У меня же ничего нет, сам знаешь!

– О, у тебя есть то, что есть вообще у любого взрослого мужчины в твоем возрасте… Твои мышцы! И главное – ты из тех редких людей, у кого нет главного мешающего фактора – близких людей, которые будут тебя искать! Обожаю таких, как ты!

– То есть, тебе просто нужна рабская рабочая сила? – усмехнулся я. – И ты думаешь, я стану?

– О, еще как станешь! Сначала посидишь в этой камере недельку на кумар-траве, ослабнешь так, что едва сможешь двигаться, потом мы тебя переведем к остальным и начнем кормить нормально. Но только если будешь работать, а кто не работает, тот, как известно, не ест!

Лже-Боджер гнусно причмокнул:

– Еще ни разу система не давала сбоя, уж можешь мне поверить. И не таких ломали. Но всем будет лучше, если ты не будешь строить из себя героя и сразу примешь свою судьбу. Собственно, за этим я сюда и пришел – рассказать тебе о твоем будущем и предложить выбрать вариант попроще.

– Меня в нем не будут травить неизвестной дрянью? – с подозрением уточнил я.

– Ну уж нет, этот пункт плана остается неизменным. – ухмыльнулся луковый. – Иначе никто не поручится, что ты не бросишься бежать, едва тебя выпустят из клетки… Даже последние доходяги нет-нет, да и находят в себе какие-то скрытые силы на последний, решающий бросок, а уж такой, как ты… Просто чем дольше ты сопротивляешься и чем дольше задираешь нос, тем дольше просидишь тут. А в общем камере и теплее и еда есть, там даже почти можно жить. А при соблюдении… скажем так, некоторых условий можно даже иметь определенные привилегии.

– Стучать, что ли? – скосился я.

– Что стучать? – не понял лже-Боджер.

– Я имею в виду, собирать информацию о других заключенных и докладывать тебе обо всем, что выходит за рамки дозволенного, верно? – невинно перефразировал я.

– Не мне, нет, что ты. – лже-Боджер замахал свободной рукой. – Я всего лишь посредник, поставляю нужным людям нужных людей… Но общий смысл ты уловил правильно, у тебя есть будущее.

И он снова мерзко захихикал, как будто мой потенциал имеет в себе некую выгоду и для него тоже.

– В общем, у тебя есть неделя на размышление. – луковый шутливо откланялся. – Если надумаешь что-то интересное мне сказать… То мне не интересно. С тобой мы уже больше не увидимся, так что… Удачи!

Лже-Боджер вышел за дверь и моя камера, лишившись источника освещения, снова погрузилась в кромешную тьму. Я на ощупь добрался до шконки и сел на нее, переплел пальцы рук и принялся по одному хрустеть суставами, постепенно успокаиваясь.

Зря ты рассказал про свой план, дядя.

Очень зря. Уж я-то найду как воспользоваться информацией.

Глава 3

Психологическое давление это первая веха ломки сознания. Вывести человека из морального равновесия, раскачать его эмоциональный фон, заставляя то считать себя суперменом, который обязательно справится со всеми трудностями, то мелким ничтожным насекомым, которое может лишь молить о пощаде и не помышляет о сопротивлении… И оставить его в этом состоянии.

Нетрудно понять, что именно поэтому в моем каменном мешке царит кромешная тьма и нет даже намека на окна. Первое, что должен потерять узник – это чувство времени. Когда это случится, он перестанет понимать, как давно было то или иное событие и не сможет определить, как скоро произойдет следующее. Неделя, о которой говорил лже-Боджер превратится для узника в месяцы или даже годы. Невозможность ориентироваться во времени даже по природным признакам – восходу и закату – угнетает человека и лишает его возможности связно мыслить.

Даже еду мне приносили с разными промежутками между кормлениями. Порой я даже проголодаться не успевал, а порой – готов был лезть на стену от голода. Хотя это могло быть связано так же и с размерами порций, которые варьировались от кормежки к кормежки так сильно, словно повара у них менялись каждый день. Хотя едва каждый день была одна и та же – полужидкая то ли овсянка, то ли пшенка без вкуса и запаха. К ней шла фляга с водой со странным привкусом – не иначе, с той самой дрянью, которой предполагается меня накачать к концу пребывания здесь, чтобы окончательно сломить. Не знаю, та ли это дрянь, которую меня накормили в доме лукового ублюдка, или уже какая-то другая, но после нее в голове слегка шумело, будто от трех рюмок водки, а длинные мысли было трудно додумать до конца. Эти ребята хорошо все продумали, в условиях постоянного нервоза, потери чувства времени и под приходами от этой дряни составить хоть сколько-то внятный план не то что побега, а хотя бы просто – сохранения интеллектуального равновесия – было попросту невозможно.

