– Послушай, я понимаю, что рабство тебе не по нутру. Но давай посмотрим на эту ситуацию с другой точки зрения, – я решила сменить воздействие с силового на словесное. – Повернись, я тебе спину намажу. Во-первых, Эйстерия хоть и не самая приятная госпожа, но и далеко не худший вариант. Если бы не она, то гарантирую, что сейчас ты был бы уже или на каменоломне, или на галерах. Условия там чудовищные. По сравнению с ними, приказы Эйстерии выглядят безобидными шалостями, – говорила, а сама наносила крем на исполосованную кожу Маркуса, стараясь прикасаться как можно мягче, чтобы не добавлять неприятных ощущений сверх тех, что уже имелись. – Поверь, в каменоломнях рабы дольше пары месяцев не выживают. А у госпожи Эйстерии сможешь жить с комфортном, в роскошном доме. Более того, если ты ей понравишься, то у тебя появится и своя комната, и личная прислуга.
– То есть ты предлагаешь мне жить за счет ненормальной садистки, терпеть унижения, и все ради того, чтобы пожить в красивом домике с прислугой? Женщина, за кого ты меня принимаешь? – Маркус даже повернулся от возмущения, всем своим видом демонстрируя, насколько для него оскорбительна моя идея. – Я лучше погибну в каменоломне, чем буду перед кем-то ползать на коленях и выполнять чужие прихоти!
– Не крутись, дай домажу. И почему сразу жить? Я заметила, что ты очень хорошо умеешь находить подход к людям. И на рынке с торговцами, и Вира буквально за пол дня к себе расположил. Да и, чего греха таить, хороший ты мужчина. Упрямый, но хороший.
Маркус опять повернулся, но на этот раз лицо его сияло от улыбки.
– Ты тоже. Упрямая, но хорошая.
Ну вот, весь настрой сбил. Пришлось заново собираться с мыслями.
– Это я к чему? У тебя наверняка получится найти подход и к Эйстерии. Ты явно умеешь нравится женщинам. И верховодить ими. Уверена, не пройдет и недели, как ты подомнешь хозяйку под себя. Я ведь права? А там уже договоришься, чтобы, допустим, стать управляющим в ее доме. Или личным секретарем. Поваром.
– Женщина! – Маркус встал, не дав мне домазать спину до конца. – Ты меня слышишь? Мне без разницы в каком я буду статусе. Я не собираюсь никому прислуживать. Ни поваром, ни секретарем, никем!
– А лучше сдохнуть на руднике, да? – я тоже встала.
– Да!
– Дурак!
Видела, как с губ Маркуса было готово сорваться ответное ругательство, но сдержался. Смолчал.
– Ляг на лавку, надо еще твой зад намазать, – буркнула я.
– Сам намажу, – сейчас арамерец походил на взъерошенного воробья. Нахохлившийся, ершистый. – Я не собираюсь оставаться у Эйстерии.
– Маркус, – примирительно положила левую, не травмированную руку ему на плечо, – я все прекрасно понимаю. Но Эйстерия так просто своего не отдаст. Если она тебя выбрала, то тебе остается только смириться. Не получится у меня перевоспитать, отдаст в другой дом. В третий, четвертый. И в отличие от меня, владельцы других домов с рабами не церемонятся.
– Ты тоже пойми, – брюнет взял мою левую руку и поцеловал кончики пальцев, – мне не страшны пытки или смерть. Я и не такое видел на поле боя. Честь и гордость для меня в сто крат дороже. Поэтому, как я говорил еще во время прогулки, могу остаться, пока у тебя не появятся деньги, чтобы вернуть за меня задаток, а дальше – уж извини. Буду действовать по обстоятельствам. Я не собираюсь становиться чьим-то рабом. Мое место на войне, а не в покоях избалованных аристократок.
– И ты извини, но мне придется вновь отправить тебя в дисциплинарную. Мне нужны деньги Эйстерии в полном объеме.
