Алая аура протопарторга
Евгений Юрьевич Лукин
Лыцк, Баклужино, Суслов #5
Евгений Лукин
Алая аура протопарторга
© Лукин Е. Ю.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
С каким наслаждением перевешал бы я всех политиков, не будь это политической акцией!
Великий Нгуен
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою подмогой,
А мнением: да! мнением народным.
Александр Пушкин
Глава 1. Анчутка,
возраст неизвестен, беженец
А вот любопытно, жилось ли когда-нибудь сладко русскому домовому? Ой, нет… Разве что до Крещения Руси, но о тех замшелых временах никто уже и не помнит – столько даже домовые не живут.
При царе попы зверствовали: нагрянет гривастый с кадилом, всю избу ладаном отравит, углы святой водой пометит – из вредности, а от неё шёрстка портится и сила пропадает… Спасибо советской власти: постреляли извергов, посажали, а те, что убереглись, тихие стали, безвредные.
Ну, думали, заживём… Куда там! При Луначарском-то оно вроде бы и ничего было, а вот как передали всю нечистую силу из Наркомпроса в НКВД – мать моя кикимора! Такое началось! До сих пор совестно: хозяев, бывало, сдавать приходилось.
Ничего, перетерпели, обвыклись. Опять же оттепель подкатила хрущёвская. Чем не жизнь? Главное: от календарика отрывного по красным дням держись подальше и под пионерский салют как-нибудь там случайно не влети… Ох, люди, люди! И надо же им было опять всё вверх дном перепрокинуть! Зла не хватает…
Анчутка заставил себя отвлечься от скорбных раздумий – и огляделся. Кругом сиял разлив. Вода и суша лежали, можно сказать, на одном уровне, так что оставалось лишь гадать, почему вон тот участок затоплен, а этот, к примеру, нет.
А ведь придётся возвращаться – явно забрёл не туда: вода с трёх сторон, брода не видать, мостка – тем более. Умей Анчутка плавать… Но плавать Анчутка не умел. Как и всякий порядочный домовой, об этой таинственной способности он и думать не мог без содрогания.
Тихонько вздохнул и заковылял обратно. Привыкши к плоским поверхностям людских жилищ, Анчутка горестно дивился почве, через каждые пять шагов обязательно подстраивающей какую-нибудь каверзу: то рытвину подложит, то хворостину…
Вообще дикая природа вела себя враждебно и насмешливо.
Вдобавок выяснилось, что вне человеческого жилья нехитрое Анчуткино колдовство полностью утрачивает силу: невидимкой – и то не пройдёшь. Он понял это ещё в черте города, когда, пробираясь через кустарники, услышал изумлённый мальчишеский возглас:
– Йех! Гля, какой котяра крутой!..
В другой бы раз Анчутка обиделся…
Теперь для полного счастья не хватало только нарваться на кого-нибудь из леших, с которыми домовые враждовали издавна. То-то было бы им радости обойти родственничка, чтобы вдоволь наплутался, фрайер городской, в трёх соснах… Да, но ведь он и так уже плутает.
Внезапно на округу лёг плотный натужный гул турбин. Над поймой, содрогая и морщиня гладь заливных лугов, хищно и лениво разворачивалось «крыло» американских самолетов. По-нашему, по-лыцки – «звено». Впереди шёл разведчик, беременный подвесными баками и контейнерами с аппаратурой. Его сопровождала группа прикрытия. Акульи морды, чёрно-жёлтые стабилизаторы. Реакционный и богопротивный блок НАТО, науськанный баклужинской демократией, настойчиво искал повода нанести удар по православному социалистическому Лыцку.
Анчутка вскинулся на задние лапки и встревоженно повёл личиком. В какой он хоть стороне, этот блок-пост? Вроде бы вон там…
Впереди на нежно-зелёном бугорочке маячило нечто родное и знакомое, а именно: две отвесно врытые трубы, к которым в незапамятные ещё времена приварен был жестяной щит, ныне вылинявший с лица и ржавый с изнанки. «ИЗОБИЛИЕ – ПУТЬ К ОРОШЕНИЮ!» – значилось на нём. Видимо, какое-то старое, утратившее силу заклинание.
Добравшись до исторического памятника, Анчутка присел на корточки и в изнеможении привалился круглой спинкой к тёплой рыжей трубе. Пусть не жилище, но всё-таки что-то, сделанное человеческими руками… Кстати, Анчутка уже отдыхал под этой древней конструкцией, причём совсем недавно.