Еду приносил невысокий, судя по силуэту, человек. Большего о нем сказать было невозможно, потому что фонарь, который он держал в свободной от миски руке, имел хитро настроенный рефлектор, так что свет бил мне в глаза, ослепляя и не позволяя рассмотреть тюремщика. Ни на один вопрос, конечно, он мне ни разу не ответил, всегда ставил миску на пол, ногой задвигал ее в клетку между прутьями и так же молча, скрываясь в тени фонаря, исчезал.

Не отвечать на вопросы пленника – еще одна шестеренка механизма слома сознания.

Но кое о чем мои пленители не знали. Я же страйкболист, я же чертов эрзац-тактикульщик, я же, сука, игрушечный вояка. А значит на левом запястье у меня, повернутые циферблатом внутрь, обязательно должны быть командорские часы со светящимися в темноте стрелками. Так что одна шестеренка в механизме, который должен был перемолоть мое сознание в податливый фарш, отсутствовала. Самая главная шестеренка. Приводная, так сказать.

Луковый гад меня, конечно, обыскал, но очень поверхностно – из карманов исчезли последние мелочи, вплоть до выпавших из пакета шаров, а вот шнурки, на которых я мог бы повеситься, лишая его ценного товара, или вот часы он оставил. Подобный характер обыска, если подумать, говорил о многом – значит, лукового интересовало только содержимое карманов, то есть, то, чем можно поживиться. О том, что у пленника могут быть какие-то способы побега при таком обыске не думают, иначе бы досматривали вплоть до швов на одежде.

В принципе, это легко объяснялось устройством решетки, которое я выяснил в первые же сутки своего заточения, едва только мне стало скучно. Решетка оказалась с подвохом – у нее были строго горизонтальные прутья и ни одного вертикального, причем натыканные так часто, что даже рука между ними с трудом проходила только до плеча. Ощупав прутья по отдельности, я убедился, что оба конца скрываются в камне и нет даже намека ни на какой замок или засов. Наверняка, открывает камеру какой-то хитрый механизм, втягивающий прутья прямо в стену, а управляется он рычагом, возможно, вообще из другой комнаты. Из такой камеры не сбежит даже Гарри Гудини, если только рядом с рычагом не окажется его ассистентка.

Мне на такое рассчитывать явно не стоит.

Поэтому я занимался всем, что только в голову приходило – мерял шагами, сначала обычными, потом метрическими, приставляя пятку одной ноги к носку другой, камеру вдоль обеих стен и по диагонали, учился ориентироваться вслепую, запоминая расположение в камере предметов… Целых двух – шконки и дырки в полу, которую я по недолгому размышлению назначил туалетом. Много спал. Когда не спал – тренировался, до одури отжимаясь, приседая и качая пресс. Это помогало быстрее уставать и быстрее засыпать снова. Жаль, что при себе у меня были лишь часы, а смартфон остался на магнитном держателе в машине, куда я его прицепил чтобы глядеть в навигационное приложение… С другой стороны, даже будь он у меня с собой, его бы все равно вытащили при обыске… И он бы наверняка вызвал кучу неудобных вопросов. А без него я пока еще остаюсь для пленителей несколько необычным, но, в общем-то, вписывающимся в их рамки, товаром.

Безвкусную еду я съедал без остатка – энергии при постоянных упражнениях не хватало. Пустую миску и флягу от воды оставлял возле решетки, чтобы ее забрали при следующем кормлении. Тюремщики должны видеть мой аппетит и думать, что их план работает, хотя на самом деле эффект от этой дряни в воде проходил довольно быстро. Наверняка, дело не только в том, что благодаря часам я сохранял связь со временем, но еще и в моих ежедневных упражнениях, которые разгоняли метаболизм, заставляя организм сжигать отраву быстрее.

На пятый день мне пришло в голову, что тюремщики могут наблюдать за мной, мало того, они наблюдают с вероятностью почти сто процентов, и мои упражнения до изнеможения могут их насторожить, ведь я совершенно точно не походил на раздавленную личность. А ведь в первую очередь я должен заставить врага думать, что у него все идет по плану. Это моя цель номер один.

Поэтому, когда я проснулся в следующий раз, привычно скатился со шконки, упал на ладони и привычно начал отжиматься, пришлось менять план действий. Отжавшись пять раз, я картинно рухнул на пол и заскулил:

– Черт, да зачем я все это делаю?! Сука, зачем?! Только силы зря трачу! Ведь понятно, что не выберусь отсюда! В чем смысл? В чем смысл?!!

Последние слова я проорал в потолок со всей той яростью, что заставляла меня сохранять хладнокровие эти дни. Прооравшись, я медленно собрал себя в комок, залез обратно на шконку, и свернулся, как побитая собака.