Извинялась я вполне искренне. Мне действительно было жалко издеваться над Маркусом. Хороший нормальный мужчина, не злой, не агрессивный. Наоборот, и ужином вкусным накормил, и руку перевязал несмотря на то, что предшествовало моему вывиху. Любой другой озлобился бы после порки, а у этого хватило великодушия не отвечать злом на зло. Я его теперь даже больше стала уважать. И оттого еще меньше хотелось ломать этого гордого арамерца.
Но иначе нельзя. Даже если я дождусь заказов, пока деньги за них получу, пока то се. И это еще если дождусь.
Нет у меня другого выхода. Просто нет.
Маркус не сопротивлялся. Не злился. Похоже он и правда повидал на войне вещи пострашнее, раз так спокойно реагировал на наказания. Пороть его я больше не собиралась. Сила на него не действовала, убеждения тоже не помогли. Придется действовать иначе.
Глава 5
28 дней до визита Эйстерии
Я никогда не использовала этот метод, но видела, как это проделывала тетка. Раба фиксировали в раме, где ему приходилось стоять чуть ли не на цыпочках с поднятыми руками. С двух сторон от него ставили зажженные факелы, а рядом на столе оставляли сосуд с журчащей водой.
И все. Никаких избиений. Раб оставался в привязанном положении. Его тело очень быстро начинало уставать: мышцы ног забивались, а плечи и руки затекали. Горящие факелы находились достаточно близко от лица, обдавая жаром и не давая заснуть. Текущая вода постоянно напоминала о жажде и потребности сходить в туалет.
Обычно, первыми отказывали руки – они болели, немели и затем переставали ощущаться. Начинала ныть спина, плечи, ноги. Боль усиливалась с каждой минутой.
Затем не выдерживал мочевой пузырь. После опорожнения прямо себе под ноги добавлялась еще и вонь.
Самым последним испытанием становилась жажда. Ее не выдерживал никто.
По моему мнению, плеть была более гуманным наказанием. Да, это было больно, но вполне можно было вытерпеть. А эту бесконечную пытку, давящую на психику, не выдерживал ни один раб.
Закрепила Маркуса, подвесив за цепь, установила факелы и достала журчащий сосуд.
– Интересное наказание, – прокомментировал брюнет, – Женщина, у тебя определенно хорошая фантазия.
На его лице снова не было ни капли страха или гнева.
Сложно с таким рабом, но посмотрим, как он будет себя вести спустя пару часов.
– Вир останется неподалеку. Скажи, как будешь готов пообщаться.
– Мое решение не изменится.
Зря я задумала подвергнуть Маркуса этой процедуре на ночь глядя. Нельзя надолго оставлять раба в таком положении – требуется регулярно проверять его самочувствие. Но и затягивать тоже не следует, раз стандартные методы не дали результата.
Ополоснулась перед сном, попросив Вира нагреть воду. Дров мы сегодня так и не купили, поэтому я продолжала экономить те остатки запасов, что лежали в подвале.
Маркус не выходил у меня из головы. Все-таки куда как проще, когда в доме много воспитанников. Вроде кажется, что уходит больше времени и сил на обучение, но в тоже время меньше волнуешься о каждом из подопечных. Да и те быстрее привыкают к послушанию, глядя друг на друга.
Об этом эффекте писал Сотарий в своих трудах. Он рассказывал, как меняется поведение человека, когда он попадает под влияние группы. Кроткие и послушные могут превратиться в настоящих бунтарей, если все вокруг будут вести себя агрессивно и побуждать к такому же поведению. И наоборот, самые дерзкие и наглые усмиряются, если окружить их тихими послушниками.
Разумеется, изменения происходят постепенно. И зависят от того, как группа будет вести себя по отношению к тому, кто выбивается из стаи. Начнет ли она поощрять изменения или станет гнобить за отличия, и тем самым превратит человека в изгоя.