«Если и впрямь водит, – уныло мыслил он, – ой, не выбраться… Нет, не люблю я леших… Дураки какие-то, даром что родня!»
А впрочем… Времена-то ведь меняются – и, как обычно, к худшему. Всей лыцкой нечисти нынче трудно. Так что может, и смилуется лесная братва: поводит-поводит, а там, глядишь, проникнется сочувствием, к блок-посту дорогу укажет…
Хотя Анчутка – тоже домовой с понятиями: он бы и сам не принял помощи от леших.
Вновь смежил веки и припомнил с тоской тот неладный день, после которого всё вокруг снова пошло кувырком. Было это вроде бы на излёте лета, а год Анчутка, как водится, запамятовал. Людское это дело – годы считать.
Началось с того, что на чердак к нему заявился рыжий, не внушающий доверия кот и пригласил в подвал, где должна была состояться какая-то там сходка. Анчутка, понятно, удивился. Обычно коты держатся независимо и посторонних лиц в дрязги свои не посвящают. Тем более домовых, представляющих, по их мнению, прямую угрозу кошачьей вольнице. Видимо, стряслось нечто неслыханное.
Количество котов в подвале – ошеломляло. Не иначе – со всех окрестных дворов набежали. Анчутке тут же вспомнилось, что три последних дня были какие-то беспокойные. Снаружи то и дело лязгало, громыхало, стены подрагивали, да и жильцы вели себя несколько странно: лаялись до матерного хрипа, а из-за чего – даже и не поймёшь.
Чёрный облезлый котяра бандитского вида бесшумно махнул на сочащуюся влагой трубу и победно оглядел собрание.
– Когда мы стенали под игом Янаева… – завёл он навзрыд.
Кто такой Янаев, Анчутка не знал, но ему стало настолько страшно, что часть воплей домовой пропустил. Услышанное чем-то неуловимо напомнило те жуткие надрывные речи, которых он вдоволь наслушался в годы репрессий.
А кот продолжал кликушески:
– …Девятнадцатого августа я дважды перебежал дорогу полку КГБ! Рискуя жизнью! Мурка – свидетель! Причём второй раз – в непосредственной близости от гусениц! На меня даже заорали: «Брысь, зараза чёрная!» А где, позвольте спросить, был в это время Маркиз из двадцать третьей квартиры? Почему он не возвысил своё «мяу» до гневной ноты протеста против неконституционного переворота?..
Да-да, именно так оно всё и начиналось…
Рядом с Анчуткой зашумели тяжёлые крылья, и он брезгливо приподнял левое веко. В двух шагах от него головастая серая ворона с подозрительно невинным видом выклёвывала что-то из травки, причём как бы невзначай подступала всё ближе и ближе к трубе, возле которой прикорнул сам Анчутка. Явно пыталась зайти с тыла. Надо полагать, тоже не разобралась и приняла домового за необычно крупного кота. А известно, что нет для вороны доблести выше, чем подкрасться к кошке и клюнуть её в хвост.
– Пшла!.. – прошипел Анчутка, оскорблённый до глубины души. Он вообще терпеть не мог ворон – за скандальный нрав и склонность к левому экстремизму.
Ворона подскочила от неожиданности и, забив крыльями, с хриплым заполошным карканьем отпрыгнула сразу шага на три. Людских, естественно…
* * *
На шоссе перед блок-постом Анчутка выбрался лишь во второй половине дня. Каким образом ему это удалось, он, по правде сказать, и сам не уразумел. Ясно было одно: никакой его леший по бесчисленным мысам, полуостровкам и перешейкам не водил – от лешего скоро не вырвешься.
Где-то за леском натруженно выли турбины. Чувствуя себя в безопасности, американцы разгуливали на пренебрежительно малых высотах. Ладно, пусть их…
А вот кто и впрямь то и дело угрожал Анчутке сверху – так это вороны. Картавая весть о том, что в округе бродит заплутавший домовой, подняла в воздух весь личный состав – штук пять бандформирований во главе с полевыми командирами. Вороны ложились на крыло и с гортанным карканьем пикировали на цель по очереди, причём делали это, скорее всего, из хулиганских, нежели из политических соображений. Откуда им, в самом деле, было знать, какая-такая у Анчутки платформа!
