– Что… – голос был едва слышен, вместо слов из груди вырвался какой-то сип. – Что ты такое говоришь?!
– Дарина… – он покачал головой.
Шум чайника давил на виски, каждое слово Эдуарда взрывалось во мне, подобно начинённой крохотными обрезками железной арматуры бомбе. Каждый из этих осколков, все до единого, попадали в меня, оставляя царапины, кровоточащие раны, а Эдик продолжал смотреть.
– Деньги, угрозы… Именно так Терентьев добивается своего. Кнут, – резко схватил меня за шею и сжал. – Кнут… – притянул к себе, поглаживая большим пальцем.
Я захлебнулась собственным вдохом, потянулась к его руке, Эдуард же повторил в третий раз:
– Кнут. – Приблизил своё лицо к моему и ослабил хватку. Коснулся губами губ и, почти разжав пальцы, положил вторую ладонь мне на спину. – А потом пряник.
Губы его оказались на моих губах. Прихватив нижнюю, он провёл по ней языком. Погладил по спине и прижал к столешнице.
Я почувствовала его член, и меня снова начало мутить. От его поцелуев, его рук на теле, его явного желания.
Жёстко обхватив мою голову, он проник в рот языком и принялся целовать меня. К глазам подступили слёзы, больше всего на свете мне хотелось оттолкнуть его, закричать, чтобы никогда он не прикасался ко мне, но я послушно терпела, как терпела много раз до этого.
– Угрозы и деньги, – выдохнул он мне в лицо. – Ты понимаешь? Как думаешь, был у меня выбор? – он продолжал поглаживать меня по голове, а меня трясло.
От его близости, от нахлынувшего осознания. Угрозы и деньги… Я вспомнила тот день, когда Егор силой вынудил меня сесть в машину. Всё должно быть так, как захочет он…
Голова закружилась, перед глазами поплыло. Чайник выключился одновременно с тем, как я ухватилась за край столешницы.
Желчь подступила к горлу, и я, прикрыв рот рукой, со всех ног бросилась в ванную. Едва добежав, склонилась над унитазом. По щекам опять катились слёзы, внутри разлилась ярость и боль. Боль предательства, боль неопределённости. И ещё страх. Что будет со мной, что будет с Соней?!
Эдуард вошёл следом и, присев на корточки, оторвал несколько бумажных полотенец от принесённого им рулона. Протянул мне, и я, взяв, вытерла рот.
– Пожалуйста… – шепнула. – Эдик… Пожалуйста, отпусти меня. Мне… мне надо похоронить маму.
Он покачал головой.
– Не просто же так Терентьев трахал тебя, – губа его дёрнулась. – Он позаботиться и о твоей матери, и о твоей дочери.
Я молчала. Сжимала в кулаке использованные полотенца и не могла ничего сказать. Бывший муж поднял меня на ноги и повёл прочь из ванной. Я шла не сопротивляясь.
– Отдохни, – проводив меня до спальни, сказал он. – Ты выглядишь слишком уставшей.
Высвободил полотенца из моих пальцев и, прижавшись, как и на кухне, погладил по шее. Я сглотнула.
– Терентьев всегда получает всё, что хочет, Дарина, – слова точно в цель. – Он захотел тебя. Тебя, – повторил, будто контрольный в голову. – И выбора у меня не было. Но теперь… – опять по шее, потом по щеке. – Теперь ты только моя. Отдыхай, – подтолкнул к постели и, не оборачиваясь, вышел в коридор.
Я медленно опустилась на постель. На край, а после легла на бок, понимая, что внутри нет ничего. Пустота. Сплошная серая пустота.
Притянула к себе подушку и, уткнувшись в неё, глухо разрыдалась.
3
Проснулась я в полнейшей тишине. Прислушалась, стараясь различить звуки, но не было слышно ни шороха. Приподнявшись на локтях, я дотронулась до лица и со стоном выдохнула.
– Эдуард, – позвала тихо в надежде, что он не откликнется.
За время, что мы жили вместе, я достаточно хорошо изучила его: манеры, взгляды, жесты. Он ведь всегда был таким с той лишь разницей, что прежде не позволял себе показывать чёрное нутро так явно. Не потому, что чего-то опасался – нет. Потому что знал, что я целиком и полностью в его власти, зависима от него, подчинена ему, и деваться мне некуда.
– Эдуард, – позвала я громче, спустив ноги с постели. – Эдик!
Поморщившись, встала и подошла к двери. Снова прислушалась, но меня окружала прежняя тишина. Абсолютная, она давила на уши тревожным предчувствием. Сердце подпрыгнуло к горлу, но я заставила себя успокоиться и вышла в кухню. Никого.