По-хорошему, мне полагалось бы лечь спать, но я ждала, что с минуты на минуту придет Вир, давая понять, что арамерец готов к переговорам.
Чтобы скоротать время, устроилась в саду на скамейке с рукописью в руках. Положила подушки под спину, укуталась в теплый плащ, придвинула поближе лампу с зажженным маслом и постаралась сосредоточиться на трудах иллейского философа. Но тщетно. Смысл ускользал от меня. Я постоянно отвлекалась, бросая взгляды на дверь, ведущую в комнату прислуги и прислушиваясь к звукам. Не выйдет ли Вир?
Пошел третий час, а Маркус не думал сдаваться. В результате сдалась я. Не выдержала томительного неведения и отправилась посмотреть, как самочувствие военнопленного.
Брюнет, при виде меня, улыбнулся и попытался придать лицу бодрости и веселья, но было заметно, что показная жизнерадостность дается ему с трудом.
– Как ты? – факелы освещали уставшее лицо Маркуса.
– Прекрасно. Спасибо, что позаботилась чтобы я не замерз, – он кинул на пламя. – Очень мило с твоей стороны. И звуковой фон тоже оценил. Как будто находишься в лесу у ручья.
– Ты ведь понимаешь, что напрасно вредничаешь? – ласково произнесла я, подходя ближе и убирая волосы со взмокшего лба мужчины. – Если бы не твое упрямство, сейчас принял бы душ, поел, возможно я бы даже согласилась разделить с тобой вино за приятной беседой. Разве плохо?
Маркус прищурил один глаз, лукаво оглядывая меня с головы до ног.
– Чего ж плохого в том, чтобы провести вечер с красивой девушкой?
– Вот и я о том же, – мне показалось, что я нащупала нужные слова, которые помогут переубедить раба. – Я понимаю, если бы тебя купили чтобы ты возился с навозом или чистил унитазы. Все что от тебя хотят – любви и заботы. Да, в приказном тоне, но суть ведь не меняется. Госпожа Эйстерия – одинокая дама, которая хочет проводить ночи в горячих мужских объятиях. У тебя не будет каких-то сверх непосильных задач. Заняться сексом, помочь принять ванну, сопроводить во время прогулки.
– Мы точно говорим об одном и том же человеке? – хохотнул Маркус. – Тебя послушать, так она милейшее создание.
– Да, у нее тяжелый характер…
– А еще она любит издеваться над своими рабами и смотреть на их унижения. Я ничего не путаю?
– Только не говори, что тебе не удастся найти к ней подход, – я не поддалась на его провокацию и продолжала гнуть свою линию. – Ты ведь умеешь вызывать нужные эмоции и знаешь, как произвести впечатление на женщину.
– Спорить не буду, – он безразлично поджал губы. – Вот только мне это не интересно. Я не собираюсь спать с кем-то по приказу. И влюблять в себя тоже не имею ни малейшего желания.
Разговор вновь пришел к тому, на чем мы закончили в прошлый раз. Ладно, попробуем зайти с другой стороны.
– То есть, по-твоему, лучше вот так вот висеть, чем проявить мудрость?
– Как запястье? – спросил арамерец.
– Не уходи от темы. Лучше подумай о перспективах. Давай я тебе расскажу, что тебя ждет, – я встала и подошла ближе к Маркусу, отодвинув один из факелов, чтобы он не мешал общению. – Если ты продолжишь показывать характер, я еще какое-то время помучаюсь с твоим перевоспитанием. Призна?ю, что ты безнадежен. Верну тебя госпоже Эйстерии, та наверняка попробует отдать тебя кому-то еще. Какие будут методы в другом Доме Покорности – не знаю, но поверь, гораздо жестче и унизительнее. В итоге тебя либо сломают, и ты все-таки согласишься быть рабом у Эйстерии, либо закончишь жизнь на рудниках. Но прежде, чем это случится, пройдет не один месяц бесконечных пыток и унижений. Не от Эйстерии, так от тех, кто будет тебя перевоспитывать
Маркус фыркнул, всем своим видом показывая, что его этим не запугать.