Время от времени он останавливался, приседал и, вздув шёрстку, вскидывал навстречу воздушной атаке остервенелое личико. Ворона пугалась и, истошно вопя, шарахалась от греха подальше. Пусть даже лишённый колдовских способностей, домовой вполне мог перехватить её на лету и свернуть поганке шею.
Нет, самих ворон Анчутка не боялся. Он боялся, что орущая и клубящаяся подобно бумажному пеплу стая привлечёт к нему излишнее внимание. Погранцам, допустим, домовые и прочая там нечисть – до фени, таможенникам – тем более, а вот мимо острого взора отморозков из миграционного контроля, пожалуй, и не проскочишь.
Перед блок-постом вороны рассеялись, что, однако, нисколько Анчутку не обрадовало. Уж больно поспешно они это сделали. Постанывая от нехороших предчувствий, он с опаской выглянул из-за пригорка.
Странное зрелище представилось ему: оба берега Чумахлинки располагались примерно на одном уровне, и тем не менее всё обозримое пространство, принадлежащее Лыцку, было затоплено, съедено водой, в то время как Баклужинская территория лежала сухая и тёплая. Река разлилась в одну сторону. Удивляться, впрочем, тут было нечему: то, что Баклужино и Лыцк, живут по разным календарям, тайной ни для кого не являлось.
Мост через Чумахлинку был уставлен бетонными блоками и снабжён шлагбаумами. По эту сторону похаживали рослые парни в широких брезентовых плащах колоколом и в глубоких касках. Ни лиц, ни рук – одни лишь подбородки наружу. И автоматный ствол из-под полы.
Кроме того, неподалёку от гусеничной бронечасовенки с навершием в виде креста, увенчанного пятиконечной звездой, маячила парочка чёрных ряс. Худо дело! Безошибочным зрением домового Анчутка ясно различал светлую дымку, окутывающую каждого человека. Он даже знал, что называется она аурой, и неплохо разбирался в её оттенках… Так вот у этих двоих аура была красного цвета с коричневатым отливом. Попадёшься таким в руки – пощады не жди.
Беженец затосковал и с надеждой поднял глаза на противоположный берег. Там за полосатым шлагбаумом вызывающе безмятежно прогуливались молодые люди в голубеньких рубашечках с короткими рукавами, в разномастных брючках, все без оружия. Улыбчиво жмурясь, они подставляли гладкие физии ласковому солнышку и вообще наслаждались жизнью. Конечно, чего им! Вон их какие акулы с воздуха охраняют.
Может, дождаться ночи, найти досточку да и переправиться где-нибудь неподалёку? Нет, страшно. Вот если бы Анчутка умел летать… Хотя что толку! Редкая птица долетит до середины Чумахлинки – снимут влёт. А пули-то наверняка освящённые.
По мосту тоже не прошмыгнёшь… А под мостом?
А под мостом запросто мог обитать мостовой. Встреча, конечно, тоже не слишком приятная, но всё-таки не леший – в строении ютится, не в буреломе… Кстати, о строениях. Если достичь моста, колдовские способности должны, по идее, к Анчутке вернуться. То есть под полотно он уже поднырнёт невидимкой.
Тем временем двое в чёрных рясах, о чём-то, видать, переговорив, подступили к бронечасовенке и один за другим скрылись в люке. Крышка за ними захлопнулась.
Анчутка выскочил из-за пригорка на обочину, ужаснулся собственной дерзости и галопцем припустился к мосту, пряча личико и стараясь как можно сильнее походить на необычно крупного дымчатого кота с отрубленным хвостом.
К счастью, и по ту, и по другую сторону Чумахлинки все в этот миг запрокинули головы – над кордоном проплывал очередной стервятник с акульим рылом и чёрно-жёлтыми стабилизаторами.
* * *
Мост был бетонный, неуютный, без единого тихого закутка. Внизу всё продувалось насквозь. От воды веяло холодом – особенно здесь, вблизи левого берега, где она плескалась в каком-нибудь полуметре от шершаво-скользкой изнанки бетонных плит. Бедный мостовой… Как же он тут живёт? Впрочем, живёт ли?
Анчутка жевал ноздрями воздух, как кролик. Пахло старым бетоном, плесенью и смертью. Весь дрожа, он двинулся дальше – благо, что бегать по потолкам и прочим опрокинутым поверхностям домовой был навычен сызмальства. Хлюпала вода, играли блики. В неглубокой нише одной из опор Анчутка нашёл скорчившийся трупик мостового. Рядом с высохшим и словно бы спёкшимся тельцем лежал одноразовый шприц с последними каплями святой воды.