– Эдуард! – позвала я опять, на этот раз громче. – Ты дома? Будешь завтракать?
Обернулась, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Единственным местом, где мог быть Эдик, оставалась ванная, но идя по коридору я заглянула туда.
Руки задрожали. Во рту пересохло, но я не могла заставить себя сделать даже глоток воды. Стремительно подошла к окну и выглянула наружу. Второй этаж…
Что он говорил ночью? Самолёт в полдень?
Судорожно пытаясь понять, что мне делать, я бросилась обратно. Входная дверь была заперта – в этом я не сомневалась, но на всякий случай проверила. Накинула пуховик, наспех надела сапоги и вбежала в спальню.
От слабости меня пошатывало, но я понимала – это мой единственный шанс. Соня… Угрозы Эдика казались безумными. Блеф? А что, если нет? На что он вообще способен? Кто он вообще такой?! Стоило вспомнить, как он увёл её из сада и оставил одну в холодном сквере, слова его уже не казались пустыми. Что, если он действительно сделает что-то… Что-то необратимое?
– Господи, пожалуйста… – прошептала я, пытаясь повернуть ручку балконной двери. Тугая, она поддалась лишь с третьего раза.
Горящее лицо обжёг поток холодного воздуха, принёсший с собой запах города, голые ноги покрылись мурашками. Схватившись за железный поручень, я посмотрела вниз, на стылую, едва припорошенную снегом землю. Обернулась к раскрытой двери.
– Мама, помоги мне, – шёпотом взмолилась я, чувствуя, как от отчаяния на глазах выступили слёзы.
Никогда не отличавшаяся особой ловкостью, я боялась что не смогу. Второй этаж… Но вновь оказаться во власти Эдуарда было ещё страшнее. Он продал меня Демьяну. А Демьян…
Больше ни о чём не думая, я подошла к стене и стала перебираться через перила, но стоило мне поставить колено на поручень, балкон распахнулся сильнее.
– Что, думаешь, умная, сука?! – одним рывком Эдуард сдёрнул меня обратно.
Я впечаталась в него, упёрлась ладонью ему в грудь, постаралась оттолкнуть.
Ничего не говоря, он втащил меня в спальню и, заперев балкон, толкнул к двери. Ручка врезалась в спину, под пальцами я почувствовала прохладный пластик.
– И куда ты собралась? – обманчиво тихо спросил Эдик, надвигаясь на меня. – Куда, Дарина? – вкрадчиво, пронзая взглядом. – Говори, – тихо, а потом резко, так, что я вздрогнула: – Говори, тварь!
Но сказать я ничего не успела – кулак его врезался в мою скулу. Пошатнувшись, я попыталась ухватиться за подоконник, но не смогла и повалилась на пол. Он тут же схватил меня за волосы и, подняв, ударил в живот, в рёбра.
– Эдик… – заплакала я, тщетно пытаясь заслониться руками от его ударов.
– Сука! – рычал он. – Неблагодарная грязная сука. Но ничего… Думаешь, один Терентьев берёт всё, что захочет?! – ещё один удар в живот.
Я почти не слышала его, не разбирала слов. Содрав с меня пуховик, он толкнул меня на стену, и в голове зазвенело от удара.
Схватив за горло, Эдуард прижал меня ещё теснее, заставил посмотреть в глаза.
– К нему собралась, дрянь? – заорал, сжимая пальцы. – К нему?!
Его дыхание опаляло мою кожу, удушающий запах одеколона будто бы лип ко мне. Я попыталась замотать головой, но он рассвирепел ещё сильнее.
– Врёшь! – процедил, склонившись ко мне. – Шлюха… Как же ты любишь деньги. Как же все вы любите деньги… Но ничего, – пощёчина.
Упав на пол, я упёрлась в ковёр ладонями и глухо зарыдала, пытаясь отползти к постели. Эдуард быстро догнал меня, опять схватил за волосы и, приподняв, сам швырнул на неё.
– Ничего, – повторил он. – Скоро твой Терентьев всё потеряет. Подожди…
– Хватит! – взмолилась я, едва он сцепил пальцы на моём запястье. – Пожалуйста, Эдик, прекрати, – прошептала сквозь слёзы.
Тело ныло, разбитые губы кровоточили. Никогда я не видела его таким: разгневанный, с острыми чертами лица и хищным, блестящим взглядом, он напоминал мне… Не дьявола. Он был хуже дьявола, хуже любого кошмара.
Комната кружилась перед глазами, и я боялась, что его лицо будет последним, что я увижу в этой жизни. Его удары – последним, что я почувствую.
– Эдуард… – снова умоляюще просипела сквозь слёзы. – Перестань. Умоляю тебя…
Из последних сил я попыталась отползти от него к краю постели. Он тут же ухватил меня за ногу и дёрнул назад.