Вот теперь тюремщики должны быть довольны. Надеюсь, я исполнил свой перфоманс достойно, и они поверили.

Оставшиеся два дня я провел все в той же позе, слезая со шконки только, чтобы поесть и дойти до туалета. Время коротал, пытаясь дословно вспоминать все прочитанные когда-то книги и рассуждая про себя о том, как бы я поступил на месте главного героя.

А еще я украдкой поглядывал на часы.

Тюремщики оказались пунктуальны – спустя ровно неделю после начала моего заключения возле камеры в свете фонаря снова появился лже-Боджер, в сопровождении пары дюжих ребят в сплошных стальных масках, открывающих только глаза.

Странно, что сам ты такую маску не таскаешь, луковый хрен… Я же твою морду запомнил.

– Руки. – лениво велел Боджер.

Я медленно спустился с кровати, украдкой оглядывая эту троицу. Ребята реально большие, да еще и вооруженные, причем не мечом или там булавой, чего подспудно будешь ожидать в таком мире, а короткими дубинками, обернутыми толстыми полосками кожи, из-под которых торчат тряпки. Эдакий аналог резиновой дубинки – убить тяжело, а вырубить или конечность сломать – только дай повод.

Без вариантов. Даже не будь у них дубинок, я бы с ними не справился, да еще и лукового со счетов сбрасывать не стоит – вот уж кто наверняка нож в ботинке держит.

Я медленно и максимально покорно проковылял к прутьям и протянул вперед руки. Лже-Боджер защелкнул на них браслеты кандалов и отошел назад.

Дуболомы наоборот шагнули вперед и вытянули свои дубинки – оказывается, на концах они имел крючки, которыми дуболомы зацепили единственное звено цепи, скрепляющее кандалы. Лже-Боджер кивнул куда-то в сторону, раздался тихий гул и прутья моей камеры поехали в сторону, скрываясь в стене.

И вот это все – ради меня?! Хай-тек клетка, подобной которой нет даже в тюрьмах строгого режима, кандалы на руке с единственным, зато толстенным звеном, наподобие конвойных, а не полицейских наручников, да два дуболома охраны, причем не просто охраняющие, а ведущие тебя враспор на двух шестах, словно серийного маньяка из старого голливудского фильма! Все ради простого человека, которого неделю держали на хреновой пище, да еще с добавлением какой-то психотропной дряни?!

Не зря луковый упоминал про людей, что даже после отравленных пайков умудрялись предпринимать попытки к бегству. Не так уж и сильна их трава, видать, если не работает без других факторов ломки сознания.

Свои размышления я, конечно, оставил при себе и даже не позволил себе ухмыльнуться, а лишь послушно шел за дуболомами, держащими меня на дистанции своих дубинок. Перед дверью, ведущей наружу я предусмотрительно прищурился.

Оказывается, я сидел в подвале, и из него мы вышли сразу на… я бы сказал, улицу, но улицей тут и не пахло. Вокруг было сплошное поле, а вход в подвал находился в небольшом холмике – ни дать ни взять, крошечное бомбоубежище. Я украдкой глянул по сторонам, насколько позволяла опущенная в иллюстрации подавленности голова. Вокруг был лес, но в одной стороне явно виднелась городская стена – можно было биться об заклад, что это стена Девоншира. Вряд ли меня успели бы отволочь куда-то дальше, чем… Ну, на вид до стены километров семь.

Внезапно в поле зрения возникла тонкая рука в черной кожаной перчатке. Она грубо ухватила меня за подбородок и задрала голову вверх.

Передо мной стоял высокий блондин в черных ботинках. По меркам окружающих, одет он был, можно сказать, богато – черный, блестящий на солнце, наверное, шелковый, жилет, белоснежная рубашка с коротким рукавом, черные брюки… Из кармана брюк свисала цепочка желтого металла, предположительно золото, как написали бы наши менты, а руки до локтей скрывали перчатки с широкими крагами. Кажется, такие надевают, чтобы на лошадях кататься.

За спиной блондина и правда стояла тройка лошадей, две из которых были запряжены в что-то вроде кареты, только сколоченной из неоструганных досок, с решетками на крошечных окнах и дверью на замке снаружи, а не внутри. Местный вариант автозака, блин.

Водянистые глаза блондина безучастно скользнули по мне, задержавшись лишь на зубах, которые он обнажил, нажав пальцем на нижнюю губу.

– Годится. – после быстрого осмотра вынес он вердикт. – Зубы хорошие.

Я тебе что, конь, сука?!

Кажется, что-то такое промелькнуло в моем взгляде, потому что блондин внезапно нахмурился:

– Только глаза его мне не нравятся. Вырубите-ка его.

Бам! – резко прилетело сзади в голову.

Ровно в затылок.