Самоубийство?.. Поскуливая от жалости и ужаса, Анчутка обнюхал соседние ниши и вскоре обнаружил пару игл, а потом и осколки ещё одного шприца. Стало быть, ширялся мостовичок… При одной только мысли об этом шёрстка поднялась дыбом. Когда-то в чёрные времена ежовщины Анчутка и сам от большого отчаяния подкуривал втихаря ладан. Потом, правда, нашёл в себе силы завязать… Да, но колоться святой водой… Это же верная смерть! Бывает, что за месяц сгорают… Зато глюки, говорят, сильнейшие: кое-кто даже ангела видел…
А ведь судя по всему, городской нечисти придёт скоро один большой аминь. Да и сельской тоже. Водяные все травленые: привыкли за годы химизации к промышленным отходам, а теперь вот, по слухам, сами дозу ищут – за литр кислоты реку остановят.
Оглашая гулкую подмостную полость тихими причитаниями, Анчутка добрёл почти до середины полотна (причём водная гладь внизу всё удалялась и удалялась) – потом вдруг замер и попятился. Впереди во всю ширь зернистого бетонного дна была туго натянута бельевая верёвка, пропитанная елеем. Ну не изверги, а? Одно слово – люди! И тут дорогу перекрыли… Домовой всмотрелся и приметил, что на той стороне, отступя шага на три от первой преграды, кто-то размашисто нанёс на бетон коричневой масляной краской ещё и магические знаки запрета.
Стало быть, и под мостом не пробраться… Беженцы-то, они, видать, никому не надобны: ни Лыцкой Партиархии, ни Баклужинской Лиге Колдунов.
* * *
Поскольку лыцкое левобережье по идейным соображениям переходить на летнее время отказалось, вечер здесь наступал на час раньше. Зеркала заливных лугов отражали золотисто-розовый закат. Меж корней сухого пня, намертво вцепившегося корявой пятернёй в пригорок, при желании можно было заметить кое-что, пням, как правило, не свойственное. Некий, короче, шар, покрытый то ли мхом, то ли пухом. Время от времеми этот округлый комок шевелился и удручённо вздыхал, что позволяло сделать осторожный вывод о принадлежности его к царству животных – и уж ни в коем случае не растений.
В вышине по-прежнему ныло и скрежетало. Время от времени с небес падал американский штурмовик и с тупым бычьим рёвом проходил на бреющем полёте над дальним пастбищем. Вконец распоясавшиеся милитаристы гоняли коров.
Анчутку познабливало. Старый высохший до сердцевины пень был чуть ли не единственным предметом в округе, возле которого беглый домовой мог прикорнуть безбоязненно. А к живым деревьям лучше даже не прислоняться. Березы – патриоты, дубы – коммуняки… Хорошо хоть травка по молодости дней своих зелена, всем довольна и в политику пока не лезет. Лезет к солнышку.
Стало быть, в Баклужино Анчутке не попасть. Даже если завтра он сумеет пробраться к терминалу и проникнуть тайком в какую-нибудь машину, направляющуюся за бугор, – всё равно ведь блок-поста не минуешь. А там досмотр… И возвращаться некуда…
Ох, люди, люди! Сначала страну развалили, теперь вот до области очередь дошла… Да и нечисть тоже хороша! Эти, к примеру, катакомбные… Откуда они вообще взялись? До путча про них никто и не слыхивал. С виду домовой как домовой, а туда же – задаётся почище лешего! Вы, говорит, советской власти задницу лизали, с органами сотрудничали… Ну, допустим, сотрудничали! А ты в это время где был? А я, говорит, в это время в катакомбах сидел…
Ну, укажите в Сусловской области хотя бы одну катакомбу!
Анчутка завозился, устраиваясь поудобнее меж двух корней, и вскоре накрыло его сновидением, да таким, что хуже не придумаешь. Приснился ему старый, будь он неладен, знакомец – следователь НКВД Григорий Семёнович Этих. Сибиряк, наверное…
– Ах ты вражина… – с каким-то даже изумлением оглядев затрепетавшего во сне Анчутку, вымолвил он. – Существуешь, контра? Материализму перечишь, прихвостень поповский? Ты же хуже Врангеля, пр-роститутка!..