– Не нравится? – тяжело дыша, просипел он. – Мне тоже много чего не нравится, моя хорошая.
Пальцы его оказались на моём бедре. Я не сразу поняла, чего он хочет, и только когда подол юбки пополз вверх, до меня дошло. До сих пор мне было страшно, но теперь…
– Нет! – я попробовала оттолкнуть его, снова отползти.
Разрывая на мне одежду, он дёрнул меня на себя. Свитер задрался до груди, ладони его оказались на моём теле. Ничего не соображая, я уворачивалась от его губ.
– Не трогай меня! – зарычала я, глотая смешанные с кровью слёзы. – Ненавижу! Ненавижу тебя!
Тепло его дыхания вызывало тошноту, ногти мои впивались в его руки. И снова хлёсткий удар по лицу.
– Ненавижу! – захныкала, понимая, что всё тщетно.
Но сдаться… Позволить ему взять себя. Внутри меня проснулось что-то дикое, неконтролируемое. Я слышала, как лязгнул ремень его брюк, и звук этот лишил меня остатков разума.
– Иди сюда! – крикнул он, когда я, перевалившись через постель, оказалась с другой стороны. – Иди сюда, – угрожающе тихо.
Я помотала головой, дрожа всем телом. Меня колотило, в мыслях не было ничего, кроме красно-чёрного тумана. Разорванная юбка болталась на бёдрах, кожу жгло.
Медленно обойдя постель, Эдуард приблизился ко мне, загоняя в угол.
Я наткнулась на тумбочку, вжалась в неё.
– Ты – моя жена, – процедил он и схватил меня за свитер. Дёрнул на себя. – Ты – моя жена, – заорал, плюясь слюной.
– Не твоя! – истошно крикнула я в ответ. Пальцы его снова оказались у меня под юбкой. Схватив меня между ног, он крепко сжал, попробовал отодвинуть трусики.
Я выворачивалась, но снова очутилась на кровати. И снова он сверху.
– Моя! – зарычал, раздвигая мои ноги.
– Нет! – под рукой оказалось что-то твёрдое. Не разбирая, что это, я замахнулась. – Нет! Нет! – Один удар, второй. – Не твоя! – снова истошно, рыдая.
Он не отвечал.
Тяжёлый, лежал на мне и больше не шевелился. Я слышала шум собственного дыхания, пульс набатом бился в висках. Что-то тёплое потекло по моей шее…
– Эдуард… – сглотнув, просипела я. – Эдуард…
Лихорадочно вдохнув, я столкнула его с себя, и он, словно тяжёлый мешок, скатился с постели. Дотронувшись до шеи, я поняла, что тёплое – это кровь.
Не моя.
– Эдуард… – сглотнула и заставила себя сползти на пол. Толкнула бывшего мужа в плечо, потом снова.
– О Боже… – кое-как перевернув его, прошептала я. Боже…
Липкими пальцами попыталась нащупать вену на его шее.
– Эдуард! – всхлипнула и отпрянула.
– О, Господи… – прижала руку к губам, отползая всё дальше. – Господи…
4
С минуту я так и просидела у противоположной стены, неотрывно глядя на бывшего мужа. Страх, который я испытывала, был абсолютно противоречивым: с одной стороны, я боялась, что Эдуард придёт в себя, с другой – что он не сделает этого. И что было сильнее, я не знала.
Всхлипнув, я пересилила себя и снова подползла к нему. Облизнула губы и заставила дотронуться, но руки дрожали слишком сильно, и понять, есть ли пульс, я не могла.
– Сукин ты сын, – со всхлипом процедила, глотая слёзы.
В какой-то момент мне показалось, что грудь его приподнялась, и я испуганно вздрогнула. Замерла, прислушиваясь к тишине, но всё, что мне удалось услышать – звук собственного дыхания.
Голова ныла, боль потихоньку охватывала тело. Оперевшись о постель, я как пьяная встала и, пошатываясь, осмотрелась вокруг. Сделала шаг и едва не упала, наткнувшись на что-то жёсткое. Глянув под ноги, увидела испачканную статуэтку.
Меня мутило, воздух был наполнен запахом одеколона Эдуарда и крови – металлическим, острым.
Словно в тумане обернулась и посмотрела на Эдуарда. Бледный, он так и лежал на полу. Щёки, казалось, впали ещё сильнее, едва заметная щетина на скулах приобрела странный иссиня-чёрный цвет.
Едва понимая, что делаю, я, придерживаясь за стену, дошла до коридора и принялась обшаривать карманы его куртки. Телефон… Где-то должен был быть телефон. Мой он забрал ещё вчера.