– Но есть и другой вариант, – голос мой стал вкрадчивым, – Ты соглашаешься помочь мне. Никто не говорит, что ты должен искренне и по-настоящему служить. Представь, что это игра и ты лишь изображаешь раба. Касаемо времени, пока ты будешь находиться в моем доме, то могу обещать, что мы обойдемся без пыток и унижений. Пристрастия Эйстерии изучим в теории, без применения на практике. Я расскажу, как наилучшим образом угодить госпоже, что она любит, к чему испытывает слабость, – мои пальцы заскользили по его обнаженной груди Маркуса, и я отметила, как его ноздри расширились, шумно вбирая воздух. – После чего ты сможешь с легкостью завоевать ее расположение и крутить ей как тебе вздумается, – подушечки погладили его подбородок, провели по губам и ускользнули, когда он попытался их поцеловать. – В результате не Эйстерия будет управлять тобой, а ты ей.
– Ты слишком высокого обо мне мнения, – промурлыкал брюнет. – К тому же я уже сказал, что не собираюсь перед ней выслуживаться.
– И все-таки подумай, – я приблизилась максимально близко к его уху и произнесла шепотом: – С одной стороны перспектива умереть на рудниках, с другой – при твоем обаянии ты легко сможешь командовать в доме Эйстерии даже будучи формально в статусе раба.
Не удержавшись, я лизнула мочку его уха. С моей стороны это было необдуманное хулиганство, совершенно идущее вразрез с воспитательным процессом, но мое тело жило своей жизнью, в обход разума. Стоило приблизиться к арамерцу вплотную, как появилось нестерпимое желание обнимать его, гладить, прикасаться к коже, целовать. Не помню, чтобы хоть кто-то вызывал у меня подобную реакцию.
Но нужно было заставить себя вспомнить про благоразумие, иначе толку от моего воспитания не будет.
– У меня есть другое предложение, гораздо более заманчивое для нас обоих, – томно прошептал Маркус. – Ты снимаешь с меня оковы, мы идем в спальню и у тебя будет самая горячая ночь в твоей жизни.
Вот о чем я и говорила! Сама провоцирую мужчину.
Куда мозг подевался?
– Все-таки подумай над моим предложением, – произнесла я, отойдя на безопасное расстояние.
– Ты тоже. Поверь, не пожалеешь.
Каков наглец, а?
Но хорош, паршивец! Если бы это не был раб Эйстерии, с высокой долей вероятности я бы поддалась на его соблазны.
Вир ждал меня в соседней комнате, стоя неподалеку у двери.
– Проверяй его каждые пол часа. Как поймешь, что он уже на грани – разбуди меня.
Молчаливый слуга кивнул.
Хотелось бы сказать, что я спокойно отправилась спать, однако, куда там. Попыталась заснуть, но Рамон задери этого упрямца – он не желал выходить из головы. Перед глазами маячили мускулы на его руках, отблески желтого пламени на широкой груди, подбородок с прорезавшейся щетиной, губы…
Вернулась к Виру, дав задание приготовить горячее пряное вино и отнести его во внутренний дворик. Мне хотелось верить, что я смогла зародить сомнения в голове Маркуса. С его характером он действительно, чего доброго, мог бы подмять под себя госпожу Эйстерию. Мне и самой стоило больших усилий не поддаваться на его провокации.
Было бы проще, если бы его бунт против рабства проявлялся в привычной агрессии: прямолинейной, озлобленной, яростной. Управлять такими людьми гораздо легче. Несмотря на то, что они выглядят более грозно, вся их злость исключительно от внутренней слабости.
В случае с Маркусом я постоянно ощущала, насколько он сильнее меня. И не физически, а морально. Его забота, участие, соблазнение – это способы показать, что, даже будучи закованным и лишенным свободы, он считал себя сильнее.
